Верховский А.
Политическое православие в российской публичной политике. Подъем
антисекулярного национализма.
Выше уже говорилось о том, что политическое православие
ориентируется на идеалы прошлого, в основном – XIX века, отчасти – более
ранних времен или советского периода. А сами по себе политические апелляции к
православию в той или иной степени подразумевают стремление увеличить его роль
и расширить функции в современном обществе. Означает ли это, что политическое
православие – традиционалистское течение?
Сами православные вполне отдают себе отчет в том, что и
Церковь, и общество слишком изменились за период советской власти, что
полноценная православная традиционность, если и существует, то только в виде
небольших изолированных островков. (И к православно-политическому движению это
тоже в полной мере относится.) Традиционализм, как непосредственный
консервативный импульс сохранить определенную реальность, в России невозможен.
Уж скорее можно представить "консервативную революцию", но на самом деле
попытка прыжка назад не смогла бы вернуть прошлого. Да и революционность чужда
почти всем политическим православным. Они предпочли бы плавную ре-эволюцию и к
былой роли православия и к его былому качеству.
Но не все готовы в этой ре-эволюции зайти слишком далеко.
Стремление к реальному доминированию в обществе традиционной, т.е. не
подвергшейся новейшим искажениям, религиозности обычно называют религиозным
интегризмом[1],
и в к интегризму склонны почти все политические православные первого круга[2].
Но не второго и далее. Да и в первом круге есть серьезное исключение –
Московская Патриархия, даже в качестве отдаленной перспективы не
провозглашающая задачи полной десекуляризации.
К тому же, внутри политического православия существует
весьма различное отношение к теме новейших искажений в самом православии.
Активистов третьего и отчасти второго круга эта тема вовсе не волнует. Зато
очень волнует внутрицерковную оппозицию, систематически обвиняющую Патриархию
в покровительстве экуменизму (иногда даже определяемому как "всеересь"[3])
и внутрицерковному "модернизму", понимаемому в широком диапазоне от слишком
"вольной" манеры одеваться до слишком "либерального" богословствования. В
последние годы сама Патриархия все менее заслуживает такой критики: она
канонизировала Николая II и его семью, отказалась от планов русификации
богослужения, сократила участие во Всемирном совете Церквей, меняется и
содержание публичных выступлений руководителей Церкви[4].
В Церкви "модернизм" все жестче отвергается растущим слоем консервативного
духовенства, в первую очередь – монашества[5].
Но внутрицерковные различия по-прежнему велики.
Таким образом, про политическое православие в целом
нельзя сказать, что оно пропагандирует интегризм. Однако политическое значение
движения не исчерпывается его программными целями. Не менее важно направление
давления на общество, которое это движение практически осуществляет.
Политическое православие, при всем своем внутреннем многообразии, в целом
действует именно в сторону более традиционалистского восприятия православия и
в сторону все большего влияния последнего на все сферы общественной жизни, к
которым политическим православным хватает ресурсов (интеллектуальных и
организационных) обратиться. В некоторых сферах пока есть только робкие
попытки (в экономике), в других – достаточно настойчивые требования (идея
нравственной цензуры с участием Церкви[6]).
Политическое православие, действуя в первую очередь
изнутри Церкви (там возникают все более мощные волны борьбы за "очищение"
православия), активно предлагает не просто этно-националистический и
имперский, а анти-секулярный, если можно так выразиться –
умеренно-интегристский проект развития России. Национально-имперская
реставрация вполне органично вписывается в этот проект, учитывая исторический
опыт РПЦ. Подчеркну, что умеренность интегризма сводится не к ограниченности
интегристских требований (как у политических православных второго-третьего
кругов – Глазьева, Зюганова и т.п.), а к постепенности их выдвижения. И стоит,
наверное, оговориться, что эта постепенность есть результат не продуманной
тайной стратегии, а собственного внутреннего развития политического
православия и Русской Православной Церкви.
