Глава II. Общие закономерности развития Техники.

1. Ориентированность и относительность процесса развития.

В литературе понятие «развитие» определяется как «… закономерное качественное изменение материальных и идеальных объектов, характеризующееся как необратимое и направленное» [118, c.400]. Эта формулировка охватывает все известные системы: технические, биологические, общественные и пр., и поэтому, именно в силу своей всеобщности, оказывается недостаточно конкретной для какой-либо одной системы. Отсюда понятно стремление ряда авторов разработать более точную формулировку, пригодную, правда, и для более «узкого» случая, скажем, всего для одной системы – Техники.

В работе [21], посвященной логике исторического познания, представлена такая формулировка этого понятия: «Переход от структуры одного качества (характеризующейся количеством, порядком и характером зависимости составляющих) к структуре другого качества (характеризующейся иным количеством, порядком или характером зависимости составляющих) будет означать развитие объекта» [21, c.61]. Структура объекта, как отмечает автор, определяется количеством элементов, порядком их расположения (компоновкой) и особенностями зависимости между ними.

Эта формулировка более близка к нуждам техники, по крайней мере, по форме, поскольку оперирует близкими для инженеров понятиями (структура, компоновка).

Можно приводить и дальше встречающиеся в литературе определения подобного рода, но все они, включая и отмеченные здесь, имеют, по крайней мере, один принципиальный недостаток – на их основе не представляется возможным демаркировать понятия «развитие» и «изменение». Развитие есть изменение, но не каждое изменение является развитием. Например, маятник часов регулярно изменяет свое положение (с определенным интервалом времени он неизменно приходит в свои крайние положения). Однако это изменение не является развитием. Заметим, что этот пример касается процесса обратимого и, следовательно, обратимость процесса, как это и фиксируется в работе [118], одно из условий отсутствия развития.

Обратимся к необратимому и направленному процессу, скажем, к полету ракеты. Будет ли он развитием? Наверняка нет. Но все, что происходит с ракетой, четко согласуется с отмеченными во всех формулировках особенностями, отделяющими понятие «развитие» от понятия «изменение». В самом деле, полет ракеты характеризуется необратимыми и направленными (как только что отмечалось) количественными и качественными изменениями (уменьшаются запасы топлива, изменяется удельный импульс двигателей с высотой), эти изменения накапливаются, изменяется ее структура (отделение отработавших ступеней). Так что же такое развитие?

Процесс развития характеризуется комплексом признаков, но если акцентировать внимание лишь на анализе субстанциальных аспектов технических средств, то можно легко придти к выводу о том, что в основе этого процесса лежит степень использования в них (т.е. в средствах) явлений природы. Чтобы развить технический объект, необходимо «отвоевать» у природы ее возможности, до этого, быть может, скрытые от наблюдателя, исследователя. Нужно более полно использовать с полезными целями те ее явления, на которых основана работа технического объекта, или перейти к применению принципиально нового ее явления. Это отторжение не является, разумеется, самоцелью, а осуществляется для удовлетворения потребностей человека. В результате, новый технический объект имеет более высокие технические характеристики по сравнению со старым, исходным объектом. Улучшаются такие параметры, как надежность, долговечность, экономическая эффективность, повышаются тяга, скорость и пр., словом, улучшаются его потребительные свойства. Ракета в процессе полета потому и не развивается, что все ее технические параметры заданы человеком априори на все время полета и изменяются лишь в рамках достигнутого уровня овладения силами природы. Для развития требуется переход на новый уровень, а значит и к новой системе технических характеристик. Но ракета – не саморазвивающийся объект и для этого перехода требуются усилия человека, создание новой ракеты. В процессе развития, конечно, возможны и изменения в структуре технических объектов, но они, вообще говоря, не обязательны. Та же ракета может быть улучшена за счет применения на ней более легких и (или) более прочных материалов без каких-либо структурных изменений.

Во многих формулировках отмечается «направленность» процесса развития, хотя, как нам представляется, полного понимания этого термина применительно к технике нет. Возможно, что некоторые авторы его вообще недопонимают, поскольку неясно, например, кто направляет этот процесс в природе. Теологи, конечно, ответят, что это дело рук Всевышнего, а что скажут материалисты?

Несомненно, что процесс развития Техники направлен на достижение некоторой общественно-полезной цели Человеком подобно тому, как развитие пилотируемой космонавтики в 60-е гг. было направлено на осуществление лунных экспедиций. Отличие тут состоит в том, что для космонавтики эта цель была четко сформулирована правительствами СССР и США, а цели развития Техники складываются стихийно, как некая сумма целей развития отдельных технических направлений.

Поскольку в слове «направленность» ощущается некая изначальная сила, то оно пригодно для обозначения особенностей развития отдельных технических направлений (хотя тоже не всегда, поскольку зачастую бывают направлены на некоторую конкретную цель лишь работы по созданию отдельного технического объекта).

Для всей Техники мы будем использовать слово «ориентация» развития, в котором силовая компонента не присутствует.

Заметим, что сумма удовлетворительных направленностей отдельных технических средств может давать ошибочную ориентацию всей Техники, что и имело место в историческом прошлом. Деформирует процесс развития техники и неточная направленность развития отдельных ее элементов (т.е. технических направлений).

Остановимся на этих вопросах более подробно и обратимся к фактам из истории общества.

С первобытных времен человек заметил, что использование техники приводит к повышению производительности труда и, как следствие этого, к повышению уровня и качества его жизни. С тех пор, несмотря на преходящие обстоятельства, возникавшие время от времени в обществе и тормозившие развитие производительных сил, появилась устойчивая тенденция к совершенствованию средств труда. В обществе постепенно сложились мощные экономические механизмы, направленные на ускорение процессов развития техники. Человечество в целом восторженно приветствовало все то новое, что создавали изобретатели, а после промышленной революции XVIII в. и специальные организации, которые начали все больше привлекать науку к разработке технических объектов.

В XX в. мысль о том, что светлое будущее человечества связано с успехами в развитии науки и техники, столь прочно овладела умами людей, что ускорение НТП превратилось в само собой разумеющуюся и самодостаточную цель.

Общество в погоне за своими бытовыми благами как-то не заметило, что повышение производительности общественного труда хоть и коррелируется с улучшением жизни людей, тем не менее, имеет известный параллакс с этой целью технического прогресса, способный при некоторых условиях привести к прямо противоположному результату, что уже не раз случалось в истории человечества. Вспомним, например, те далекие времена, когда первобытный Человек, освоив загонно-облавную охоту, довольно быстро уничтожил все стада крупных животных и оказался на грани голодной смерти. Это был, пожалуй, первый пример ложного целеполагания, когда стремление к повышению производительности труда привело к ухудшению жизни людей. Человек тогда нашел выход из этой ситуации и начал заниматься скотоводством и земледелием, что позволило ему избежать полного вымирания.

Вся последующая история Общества наглядно показала, что оно не сделало правильных выводов из прошлого.

В рабовладельческий период техника была ориентирована лишь на создание предметов роскоши и ведения войн и фактически не имела серьезных стимулов для своего развития. Финал известен: гибель Римской империи, разложение рабовладельческого строя.

При капитализме развитие техники оказалось ориентированным на получение прибыли и сверхприбыли, которые, естественно, выступали лишь в некоторой посреднической функции на пути к повышению уровня и качества жизни людей^*.

Параллакс между истинными и существовавшими целями закономерно привел человечество во второй половине XX в. на грань катастрофы. Заметим, что законы энтропии неумолимы. Если Человек потребляет, он что-то разрушает на Земле. Вся производственная деятельность, следовательно, имеет вполне очевидные пределы, определяемые известным равновесием между техносферой и возможностями Земли и ее атмосферы. Именно это равновесие и оказалось под угрозой в результате неточной ориентации процесса развития материального производства. Концентрация углекислоты в атмосфере за последние 100 лет возросла более чем на 20% и по некоторым оценкам потеря устойчивости биосферы и ее переход за допустимую грань равновесия может произойти уже в XXI веке. Один только парниковый эффект оставляет человечеству до катастрофы всего сто, от силы двести лет, причем потепление климата с последующим уменьшением житниц планеты он может вызвать уже в первой половине XXI века. Семимильными шагами идет разрушение озонового слоя Земли. Не успела появиться космонавтика, как под угрозой критического засорения оказалось и околоземное пространство.

Накопление термоядерного оружия (в пределах, не поддающихся осмыслению) и средств их доставки на любые расстояния вплоть до межконтинентальных, его медленное, но устойчивое «расползание» по различным странам и регионам поставило человечество на грань военной катастрофы.

Иначе говоря, опять повторилась ситуация, когда в погоне за ложной целью, за видимым благополучием, человечество подошло к грани самоуничтожения.

Цель развития производства в СССР состояла в скорейшем построении коммунистического общества, при этом Человеку отводилась роль лишь средства для ее достижения. Эта особенность находила свое отражение практически во всех аспектах технологии общественной жизни. Если, скажем, в цивилизованных странах при строительстве нового завода сначала строится жилье и все то, что нужно для комфортной жизни строителей (магазины, школы, медицинские учреждения, дороги и пр.), то в СССР обычно строили в первую очередь сам завод, а на все остальное, как правило, уже не хватало средств (по крайней мере, всегда наблюдалась хроническая нехватка жилья и отсутствие приличных дорог).

Новое общество должно было строиться по плану, выполнение которого считалось законом. Поэтому и развитие производства стало ориентированным не на повышение уровня и качества жизни людей и даже не на повышение производительности труда, а на выполнение плана. Ради этого промышленность страны настойчиво выпускала станки и машины устаревших моделей, а товары народного потребления – с низкими потребительными свойствами.

Ложные цели стимулировали эгоистические интересы министерств и ведомств, которые подменили ими заботу об удовлетворении потребностей общества. Они создавали самые мощные в мире тракторы, которые, однако, утрамбовывали плодородный слой почвы, что приводило к уменьшению урожайности. Проводившаяся мелиорация вызывала вымывание гумуса (плодородной компоненты) из почвы, зато потрясала мир своей масштабностью. Этой же логике соответствовали и усилия по переброске северных рек на юг.

В своих работах [92, 97, 102], подготовленных при поддержке и активном участии одного из крупнейших специалистов по космонавтике, бывшем Главном конструкторе ракетно-космических систем академике В.П. Мишине, мы уже отчасти показали, что само по себе существование пилотируемой космонавтики свидетельствует о неточной ориентации, не совсем верном целеполагании в развитии всей космонавтики. Это выразилось в концентрации усилий и средств, прежде всего, на эффектных, но не эффективных программах пилотируемых полетов в ущерб развитию автоматических космических аппаратов. Один только американский аппарат «Вояджер-2», облетевший почти все планеты солнечной системы, принес больше научной информации, чем все пилотируемые полеты вместе взятые. Развитие пилотируемой космонавтики в 60-е годы преимущественно протекало как результат методологически ошибочных представлений лидеров СССР и США о том, что лидирующее положение страны в космосе может служить убедительным свидетельством преимуществ социализма перед капитализмом (Н.С. Хрущев) или, наоборот, преимуществ американского образа жизни (Дж. Кеннеди). Эта ошибка привела не только к серьезной деформации логики развития космонавтики, но и стала причиной существенных экономических потерь, появления дополнительного риска для космонавтов и пр.

Следует прямо сказать, что пилотируемая космонавтика как средство решения научных, экономических, военных и народно-хозяйственных задач бесперспективна. Она обречена оставаться средством демонстрации Человеком своего могущества, степени покорения им природы. Стремление к подобного рода самоутверждению сложилось в те незапамятные времена, когда Человек был «игрушкой» в руках природы, когда от ее покорения зависел сам факт его существования. Ныне, когда возможности науки и техники безграничны, аналогичный подход представляется атавизмом и может легко превратиться в акт экономической диверсии против Общества. Впрочем, последнее в СССР как раз отчасти и произошло в результате разработки ряда избыточных и неудачных программ, таких, например, как пилотируемый полет на Луну, создание системы «Энергия – Буран», а также неэффективных полетов на «Салютах» и «Мирах». Место пилотируемой космонавтики в жизни общества должно находиться где-то между Олимпийскими играми и домашним телевизором. Впрочем, последнее - это всего лишь мнение автора: о серьезном нужно говорить либо исчерпывающе, либо никак.

Вероятно, не совсем точно была выбрана и ориентация развития энергетики, где в первую очередь должны были использоваться возобновляемые и экологически чистые ее источники: энергия солнца, морских приливов и отливов, ветра, рек, геотермальная энергия. В действительности же наибольшее распространение получили как раз невозобновляемые и экологически грязные источники: ядерная, химическая, энергия ископаемых органических горючих веществ. В результате, по расчетам академика Н.Н. Семенова, все запасы топлива, известные в 1970 году (за исключением ядерного и возобновляемых источников), будут исчерпаны к 2050г., а с учетом возможной разведки новых месторождений к 2100г.[104]. Это может произойти в условиях, когда человечество окажется не готовым к переходу на другие источники энергии.

По-видимому, неточной оказалась и ориентация на широкое строительство атомных электростанций первого поколения в условиях, когда никто не знал о возможном ресурсе атомных реакторов (который никем не проверялся), надежности их конструкции, о степени их защищенности от ошибочных действий персонала. Результат известен – Чернобыль.

Таким образом, важнейшей особенностью развития техники является то обстоятельство, что оно всегда имеет ориентацию, которая до сих пор выбиралась Обществом стихийно и, к сожалению, во многих случаях неточно. Существовавший в результате параллакс между выбранными целями и истинными ценностями Общества приводил к серьезным негативным тенденциям, как на уровне отдельных технических направлений, так и для всей Техники в целом.

Техника должна быть напрямую, без посреднических целей (повышение производительности труда, выполнение плана, получение прибылей, решение идеологических и пропагандистских задач и пр.) ориентирована на повышение уровня и качества жизни людей. Весь вопрос состоит в том, как это обеспечить.

В работах по методам исторического познания нередко обсуждается вопрос об относительности исторического времени, сводящийся в целом к утверждению о том, что на некоторых этапах истории время течет как бы быстрее, поскольку на них происходит существенно больше значительных событий, чем на других, сравнительно спокойных этапах. Не вдаваясь в существо дискуссии по этому вопросу (окрашенной, видимо, стремлением поставить на службу исторической науке модную физическую теорию), отметим, что кроме относительности времени по отношению к количеству и значимости происходящих событий, наблюдается относительность развития по отношению к избранным ценностям общества.

Так, например, если судить о научно-техническом прогрессе по темпам повышения производительности общественного труда, то можно логично придти к выводу о том, что ныне в мире наблюдается действительно прогресс и даже его некий качественный скачок – научно-техническая революция. Если же акцентировать внимание на роли НТП в повышении уровня и качества жизни людей, то картина окажется прямо противоположной. В условиях, когда накопление термоядерного оружия и средств его доставки до уровня, за которым стоит «ядерная зима» и уничтожение всего живого на Земле, а экологические угрозы вот-вот необратимо нарушат равновесие между природой и техносферой, появляется мысль о том, что ныне имеет место не прогресс, а регресс, и не научно-техническая революция, а научно-техническая контрреволюция, совершающаяся ежедневно, ежечасно на наших глазах и с нашим непосредственным участием. При этом, чем быстрее развивается Техника, тем сильнее возрастают угрозы самой жизни на Земле.

Таким образом, ориентированность процесса развития на некоторые цели сопрягается с его относительностью: по отношению к одним целям этот процесс может расцениваться как прогрессивный, к другим – как регрессивный. Кто хочет выполнять план – его и получает вместе с бракованной (фактически) продукцией, кто стремится получить сверхприбыль – получает и ее, но вместе с экологической проблемой и т.д. Меняя критерии оценок, ценностные ориентиры, исследователи получают и разные результаты.

В работе [5] один раздел озаглавлен: «Возможен ли регресс?». При этом имелся в виду регресс в области техники. Автор пришел к выводу о том, что его причинами могут выступать «… следующие три: войны, катастрофические изменения природной среды и ошибочная техническая политика» [5, c.88].

При этом он отмечает «… высокую резистентность (сопротивляемость) технического развития регрессивным факторам» [5, c.88].

В качестве примера он приводит ситуацию, сложившуюся в XIV-XVI вв. в Западной Европе, когда в результате серии разрушительных феодальных войн население Англии упало с 4 млн. в 1350 году до 2,5 млн. в первой половине XV в., а население Парижа сократилось с 200 тыс. человек в 1330 году до 100 тыс. в 20-х годах XV в., но технический прогресс не был остановлен, а в некоторых отраслях даже ускорился.

Вместе с тем, автор нашел исторические примеры того, как в результате войн погибли многочисленные технологии: так было при падении Римской империи.

Регресс техники из-за катастрофических стихийных бедствий был проиллюстрирован гибелью цивилизации на Крите в XV в. до н.э., а из-за экологических последствий деятельности Человека – упадком Вавилона в результате необдуманного строительства канала, подорвавшего сельское хозяйство.

Наконец, пример ошибочной политики был взят из истории Китая в 30-е годы XV в., когда феодальная монархия ввела целую систему запретов, касающихся дальних плаваний и усовершенствований в ремеслах и денежном обращении, в производстве фарфора, книгопечатании и т.д., и обрекла свою страну на технический застой [5, c.88].

Все сказанное в этой работе в целом правильно и достаточно интересно, кроме понимания относительности процессов развития.

Говорить о высокой резистентности технического прогресса следует весьма осторожно, поскольку по отношению к другим критериям он может одновременно выступать и регрессом.

Любое развитие относительно – это важнейшая его закономерность, имманентно сопрягающаяся с закономерностью его ориентации на некоторую цель.

2. Закономерность изменения взаимосвязи между потребностями общества и Техникой.

На процесс развития Техники оказывает влияние большое количество всевозможных факторов: экономических, политических, стратегических, культурных, научных, географических, демографических и пр., которые обычно называют движущими силами развития техники. Среди них имеется одна сила – главная, выступающая в качестве первопричины этого развития.

Известно центральное положение диалектики о том, что источником самодвижения и саморазвития природы является противоречие как взаимоотношение двух противоположностей. Это утверждение, конечно, справедливо и для Техники. В то же время его можно несколько конкретизировать, выразив другими словами. Можно считать, что «…главной движущей силой развития Техники являются потребности общества в материальных и культурных благах» [7, c.123; 121, c.32].

Однако здесь сразу возникает система вопросов, на которую трудно найти адекватную систему ответов. В самом деле, если техника развивается под влиянием потребностей всего общества, то почему появились египетские пирамиды? Как быть с известными историческими фактами массовых выступлений рабочих в Англии в XVIII в. против внедрения машин, которые обрекали (и обрекли, в конце концов) их на нищету и массовую гибель? Разве эти машины появились под влиянием их потребностей? А как объяснить причины появления в СССР машин, товаров народного потребления низкого качества?

Попытаемся сначала разобраться в этих вопросах.

Определить понятие «потребность» непросто. Д.А. Кикнадзе, например, считает, что: «… потребность в самом общем смысле слова – это нужда, надобность субъекта в чем-либо, для удовлетворения которой необходимы та или другая форма активности, тот или иной предмет» [43, c.8].

Г.Н. Алексеев это понятие определял следующим образом: «Потребность – это осознанная сила влечения, стремления к чему-либо жизненно необходимому или духовно желательному, проявляющаяся в процессе взаимодействия индивидуума и сообщества индивидуумов с окружающей природой и социальной средой» [2, c.46].

Эти формулировки, конечно, далеки от строго математических. В самом деле, если уже формулировать понятие «потребность», то чем хуже (или лучше) понятия «нужда», «надобность» – их тогда тоже следует как-то определить. Вот и получается, что одно понятие объясняется другими, которые, в свою очередь, следует определить. И разногласия возникают (Д.А. Кикнадзе: нужда, надобность; Г.Н. Алексеев: сила влечения, стремление) не потому, что неясна сущность понятия, а потому, что его трудно сформулировать.

С технической точки зрения понятие «потребность» (в данном контексте фактически синоним понятию «противоречие») проецируется в понятие «недостаток» технического объекта. Недостаток – это неудовлетворенная потребность (или неразрешенное противоречие). Научно-техническая деятельность всегда направлена на устранение недостатков существующих технических объектов, на улучшение их потребительных свойств. Кроме того, она бывает направлена и на устранение недостатков в Технике по существующему спектру решаемых ею задач (тогда разрабатываются новые технические объекты – развитие «вширь»).

Поскольку человеческое общество неоднородно и делится на различные классы, социальные группы, нации и народности с их культурными традициями и религиозными убеждениями, на государства с особенностями их расположения, народонаселения, экономическими и политическими условиями и пр., постольку и потребности людей, во многом пересекаясь, могут быть различными. Это различие естественно и закономерно проецируется и в различное отношение к Технике, способное принимать и антагонистическую форму. Именно этим и объясняется появление, казалось бы, особенно не нужных обществу глобальных проектов (египетских пирамид, полетов на Луну, Марс и пр.), а также технических объектов, приходящих в противоречие с интересами отдельных категорий людей. Мы не знаем ни одного технического объекта, созданного вне рамок потребностей хотя бы одного человека и нашедшего практическое применение. Если объекты, не соответствующие человеческим потребностям, время от времени и появляются, то это не более как следствие ошибок их конструкторов, каждый из которых стремится создать нечто удовлетворяющее общество, но терпит на этом пути неудачу.

Итак, действительно, Техника развивается под влиянием потребностей людей, но только в несистемном и в системном понимании одновременно. Другими словами, понятие потребности общества адекватно, когда к потребностям всего общества в целом относят и потребности отдельного человека, которые могут и не коррелироваться с первыми.

История неопровержимо свидетельствует об изменении в процессе развития взаимосвязи между потребностями общества и Техникой. В глубокой древности Техника серьезно от них отставала, люди демонстрировали свою почти полную беспомощность перед ее разработкой и развитием. Почти миллион лет они изобретали примитивные орудия труда из камня, дерева и кости, не дававшие возможности отойти от опасного уровня производительности труда, ниже которого вставала реальная угроза гибели от голода.

Примитивность первобытного изобретателя была столь вопиющей, что многие свои основные проблемы, связанные с повышением производительности труда, общество решало не созданием новой техники, а преимущественно в обход этого пути – за счет изменения технологических и (или) социальных методов и форм организации труда. Например, при той же технике, люди повысили производительность своего труда в результате перехода к коллективной, а главное, к загонно-облавной охоте. Когда в ходе последней были уничтожены почти все стада крупных животных и у людей начался голод, был осуществлен переход, нет, не к новой технике, а опять к новым технологическим методам и формам организации труда – вместо присваивающей появилась производящая экономика, основанная на скотоводстве и земледелии.

Рабовладельческий период был новой формой социальной организации труда, появившейся, вероятно и, прежде всего, потому, что Человек не увидел путей развития техники, применение которой оказалось бы выгоднее и безопаснее раба.

Мануфактура тоже свидетельство беспомощности Техники, в рамках которой ничего нового создано не было и, вновь, как уже не раз бывало, проблема повышения производительности труда была решена за счет, прежде всего, изменения технологических методов и форм организации труда (т.е. переходом к глубокой его специализации, иных форм кооперации).

Появление машинно-фабричного способа производства ознаменовало собой тот факт, что человечество впервые получило материальный базис, обеспечивающий его полностью пищей и одеждой (в тех странах, где он стал определяющим). Потребности и технические возможности их удовлетворения как бы сравнялись.

Постепенно, по мере развития Техники (а не иных составляющих производительных сил), начинают создаваться такие технические объекты, появление которых не диктовалось конкретными нуждами людей. И речь здесь идет не о сапогах-скороходах, не о коврах-самолетах, ни о гиперболоиде инженера Гарина, мечты о которых нашли и свое отражение в сказках, и свою практическую реализацию в автомобилях и поездах, в самолетах и вертолетах, в лазерах и мазерах, а о таких потребностях, которые Человек не мог предсказать даже в своих самых смелых мечтах: телефон, телевизор, радио и прочие технические объекты, основанные на электричестве, также как и биотехнология, радиационная технология, атомная и термоядерная энергетика и многое другое. Техника стала, как бы, опережать потребности общества, которые во многих случаях стало возбуждать само производство, создавая продукты потребления на свой «страх и риск» в надежде, что они окажутся необходимыми людям.

Опережение Техникой потребностей оказывается вполне достаточной предпосылкой для появляющихся в литературе утверждений о том, что она развивается не под их влиянием, а в результате достижений науки, «игры ума» и пр.

В работе [107] был проведен анализ представлений различных ученых по этому вопросу. Г. Симондон, например, считает, что процесс технического творчества сводится к чистому самодвижению мысли, текущей в полном отрыве от бытия. Технические объекты по его представлению «абсолютны с самого начала: динамизм мысли означает динамизм технических объектов» [107, c.63]. Японский исследователь Х. Нанивада утверждает, что «человек техники творит не из нужды, страха или материальных целей. Он конструирует новые технические системы, поскольку своей жизненно важной задачей считает преобразование мира на гуманистических началах» [107, c.73-74]. Б. Рассел занимает широко распространенную точку зрения, считая, что «техника исходит из науки» [107, c.36].

Последнее утверждение можно признать отчасти состоятельным для современности (для периода НТП), хотя при этом следует заметить, что написаны целые истории техники, создававшейся без участия науки. Даже жидкостная ракета, например, ФАУ-2 создавалась в 30-е гг. XX в. без активного участия науки; аналогично был создан и самолет, и паровоз (вообще универсальный паровой двигатель) и многие другие изумительные технические объекты.

Творческая активность ученых, инженеров, изобретателей изначально детерминируется общественной практикой и видимое ныне опережение Техникой непосредственных потребностей отражает лишь изменение тактики ее проектирования и изготовления, когда последние начинаются на основе некоторого, обычно стихийного, прогноза относительно соответствия новых технических объектов потребностям Человека.

Итак, изменение взаимосвязи потребностей (П) с возможностями Техники (Т) по их удовлетворению можно схематически изобразить таким образом:

II этап: П = Т - соответствие Техники потребностям.

Следует еще раз подчеркнуть, что последняя схема отражает лишь то обстоятельство, что при проектировании Техники используется гипотеза о ее соответствии потребностям общества, а не ее создание вне их.

Кроме того, интерпретация этих схем не должна выходить за рамки принятой в настоящей работе. В противном случае можно легко придти к абсурдным утверждениям типа: «Техника удовлетворила все потребности и больше не следует ее развивать». Потребности всегда опережают возможности, поэтому в приведенных схемах речь идет лишь о том, в какой степени повышались возможности Техники по отношению к вечно существующим потребностям. Эти схемы можно интерпретировать и по-другому. Например, Техника сначала почти не удовлетворяла потребности, потом стала удовлетворять их существенно больше, а затем заметно больше, полнее и оперативнее. Любая схема в истории техники – не более чем абстракция, и ни о чем не говорит, пока не окажется наполненной внутренним смыслом, конкретикой историко-технической информации.

3.Закон обратной связи развития Техники.

Потребности общества неуклонно возрастают из-за увеличения численности населения Земли и в результате стремления людей к более комфортабельной жизни. Однако эти генерируемые сферой потребления потребности в ряде случаев могут быть удовлетворены не за счет создания новой техники, а путем, скажем, тиражирования техники традиционной или вообще изменениями в других составляющих производительных сил, как это только что и было показано. Другими словами, из того факта, что потребности общества возрастают, еще не следует, что Техника будет развиваться (хотя к ней тоже предъявляются возрастающие потребности), поскольку она взаимодействует с Обществом лишь опосредованно, через производство.

Вместе с тем, можно уверенно констатировать, что если Техника прогрессивно развивается (при существующих ценностях Общества), то это происходит только под влиянием возрастающих потребностей Общества.

В отличие от производственной непроизводственная техника выступает только в формах предмета и продукта труда. Предмет труда превращается в продукт в сфере производства, а используется продукт в сфере потребления. Между двумя этими сферами существует достаточно четкая диалектическая связь, проявляющаяся в том, что изменения в одной из них закономерно вызывают и изменения в другой.

Например, в 60-е годы Вооруженным силам СССР (сфера потребления) по стратегическим соображениям потребовалась ракета средней дальности. Ее необходимо было создать (в сфере производства) в кратчайшие сроки, поэтому конструкторы собрали ее из существовавших к тому времени элементов. В результате оказалось, что на одной ее ступени использовался весьма перспективный экономичный двигатель, работавший по так называемой схеме с дожиганием генераторного газа, когда последний после совершения полезной работы на турбонасосном агрегате направлялся в камеру сгорания и там сжигался; а на другой – двигатель устаревшей конструкции, неэкономичный и тяжелый. После того, как ракета была принята на вооружение, сфера потребления автоматически изменилась, поскольку в ней появилась новая ракета, а значит, менялось и военное положение противоборствующих сторон. Кроме того, в армии были сформированы новые подразделения для эксплуатации этих ракет.

Все это привело к новым потребностям в сфере производства: необходимо было усовершенствовать ракету путем замены двигателя старой конструкции на более современный, выпустить требуемое количество ракет для вооружения ими армии и, наконец, оснастить всем необходимым вновь созданные воинские подразделения.

Этот небольшой пример взаимосвязи сфер производства и потребления не только наглядно демонстрирует ее особенности, но и свидетельствует о том, что не все взаимогенерируемые в этих сферах потребности приводят к развитию техники.

Действительно, потребности в тиражировании ракеты, в оснащении новых воинских подразделений были адресованы к производству и стимулировали его развитие (освоение выпуска нового изделия, расширение объемов производства и пр.), но почти не затрагивали качественного уровня ракеты, т.е. не требовали ее дальнейшего развития. И только одна потребность: в замене устаревшего двигателя – вела к нему, причем была она по своему характеру особенной. Каков «механизм» появления именно таких потребностей?

Нет сомнений в том, что он следствие экономических законов. В первобытном обществе сферы производства и потребления совпадали: все производимое человеком им же и потреблялось.

В дальнейшем, после выделения ремесла эти сферы, зародившись, взаимодействовали напрямую: ремесленник сам продавал (или обменивал) свою продукцию. Постепенно между этими сферами появилось промежуточное звено: торговля, и в действие активно вступили законы рынка, по мере наполнения которого товарами и услугами ужесточалась конкурентная борьба.

В этих условиях приход в сферу потребления нового технического объекта автоматически изменяет ее так, что в ней появляются более высокие потребности, поскольку потребитель не будет приобретать устаревший товар. Тогда другие производители принимают меры к созданию еще более нового и более эффективного технического объекта и цикл далее повторяется. Так происходит регенерация возрастающих потребностей, под воздействием которых Техника развивается в направлении существующего в Обществе целеполагания.

Само собой разумеется, что совершенствование технических объектов не является самоцелью. Реализовываясь через конкурентную борьбу, оно приводит к вполне четким экономическим последствиям, на которые указывают многие исследователи.

Так, например, венгерский историк техники М. Корач в своей работе [46] среди десяти законов технологической эволюции указал и на закон снижения себестоимости продукции в процессе ее производства. Он, в частности, показал, что величина этой себестоимости, уменьшаясь, асимптотически приближается к некоторому своему пределу.

К. Маркс в свое время писал: «Целью введения машин является, в самой общей форме, уменьшение стоимости, а стало быть, и цены товара, удешевление его, т.е. сокращение рабочего времени, необходимого для производства единицы товара» (Соч. т. 47, с.351).

Однако указанная цель не единственная, поскольку технические объекты используются и для повышения потребительной стоимости выпускаемой продукции, и для улучшения условий труда работающих, и для того (хотя это дело будущего), чтобы освободить Человека от производственных процессов, а значит предоставить ему полную свободу с тем, чтобы целью его существования были ни забота о поддержании собственной жизнедеятельности, ни вещное богатство, а развитие, совершенствование самого себя.

Итак, если вдуматься в существо процесса развития техники, то можно утверждать, что главной движущей силой развития Техники является уже удовлетворенная потребность, поскольку на ее месте автоматически возникает новая потребность, находящаяся на более высоком уровне. Можно сказать, что известный ленинский закон возвышения потребностей, касавшийся развития общества (пролетариата), вполне проявляется и в процессе развития Техники и, кроме того, располагается в его (т.е. процесса) основании, хотя, конечно, не является, как только что было показано, единственным, исключительным, поскольку существуют и потребности одного уровня. Главное, что здесь следует понять, так это сопряжение последних с первыми, т.е. с возвышающими, которые неизбежно появляются, хотя и в эскорте последних.

Что касается внешнего механизма развития техники, то кратко о нем можно сказать так:

Приход нового технического объекта в сферу потребления автоматически изменяет ее внутреннее состояние и ведет к появлению новых потребностей в сфере производства, среди которых существуют и потребности более высокого уровня. Удовлетворение последних производствам ведет к появлению нового технического объекта, вновь изменяющего внутреннее состояние сферы потребления и цикл далее повторяется. Этот закон можно условно назвать законом обратной связи развития техники.

4. Взаимосвязь революций в процессе развития материального производства.

Этот вопрос стоял в центре внимания ряда работ, выполненных в разные годы в Институте истории естествознания и техники АН СССР под руководством доктора технических наук, профессора С.В. Шухардина. Однако основной из них была работа [109], по нашему мнению, остающаяся лучшей работой по проблемам НТР до настоящего времени. Ее достоинство, несомненно, состояло в том, что ее авторы использовали при анализе НТР исторический метод. Однако воспользоваться результатами этой работы мы не можем по той простой причине, что ее недостатки, также во многом продиктованные идеологическими деформациями, оказываются существенными именно в том аспекте, какой нас здесь больше всего и интересует.

Авторы этой работы упустили из виду революции в технологических методах и формах организации труда (производства)^** и, кроме того, неточно распространили метод анализа, использовавшийся К. Марксом при изучении промышленной революции XVIII в. в Англии, на НТР, что привело к некоторым некорректностям в полученных результатах.

Итак, нам придется еще раз обратиться к истории человеческого Общества и развития его производительных сил. Напомним, что производство – это совокупность производительных сил и производственных отношений. Для его обновления или, скажем жестче, замены принципиально новым, необходимо осуществить преобразование и всех этих его компонентов. История показывает, что оно может осуществляться, начиная с революций в любой из этих составляющих.

Первая техническая революция (Т) произошла примерно 700-600 тыс. лет до н.э. на этапе синантропа. Она состояла в создании простейших орудий труда из кварца, костей, рогов, а также из дерева. При этом был освоен огонь, который непрерывно поддерживался в пещерах. Технология труда состояла в собирательстве плодов и индивидуальной охоте. Следующая революция стала технологической (Тх) и состояла в переходе сначала к коллективной охоте, заключавшейся в побивании камнями и палками «… обычно молодняка, попавшего в ямы, которые, возможно, были устроены искусственно на тропах к водопою» [13, с.62], а затем и к загонно-облавной охоте, в ходе которой огромные стада крупных животных загонялись в овраги и становились добычей охотников. Коллективная охота появилась в период 50 тыс. - 25 тыс. лет до н.э. Примерно в это же время человек научился добывать огонь трением, что позволяло коптить мясо, заготавливая его впрок, меняя места стоянок с целью приближения их к местам удачной охоты. О ее размахе могут свидетельствовать такие факты. В одной из пещер первобытного человека были обнаружены останки по крайней мере 50 000 пещерных медведей [13, с.98]. На одной из французских стоянок были найдены останки почти 100 000 крупных животных.

Новая форма охоты постепенно распространилась на все общество и к 15 тыс. лет до н.э. стала определяющим способом жизнеобеспечения , так что появилось новое производство (П). Одновременно и естественно произошли и социальные изменения (С), состоявшие в переходе от индивидуального присвоения продуктов труда к коллективному и уравнительному. Взаимосвязь всех революций можно представить следующим образом:

Т à Тх à П + С.

Как уже отмечалось, загонно-облавная охота, существенно повысив производительность труда, привела к своего рода экологическому кризису, заключавшемуся в том, что были истреблены почти все стада крупных животных. Людям стало грозить вымирание от голода, поскольку возросшее их количество уже не могло пропитаться собирательством плодов растений и охотой.

Выход из создавшегося положения состоял вновь в изменении технологических методов и форм организации труда: люди стали приручать скот и выращивать сельскохозяйственные культуры. Другими словами, произошли изменения в технологических аспектах организации труда (Тх).

Однако первоначально «… ни приручение животных, ни разведение злаков еще не представляли собой ведущих отраслей хозяйства…» [13, c.212]. Как правило, на начальном этапе земледелия зерно высаживалось в необработанную почву, что приводило к ничтожному урожаю. Скотоводство еще имело форму приручения животных, а не их разведения.

Для укрепления технологической революции, для ее перерастания в производственную революцию требовалась революция в технике. И она произошла с 13 по 14 тыс. до н.э. Появились составные орудия труда: каменные, шлифованные, а позже и бронзовые топоры, мотыги с рукоятками, плуг, серп и пр.

Эти две взаимосвязанные революции укрепили как земледелие, так и скотоводство, и закономерно привели к производственной революции Экономика из присваивающей превратилась в производящую. Коллективный труд уступил свое место труду семейному, т.е. произошли социальные его изменения. В этом случае взаимосвязь революций стала такой:

В развитии общества значительную роль играют и случайные обстоятельства. Переход к рабству был в свое время необязательным. Развитие вполне могло идти по пути создания феодального общества, подкрепляемого достижениями техники. Могли появиться, видимо, фермерские либо помещичьи хозяйства. Но произошла историческая случайность: появилось рабство и задержало развитие техники на века. В составе производительных сил раб заменил крестьянина и возрастающие потребности рабовладельцев удовлетворялись не развитием производственной техники, а развитием лишь военной техники и увеличением армии рабов, снабжаемых примитивной техникой. В этот период не наблюдалось серьезных изменений ни в одном аспекте технологической организации труда и используемой техники. Производственной революции попросту не было: развитие пошло в обход технологического прогресса.

Правда в то время началась техническая революция: появилось гидравлическое и ветряное колесо (мельницы, водочерпалки), но она не получила своего дальнейшего развития, и эти технические устройства оказались забытыми на несколько веков.

Интенсифицировать труд рабов было практически невозможно, на пути увеличения их количества так же существовали свои пределы: они начинали чувствовать свою силу, пробуждалось их самосознание, что приводило к грозным восстаниям. Необходимо было менять производственные и вообще общественные отношения. В древнем Риме появились колоны, т.е. рабы, наделенные землей, которые отдавали своему хозяину часть урожая (произведенного продукта).

В конечном итоге рабовладелец превратился в феодала, а раб – в крепостного (С). На оси исторического времени встретились, таким образом, две социальные революции: одна вводила рабство, а другая его отменяла.

Можно уже догадаться, что произойдет далее: после социальной революции (С) должна произойти техническая революция (Т) и (или) революция в технологических методах и формах организации производства (Тх), а затем и производственная революция. Так оно и случилось с той лишь разницей, что после гибели Римской империи были утеряны многие изобретения и культурные ценности. Развитие техники несколько веков протекало крайне вяло.

Техническая революция произошла лишь в конце X – первой половине XII в., когда вновь появились водяные и ветряные колеса. Революцией в организации производства стало появление цехов (Тх'), которые, однако, в силу стихийно сложившихся в них экономических отношений быстро стали тормозом на пути собственного развития. Поэтому, не случайно, крупные феодалы стали создавать мануфактуры, в которых работали крепостные крестьяне, а также, частично, и свободные ремесленники. Другими словами, произошел второй этап революции в технологических методах и формах организации труда (Тх"). Схема взаимосвязи в этом случае оказалась такой:

Однако крепостнические мануфактуры, появившись, тотчас оказались в противоречии с крепостным правом, которое не позволяло увеличивать их число из-за ограничения количества свободных рабочих рук.

Неизвестно, каким было бы последующее развитие общества, если бы в Англии не появились чрезвычайно благоприятные условия для разрешения указанной проблемы. В связи с повышением мировых цен на шерсть английским феодалам стало выгодно заменить пашни пастбищами для овец. Поэтому началось массовое обезземеливание крестьян, которые пополняли армию бродяг. Против бродяжничества правительством были приняты весьма жесткие законы, известные в истории как «кровавые». В результате действия этих двух обстоятельств, в Англии появилась свободная и дешевая рабочая сила, которую можно было использовать в мануфактурах. Исходным пунктом будущей промышленной революции стало, таким образом, изменение социально-экономических методов и форм организации производства (т.е. производственных отношений – С). В Англии и в Голландии произошли буржуазные революции, изменившие всю систему общественных отношений. Феодальная мануфактура превратилась в капиталистическую. Непонятно, почему многочисленные авторы не замечают того обстоятельства, что капиталистические методы и формы организации труда начались с преобразования крепостнических мануфактур в капиталистические, т.е. с изменения социально-экономической подсистемы производственных отношений (С), а не с появления рабочей машины, которая существовала и при феодальной мануфактуре.

С 30-х годов XVIII в. началась техническая революция, лидирующей областью при этом оказалось текстильное производство. Ее результатами было изобретение рабочих машин (ткацкие станки, прядильные машины и пр.) в период 1733-1779 гг.

В 1784 году был изобретен универсальный паровой двигатель.

Техническая революция в текстильной промышленности перешла и на машиностроение, где в период с 1794 по 1800 гг. английским механиком Г. Модсли были изобретены суппорт и ряд токарных станков, нашедших широкое применение в промышленности.

Итак, техническая революция охватила период с 30-х гг. XVIII в. по XIX в.

Появление новых машин и парового двигателя логично приводило к революции в технологических методах и формах организации производства: появилась фабрика, т.е. такая форма, которая характеризуется производством машин машинами (машинно-фабричное производство).

По мере того, как фабрика стала определяющей формой производства, произошла производственная революция. В хлопчатобумажном производстве Англии это произошло в период 1775-1780 гг., где она частично совпала с технической революцией в машиностроении. К 40-м гг. XIX в. производственная революция в целом завершилась. Схема взаимосвязи революцией в этом случае была такой:

В каждой стране были свои особенности этой взаимосвязи, но общим было несомненное заимствование в той или иной степени английских достижений.

Более подробно с этими особенностями можно в общих чертах познакомится в работе [109], с учетом того, что ее авторы упустили из рассмотрения революции в технологических методах и формах организации труда. Ниже мы еще вернемся к вопросу о промышленной революции и рассмотрим ее особенности в России и ее связь с социалистической революцией, а сейчас перейдем непосредственно к НТР.

О сущности и особенностях НТР в прошлые годы появилось весьма большое количество работ, одно перечисление которых по нашим подсчетам займет половину объема предлагаемой книги.

Некоторые обобщения существовавших точек зрения приведены в работах [31, 60, 65, 109, 112, 129]. Само собой разумеется, что в отношении такого сложного (и, тем более, современного) явления высказывались самые различные и, конечно, полярные, суждения. Одни авторы считали, что НТР – это революция в производительных силах, другие утверждали, что она лишь технологическая революция, точка зрения третьих фиксировала революционные преобразования в науке и технике (в их органическом слиянии), четвертые, по аналогии с прошлым, считают НТР промышленной революцией и т.д.

Дата начала НТР также называется различной: от конца XVIII – до начала XIX в., начало XX в., вторая половина XX в.

Совершенно различны представления об исходной точке этой революции: автоматизация или плюс к ней еще и электрификация и химизация; наука; изменения в предметах, средствах труда и в используемой технике и пр.

Не пытаясь разрешить все существующие разногласия, мы воспользуемся полученными здесь знаниями о прошлых революциях и применим их к анализу НТР.

Прежде всего, отметим, что многие авторы под терминами «НТР» или «третья технологическая волна» понимают переход от производительных сил (и производственных, вообще, общественных отношений), характерных для машинно-фабричного способа производства, к комплексно-автоматическому производству. Другие авторы препарируют этот переход, выделяя в нем целый ряд революций: научную, техническую, технологическую и производственную, что позволяет более точно определить тот этап, на котором находится ныне общество. Именно такая позиция и представлена в настоящей работе.

Революции в производительных силах в прошлом могли начинаться с любой их составляющей: Человека, технологических методов и форм организации труда, техники. Исключение, конечно, не составила бы и наука, если бы она в то время существовала. Первая научная революция произошла, как известно, во второй половине XV в. и продолжалась до XVIII в., когда возникло современное естествознание. Однако она в тот период времени не оказала существенного влияния на развитие техники. Более точно это суждение сформулировано Б.И. Козловым:

«Однако доля научного знания в решении технических проблем огромного экономического и социального значения была еще малой… первоначальные решения были основаны главным образом на техническом опыте» [44, c.63].

Вместе с тем, после промышленной революции наука все больше начинает сближаться с техникой, что привело, в конце концов, к появлению в XIX в. технических наук (см. подробнее [44]).

Большое значение в то время имели, например, теоретические работы по механической обработке металлов, по теории механизмов, по динамике машин и пр.

Конечно, развивались термодинамика, электротехника, теория прочности и другие технические науки.

В XIX – начале XX вв. произошли два чрезвычайно важных события: революция в естествознании, выразившаяся в открытии радиоактивности, электричества и в создании теории относительности, во-первых; и техническая революция, принесшая человечеству электрические технические объекты, двигатели на углеводородном топливе и многочисленные технические средства на их основе^***.

Революция в естествознании признается практически единодушно всеми исследователями (см., например, [40; 44; 109; 129]), а вот техническая компонента попросту опускается из рассмотрения. Причиной этого стал слепой перенос метода, примененного К. Марксом к анализу технической революции конца XVIII – начала XIX вв. Он считал, что эта революция исходила от той части машины, которая освобождала руку рабочего, т.е. от вытяжного механизма прядильной машины, обеспечившего прядение «без помощи пальцев», и от поворотного суппорта [56, c.396]. Авторы работы [109] отмечали, что К. Маркс «…настойчиво подчеркивал, что паровая машина не вызвала промышленной революции, а рабочие машины потребовали революции в паровой машине» [109, c.50].

Появление электричества, по их мнению, хотя и изменило энергетическую базу промышленности, тем не менее, «сравнительно незначительно повлияло на характер технологических функций, выполняемых производителем» [109, c.112]. И далее: «Например, при работе на токарном станке с водяным приводом рабочий для обработки заготовки совершал те же операции, что и при работе на станке с электрическим приводом… Поэтому сущность современной научно-технической революции следует искать не в изменении энергетики, а в развитии рабочих машин» [109, c.112].

Конечно, на появление углеводородных двигателей и транспортных средств на их основе они, заняв такую позицию, попросту не обратили внимания.

Логическое противоречие в их рассуждениях состояло в том, что К. Маркс, подчеркивая первичность рабочей машины по отношению к паровому двигателю, не исключил его, тем не менее, из состава технических объектов, способствовавших в конечном итоге промышленной революции, а цитируемые авторы исключили из состава революций такие важные события, как появление электрических объектов и углеводородных двигателей, а также технических объектов на их основе.

Не отрицая важности рабочих органов рабочей машины, нужно отметить, что одно только их развитие не может вызвать промышленную революцию. Подобно тому, как революция в производительных силах, как уже отмечалось, начиналась с любой их составляющей, революция в технике тоже может начаться с любой ее составляющей: транспорта, орудий труда, энергетики и пр. Важно, чтобы все эти частные революции закономерно перешли в производственную и сделали в своей совокупности очередной шаг в вытеснении Человека за рамки непосредственного технологического процесса. При этом не столь важно, что тут первично, а что вторично. Без электричества не может быть современного робота – автомата, полностью заменяющего человека в производственном процессе. Что здесь первично: исполнительные органы робота, существовавшие в промышленности десятилетиями (например, электросварка, пневмомолоток, резец, сверло и пр.), или электричество?

Кроме того, нам представляется, что цитируемые авторы не совсем правильно поняли К. Маркса еще и в таком аспекте. Отмечая, что революция в промышленности исходит от рабочей машины, он акцентировал свое внимание на влиянии последней на развитие общества, поскольку частичная замена ею рабочего имела серьезные общественные последствия вплоть до массовой гибели рабочих-ткачей в Англии. Аналогично и во всех ипостасях НТР замена трудовых функций Человека, вытеснение его за рамки непосредственных производственных процессов будет иметь определяющее значение для жизни Общества. Однако техническая революция есть качественный переход в развитии собственно Техники (а не в его последствиях для жизни Общества), и нет оснований не принимать во внимание те аспекты этого перехода, которые не оказывают заметного влияния на процесс замены Человека машиной.

Итак, появление технических объектов на основе электричества и углеводородных двигателей произошло под влиянием естественной науки (физики). Это событие и стало первым этапом НТР, т.е. взаимосвязанного и взаимообусловленного развития науки и техники (Т).

Что касается других аспектов естественнонаучной революции (радиоактивность и теория относительности), то ее результаты найдут свое применение только после второй половины 40-х годов XX в.: открытия в области радиоактивности приведут к появлению атомной энергетики (атомная бомба и электростанции), а теория относительности начнет применяться в 60-е гг. при создании навигационных спутников. Поэтому эта компонента естественнонаучной революции переросла в НТР только в эти годы.

В контексте настоящей работы нас интересует не столько особенности зарождения и развития НТР, сколько начало и последовательность переворотов в производительных силах. Поэтому без сомнения можно утверждать, что появление электричества и углеводородных двигателей с соответствующими техническими средствами стало первой революцией на пути к будущей производственной революции.

Далее, после второй мировой войны начался второй этап НТР.

Авторы работы [109] считают, что сущность НТР состоит в создании таких технических объектов, которые направлены на замену непосредственных производственных функций Человека, в том числе, его логических (запоминание, отбор, подсчет, переработка информации) и контрольно-управляющих функций. Только такие объекты, по их мнению, создают предпосылки для перехода от машинно-фабричного к комплексно-автоматизированному производству [109, c.124]. С этим можно, отчасти, согласиться, добавив, однако, что в ходе НТР будет также создаваться техника (и технологии), более эффективно выполняющая и традиционные функции (резание, сверление, шлифовка), «предлагающая» новые способы решения традиционных задач. Например, уже сейчас отверстия можно не сверлить, а прожигать лазером.

Следующей революцией будет – и это нетрудно спрогнозировать – революция в технологических методах и формах организации производства, сущность которой будет состоять в появлении отдельных комплексно-автоматизированных производств, отличающихся от машинно-фабричного тем, что Человек в нем не будет выполнять непосредственных производственных функций.

Чтобы как-то ощутить контуры этой революции, отметим, что бурное развитие персональных компьютеров, спутниковой связи, электронной почты, Интернета и пр. уже сейчас создает предпосылки для того, чтобы вынести часть работ из офисов в частные квартиры. Не за горами тот день, когда самолет будут проектировать конструкторы, живущие в разных точках земного шара и поддерживающие между собой контакты через электронные средства связи. В принципе нет особых трудностей (кроме экономических и организационных) в организации такой работы, скажем, Государственной Думы, когда все депутаты будут участвовать в ее заседаниях, находясь дома и используя подобные средства связи. Точно так же можно будет руководить и автоматическим заводом, и полетом космического корабля и пр. Техника при этом будет примерно та же, что и сейчас, а способы ее использования в технологическом процессе, а также и участие Человека в нем, будут иными. Кстати, уже сейчас широко применяются методы автоматического проектирования технических объектов. Они не требуют от конструкторов ежедневного простаивания у кульманов и ведутся с помощью ЭВМ, персональных компьютеров и пр. без использования бумаги. Становятся избыточными в этом случае и личные встречи специалистов для согласования рабочих документов – это можно сделать с помощью электронных средств связи.

По мере накопления автоматизированных производств произойдет промышленная революция, которая со временем распространится и на сельское хозяйство, что приведет к производственной революции. Схема взаимосвязи революций будет в этом случае такой:

Само собой разумеется (и мы только что это отчасти показали), что промышленная революция не сможет в полной мере развиться без соответствующего изменения производственных (да и всей системы общественных) отношений. Причины таких изменений «заложены» в логику происходящих перемен. Если Человек будет вытесняться за рамки производственных процессов, то будет расти безработица со всеми вытекающими из нее социальными проблемами. В пределе может оказаться безработной большая часть общества. Впрочем, в зависимости от социальных условий вместо безработицы может наступить свобода Человека от его материальных забот. Но тогда должно измениться и мироощущение, и мировоззрение, и целепологание общества, а также и отношения собственности и распределительные отношения. Можно предположить, что главной целью общества в этом случае останется развитие самого Человека. Мы не знаем, каким будет это новое общество: одни называют его коммунистическим, другие постиндустриальным, третьи – информационным, однако некоторые проблемы, связанные с развитием науки и техники, становятся более понятными после приведенного здесь анализа взаимосвязи революций в процессе материального производства.

Вернемся к особенностям промышленной революции. Они хорошо изучены практически для всех передовых стран того времени и желающие могут познакомиться с ними в работах [9; 82; 103] или, в пересказе, в работе [109].

Мы остановимся вкратце на процессах, протекавших в России. Особенность технической революции здесь состояла в том, что она была «ввезена» в Россию из передовых западных стран.

Поэтому не случайно, она началась еще в конце XVIII в., когда в страну начали привозить первые машины, и закончилась приблизительно в 20-х гг. XIX в.^****, плавно «перелившись» в революцию в технологических методах и формах организации производства, когда передовые мануфактуры превратились в фабрики с машинным производством.

Последним актом технической революции стало применение в 20-е годы XIX в. паровых машин двойного действия. До этого использовались в основном гидравлические машины.

Первые фабрики появились в России приблизительно в период 1825-1840 гг. Например, если на Прохоровской мануфактуре в 1820 году было всего пять самолетных станков, то в 1825 году – уже 170 станков, а до 1838 года закупаются партии станков для выполнения иных операций (выделки узорчатой материи, плещевальные машины, гидравлические прессы и т.д.).

К 1825 году в России было построено 25 машиностроительных заводов, причем к 60-м годам XIX в. пар занимал еще незначительное место – основной энергией оставалась в основном сила воды и ветра.

На пути дальнейшего распространения фабрик стояло крепостное право, после отмены которого в 1861 году (С) зарождающаяся машинно-фабричная система получила необходимые дешевые рабочие руки и стимулирующие производственные (общественные) отношения.

Производственная революция произошла приблизительно в 70-90-е годы XIX в., когда Россия получила машинно-фабричное производство. Схема взаимосвязи революций будет следующей:

Развитие промышленности в России шло довольно быстрыми темпами. Так, например, если выплавка чугуна с 1830 по 1860 год (т.е. за 10 лет) выросла менее чем в 2 раза (с 178,7 до 328 тыс.т.), то за пять лет с 1885 по 1900 год его производство увеличилось почти в 5 раз (с 515,2 до 2646,4 тыс.т.) [109, c.83].

Поэтому происшедшая в феврале 1917 года буржуазная революция (С? ) вряд ли могла оказать заметное влияние на темпы роста производстваили по крайней мере на его определяющую тенденцию в России.

Социалистическая революция не была продиктована кризисной ситуацией в развитии общественного производства, как это было при переходе от феодализма к капитализму, когда и на пути цехового производства и на пути крепостнических мануфактур встали серьезные ограничения (они попросту исчерпали свои возможности).

Она исходила от Человека, который посчитал, что он будет жить лучше при той же технике, но в рамках иных (социалистических) общественных отношений. Вставал, следовательно, вопрос о том, при каких из них (капиталистических или социалистических) одна и та же техника и одно и то же машинно-фабричное производство будут развиваться быстрее. История дала ответ на этот вопрос. Социалистический строй не сумел преодолеть проблемы, связанные с качественным обновлением техники в период НТР, поскольку сущностью своей был ориентирован преимущественно на изменения количественные. В результате произошли перестройка, затем экономическая реформа, в ходе которой Россия встала на капиталистический путь развития. Однако из-за отсутствия адекватных ее производительным силам производственных отношений развитие ее промышленности в 90-е годы XX в. оказалось в глубоком кризисе – такова расплата за нарушение объективной логики развития. Обратим внимание, что в России опять встретились на исторической оси времени две социальные революции: буржуазная и социалистическая и опять последняя затормозила в конечном итоге технический прогресс, как это уже было в рабовладельческий период, и опять обществу пришлось отступать на свои исходные позиции и искать выход из тяжелейших последствий.

Попытаемся подвести некоторые итоги из представленного материала:

Вероятно, это происходит оттого, что капиталистические производственные отношения, оформившиеся одновременно с промышленной революцией были ориентированы на восприятие всего нового и передового и намного в этом аспекте опережали производительные силы. Вместе с тем, в ходе будущей производственной революции, последующей за СНТР, неизбежно возникнет необходимость в серьезных общественных преобразованиях.

5. Влияние социальных условий на развитие технических объектов.

Сам по себе вопрос о влиянии социальных факторов на развитие техники не нов. Вспомним, хотя бы, известное положение К. Маркса о соответствии производительных сил производственным отношениям. По мере развития первые приходят в противоречие со вторыми, начинающими сдерживать это развитие. В результате наступает время социальных перемен.

Выше мы, кроме того, показали, что именно Общество, правда – на стихийной основе, выбирает цели и направления развития Техники, которые серьезно зависят от того, каково это общество как по уровню его социально-экономического развития, так и по конкретному выражению общественных отношений.

Вместе с тем, иногда высказываются суждения о том, что социальные условия влияют только на всю Технику, от силы – на какую-нибудь ее отрасль (авиация, энергетика и пр.), но не на конструкцию отдельного объекта. Для этого имеются, казалось бы, серьезные предпосылки: технические объекты, разработанные в странах с разными социальными условиями, оказываются одинаковыми, поскольку создаются в рамках одних и тех же законов природы.

Автор работы [60] вообще считал, что общественные отношения и классовые интересы влияют только на процесс использования технических объектов, а сама техника является «…классово нейтральной» [60, с.42].

Отчасти вопрос о социальной природе Техники был затронут в работе [98], однако его изучение в то время наталкивалось на вполне понятные трудности, так что получить исчерпывающую систему ответов тогда не удалось.

В настоящем разделе мы покажем, что социальные условия влияют на выбор спектра технических объектов, конструкцию отдельного объекта, методы его разработки, способы его применения, методологию развития отдельной технической области.

Для решения этой задачи целесообразно воспользоваться фактами из истории ракетно-космической техники 50-х – начала 60-х гг., изложенными в [95].

В первое послевоенное десятилетие в США крупные (т.е. с дальностью стрельбы больше, чем у ФАУ-2) баллистические ракеты фактически не разрабатывались, поскольку правительство и военные круги этой страны считали более целесообразным доставлять атомную бомбу на разные расстояния с помощью управляемых самолетов-снарядов. Поэтому не случайно к середине 50-х гг. обнаружилось отставание США не только в мощности ракет, но и в наполнении их спектра по решаемым задачам. Для его ликвидации в кратчайшие сроки, американцы приняли ряд неординарных мер, которые состояли в следующем.

Ракеты всех классов разрабатывались параллельно, а для подстраховки и для получения в кратчайшие сроки ракетного оружия, в каждом классе создавались по две ракеты, причем разными фирмами.

В самом деле, в области межконтинентальных баллистических ракет (МБР) создавались ракеты «Атлас» и «Титан». Ракеты среднего радиуса действия (БРСД) были представлены также двумя разработками: ракетами «Юпитер» и «Тор».

При таком подходе появлялась возможность создать одну ракету с наименьшим техническим риском и в кратчайшие сроки, но с несколько устаревшими техническими решениями и сравнительно невысокими параметрами, а вторую – на самом высоком техническом уровне, хотя и с более значительным техническим риском, а также со становившейся непринципиальной опасностью затягивания сроков ее разработки.

Например, МБР должна была бы иметь две последовательно расположенные ступени. Однако при предшествующих запусках небольшой двухступенчатой экспериментальной высотной ракеты «Бампер» специалисты узнали, что возникают серьезные трудности с запуском второй ступени в вакууме [14, c.280]. Для того чтобы не тратить время на их преодоление, американские специалисты для МБР «Атлас» выбрали крайне невыгодную с аэродинамической точки зрения ее схему. Они сделали ее одноступенчатой с одним центральным двигателем, а для того, чтобы она могла летать на необходимое расстояние (8-10 тыс. км.) предусмотрели еще два боковых двигателя, расположенных в специальных гондолах. При запуске включались сразу все три двигателя, обеспечивая основной разгон ракеты в плотных слоях атмосферы (что приводило к большим аэродинамическим потерям), затем двигатели в гондолах сбрасывались, и полет продолжался уже только с одним центральным двигателем.^*****

Указанное затруднение было преодолено, таким образом, без затрат времени на научные исследования и (или) изобретения, только за счет выбора общей концепции, «образа» ракеты. Конечно, ее технические характеристики были хуже, чем это имело бы место при последовательном расположении двух ступеней.

«Атлас», кроме того, имела радиоинерциальную систему управления, считавшуюся невыгодной с точки зрения боевого применения.

Однако эти и другие «умеренные» технические решения вселяли уверенность в том, что МБР, способная решать необходимые боевые задачи, будет быстро создана. Эта уверенность как раз и позволяла разрабатывать «Титан» в двухступенчатом варианте, с инерциальной системой управления, с улучшенными двигателями и пр.

Аналогичную «Атласу» «нагрузку» несла БРСД «Юпитер», а функции «Титана» выполняла (в методологии разработки) ракета «Тор», на которой использовались новые технические решения.

Параллельно с этими работами проводились НИИ ОКР по ракетам на твердом топливе, представлявшимися с военной точки зрения более предпочтительными перед жидкостными ракетами по эксплуатационным, мобильным и пр. соображениям. К середине 50-х гг. все предпосылки для их создания были уже налицо, и в начале 1958 года в США появилась твердотопливная БРСД «Полярис» А-1, которая в 1960 году была принята на вооружение [76, c.98]. Затем появились улучшенные ее варианты, полностью заменившие БРСД на жидком топливе («Юпитер» и «Тор»).

В начале 60-х гг. была создана и известная ракета «Минитмен»-1, вытеснившая все американские МБР («Атлас», «Титан»).

Таким образом, влияние социальных условий на развитие только ракет (не считая еще и управляемых самолетов-снарядов от ближнего до межконтинентального радиуса действия – «Регюлис», «Снарк», «Навахо») можно представить даже математически: вместо двух ракет (одной БРСД и одной МБР) их было создано в три раза больше (три БРСД и три МБР). Кроме того, эти условия оказали принципиально большое влияние и на конструкцию ракет «Атлас» и «Юпитер», и на стратегию развития крупных баллистических ракет.

В области ракет-носителей наблюдалась та же картина. Немецкая команда конструкторов во главе с В. фон Брауном, оказавшись после войны в США, была «заключена» на полигоне в Белых Песках, где производились отстрелы трофейных ракет ФАУ-2 с целью тренировки стартовых расчетов. В начале 50-х гг. немецким специалистам было поручено изготовить улучшенный вариант этой ракеты, предназначенный для доставки атомной бомбы (масса 5 т), и вновь после этого наступила полоса затишья – немецких специалистов старались отстранить от наиболее серьезных американских работ по ракетам.

Только в ноябре 1955 года В. фон Брауну поручили создать уже упоминавшуюся ракету «Юпитер». Уже весной 1957 года улучшенный (трехступенчатый) ее вариант был успешно запущен и пролетел расстояние 2400 км. В принципе с ее помощью можно было запустить искусственный спутник Земли. На все необходимые для этого работы В. фон Браун просил всего 90 дней (проект «Орбитер»).

Однако по ряду причин президент Эйзенхауэр подписал документы о проведении Международного геофизического года, в которых содержалось предложение о запуске спутника по другому проекту, известному ныне как проект «Авангард» и предполагавшему использование маломощных и малонадежных чисто американских исследовательских ракет «Викинг» и «Аэроби».

Ракета «Авангард» не оправдала возлагавшихся на нее надежд, однако только после запуска в СССР собаки Лайки (3 ноября 1957 года) министр обороны США дал указание форсировать работы по проекту «Орбитер». С этого момента и в области ракет-носителей появились два конкурирующих проекта.

Вернер фон Браун выполнил свое обещание и 31 января 1958 года запустил первый американский спутник. Однако начавшаяся по инициативе Н.С. Хрущева идеологическая война «в космосе», а также и гонка вооружений вынуждали американских специалистов принимать какие-то меры по ликвидации их отставания в мощности ракет-носителей.

И опять проблема была решена чрезвычайно дорогим путем.

Во-первых, текущие космические задачи решались на основе создания большого количества ракет-носителей, представлявших собой комбинации баллистических ракет, существовавших ракет-носителей и связок ракет на твердом топливе.

Во-вторых, параллельно создавались новые ракетные ступени, специально спроектированные для космоса, которые стали применяться в качестве вторых ступеней все тех же баллистических ракет.

В-третьих, разрабатывались принципиально новые и весьма мощные ракеты «Сатурн-1», «Сатурн-1В», «Сатурн-5», использовавшие на верхних ступенях кислородно-водородное топливо.

Простое перечисление наименований появившихся ракет-носителей займет довольно много места, но кратко можно отметить, что их было в несколько раз больше, чем в СССР, имевшем мощные ракеты-носители еще при запуске первого ИСЗ.

Выше уже отмечалось, что ориентация развития космонавтики под влиянием ложных идеологических установок была деформирована в сторону преимущественного развития пилотируемых полетов в ущерб спутникам-автоматам, приносившим конкретную научную и экономическую пользу.

Однако в рамках этой ориентации социальные факторы, спроецировавшись в космическую гонку, оказывали чрезвычайно серьезное влияние и на саму пилотируемую космонавтику.

Все ракеты-носители для пилотируемых полетов, а также и сами космические корабли должны были иметь повышенную надежность и обеспечивать необходимый уровень безопасности: средства спасения экипажей должны были быть предусмотрены для всех этапов полета.

Решать в полной мере все эти задачи в условиях ограниченных идеологией сроков было невозможно. Вероятность отказов ракеты-носителя «Восток» по данным предварительных пусков составляла примерно 30%, причем в случае, если бы ракета начинала бы «кувыркаться» на участке выведения, то направление катапультирования космонавта могло оказаться к Земле, поскольку гировертикант на кресле не предусматривался.

К первым полетам наших космонавтов специалисты «не успели» разработать ряд важных систем, например, систему аварийного спасения на пороховых двигателях, которая могла исключить малонадежное катапультирование, систему мягкой посадки спускаемого аппарата и пр. [12].

На корабле «Восток» не было резервной тормозной двигательной установки. Для того, чтобы при выходе из строя основного двигателя космонавт не погиб, оставшись на орбите, ее высота выбиралась таким образом, чтобы через 10 суток полета корабль возвращался на Землю под влиянием сил аэродинамического торможения. В результате, едва не закончился трагически полет Ю.А. Гагарина, высота орбиты корабля которого оказалась на 100 км выше расчетной со временем существования 50 суток, а на этапе спуска тормозная двигательная установка не обеспечила необходимую величину тормозного импульса, что не привело, к счастью, к тяжелым последствиям, но точка посадки отклонилась от расчетной на 280 км.

По различным оценкам вероятность благополучного возвращения Ю.А. Гагарина составляла от 40 до 70%. Космонавт В.И. Севастьянов в связи с этим отмечал:

«Надежность полета Ю.А. Гагарина была 0,73. В первые 25 секунд полета спасения не было. Если бы была авария, то она привела бы к гибели космонавта» [79, c.11].

И комичным, и трагичным представляется история полетов на кораблях «Восход». Для того чтобы в очередной раз продемонстрировать лидирующее положение СССР в освоении космоса, где уже обозначалось отставание от американцев, было принято решение о срочном переоборудовании одноместного «Востока» в трехместный «Восход». Такой корабль был запущен 12 октября 1964 года («к праздничному столу») с космонавтами В.М. Комаровым, К.П. Феоктистовым и Б.Б. Егоровым на борту. Полет на нем был чрезвычайно опасен: на протяжении 20 секунд экипаж не имел вообще никаких средств спасения, космонавты летели без скафандров, без катапультируемых кресел и располагались в нем в крайне стесненных обстоятельствах: они сидели буквально друг на друге.

Корабль «Восход-1» запускался ракетой-носителем с совсем новой третьей ступенью, но, несмотря на это, был осуществлен всего один беспилотный пуск («Космос-47»).

Не менее опасным был полет А.А. Леонова и Б.И. Беляева на «Восходе-2», в ходе которого возникло семь нештатных или аварийных ситуаций и можно считать чудом, что трагедии не произошло. Перед стартом этого корабля не было ни одного успешного беспилотного запуска: экспериментальный корабль, официально обозначенный как «Космос-57», был аварийно взорван.

Уровень риска для космонавтов был настолько высоким, что С.П. Королев доложил об этом самому Н.С. Хрущеву, но он дал санкцию на полет.

Не лучше обстояло дело и в американской космонавтике, где маломощные ракеты-носители не позволяли обеспечить «Меркурий» не только необходимым уровнем резервирования систем, но и даже удовлетворительными запасами топлива для системы ориентации: оно кончалось при полетах Дж. Гленна и М.К. Карпентера.

Длительность пребывания в космосе выбиралась произвольно, волевым методом, а не в результате серьезных научных исследований. Например, суточный полет Г.С. Титова принес настораживающую информацию: у него наблюдалась тошнота, рвота, были проблемы со стулом, в глазах появлялись вспышки. Несмотря на непонимание природы этих явлений, следующие космонавты (А. Николаев, П. Попович) были запущены сразу на несколько суток.

Социальные условия оказывали заметное влияние даже на методику наземной отработки космических аппаратов, что удивительно, поскольку эта область инженерной деятельности должна, казалось бы, всецело подчиняться требованиям научности.

Необходимый уровень надежности этих аппаратов обеспечивается, как известно, резервированием их служебных и рабочих систем. Однако это влечет за собой повышение массы и увеличение габаритов этих аппаратов, а значит и грузоподъемности соответствующих ракет-носителей. Но первые американские ракеты-носители были маломощными, и конструкторам в условиях космической гонки приходилось довольствоваться тем, что получалось. Американские специалисты не имели возможности обеспечить необходимый уровень надежности еще на стадии проектирования. Их спутники не имели герметичной кабины, организованной искусственной конвекции газа в ней для снятия избыточного тепла с приборов, все системы почти не имели резервирования и пр.

Для того чтобы обеспечить необходимую надежность аппаратов, американцы вынуждены были компенсировать эти и другие недостатки конструкции чрезвычайно серьезной наземной отработкой. Наряду с испытаниями всевозможных тепловых, прочностных, технологических и пр. макетов, они проводили исследования и на точной полномасштабной, работоспособной копии штатного аппарата, что было очень дорого и, в других условиях, представлялось бы избыточным. Также чрезмерным сейчас кажется подход, при котором на полигоне проводились ежедневные испытания аппаратуры спутников. Вряд ли методика их наземной отработки была бы столь дорогостоящей, если бы в США были возможности не включаться в космическое соревнование и «дождаться» появления более мощных носителей.

Таким образом, социальные условия влияют на все аспекты развития Техники от его ориентации до конструкции отдельного технического объекта и даже до методики его проектирования и испытаний. Впрочем, сейчас уже не для кого не является секретом то обстоятельство, что в результате социалистических производственных отношений наша страна не могла себя одеть, обуть, накормить и преуспела лишь в военной области и в некоторых иных жизненно важных для государства областях. Так что теперь объективная история науки и техники России как раз и будет историей того, как социальные условия помогали или, наоборот, препятствовали ее научно-техническому прогрессу и не были ориентированы на повышение уровня и качества жизни людей.

6. Закономерности взаимодействия техники с наукой и с составляющими производительных сил.

Отчасти вопрос о взаимосвязи техники и технологических методов и форм организации производства уже был рассмотрен выше, в разделе о взаимосвязи революций в процессе материального производства, и здесь мы не будем углублять его анализ.

Проблеме взаимодействия Техники с Человеком и Наукой посвящена обширная литература [15, 16, 27, 38, 42, 55, 110, 114, 120, 122], поэтому проведем критический анализ лишь некоторых, преимущественно основных из полученных к настоящему времени положений.

Как известно, основным содержанием категории производительных сил является органическое единство накопленного и живого труда, т.е. совокупность вещественных и личных элементов производства, необходимых для того, чтобы производить из вещества природы вещи, способные удовлетворять человеческие потребности.

В их состав входят средства труда (производства) и Человек с его знаниями и умениями трудиться.

К средствам труда относятся предметы труда, т.е. объекты воздействия Человека в процессе труда (т.е. вещество природы, в том числе и уже обработанное человеком); Техника; все те внешние материальные условия, которые необходимы, чтобы труд осуществился (производственные здания, дороги); силы природы, примененные к производству (домашние производственные животные, земля, осадки, солнечный свет, огонь, ветер и пр.); технологические методы и формы организации труда, вне которых техника использоваться попросту не может.

Выше мы уже перечисляли состав производительных сил, здесь рассмотрели их еще раз, подробнее, с тем, чтобы сфокусировать наше внимание на науке, которую на этот раз мы в этом составе не обозначили.

Наука создает лишь предпосылки для производства и воздействует на него опосредовано, через Человека, Технику, технологические методы и формы организации труда и производственные отношения. Включать ее в состав производительных сил не следует, поскольку она ничего не производит. Кроме того, как отмечается в работе [42], «…наука, оставаясь системой знания, еще не является производительной силой, а будучи материализована, т.е. становясь непосредственной производительной силой, она уже перестает быть наукой, превращается в технику» [42, c.152]. Автор этой работы считает такую ситуацию нелепым противоречием [42, c.152], хотя она как раз и выступает наиболее убедительным аргументом против включения науки в состав производительных сил. Следует не оскорбляться этим ее положением, а довольствоваться им, поскольку именно оно тождественно ее месту в материальном производстве.

Техника, как уже отмечалось, в понятийном плане имеет два аспекта: инструментальный и антропологический. Наука проецируется в технику в неявной форме через последний и представляет собой знание, которое ничего не производит пока не трансформируется человеком в инструментальную форму, становясь техникой в ее инструментальной трактовке.

Обратим внимание, что примерно так же обстоит дело и с Человеком, который тоже двухмерен. Как личность, гражданин, член общества он выступает абстрактным носителем научных знаний и умений. Но как агент производства он становится пользователем этих знаний и умений с тем, чтобы преобразовывать предметы труда, использовать средства труда, совершенствовать социальные и технологические методы и формы организации труда. Другими словами, в Человеке происходит некий качественный переход от Науки к производству, в ходе которого осуществляется переход и от Человека-гражданина к Человеку как производительной силе, от Человека - носителя абстрактного (невостребованного) знания к Человеку-производителю, использующему это знание в своей производственной деятельности. И здесь нельзя поставить знак тождества между знанием и деятельностью, которая осуществляется в его рамках, на его основе, но сама им не является.

Аналогично обстоит дело и с другими составляющими производительных сил. Наука везде оказывает на производство лишь опосредованное влияние.

В одной из своих работ К. Маркс имел неосторожность написать, что «развитие основного капитала является показателем того, до какой степени всеобщее общественное знание … превратилось в непосредственную производительную силу, и отсюда – показателем того, до какой степени условия самого общественного жизненного процесса подчинены контролю всеобщего интеллекта и преобразованы в соответствии с ним; до какой степени общественные производительные силы созданы не только в форме знания, но и как непосредственные органы общественной практики, реального жизненного процесса»^******.

Из этой фразы следует, что уровень развития техники (в том числе) характеризует степень превращения науки (в том числе) в непосредственную производительную силу.

Это положение послужило для последователей К. Маркса основой для разработки целой концепции превращения науки в непосредственную производительную силу, которая кратко сводится к следующему.

Вплоть до появления рабочих машин и парового двигателя наука и техника развивались практически независимо друг от друга. Постепенно для совершенствования появившейся машинной техники началось привлечение данных науки, начался процесс материализации научного знания, которое стало превращаться поэтому в непосредственную производительную силу.

Заметим, что сам К. Маркс фиксировал нечто несколько иное: он вообще не использовал слова «наука» в данном контексте и говорил обо всем общественном знании.

Если заменить в его высказывании слова «основной капитал» словом «Техника», что, вообще говоря, хотя и не корректно, но допустимо и не приводит к грубой ошибке, то можно легко придти к выводу о том, что знание, востребованное Техникой, начало превращаться в непосредственную производительную силу еще в древности.

В работе [109] проведен анализ многочисленных высказываний различных авторов о сущности процесса превращения науки в непосредственную производительную силу. Итогом анализа стал такой вывод:

«Смысл всех … высказываний сводится к тому, что будущее производство еще в большей степени, чем современное, будет основываться на данных науки, что без науки оно не может мыслиться и что производственный труд станет одновременно трудом научным» [109, c.160]. Последняя фраза малопонятна: если Человек вытесняется за рамки непосредственного технологического процесса, то о каком производственном труде тут идет речь, и что означают слова «научный труд»: если то, что научные данные будут прямо или косвенно использоваться в процессе труда, тогда это уже и сейчас наблюдается, а если производственный труд станет научно-исследовательским, тогда с этим трудно согласиться.

Некоторые авторы считают, что: «По содержанию процесс превращения науки в непосредственную производительную силу не совпадает с процессом воплощения ее в вещественные факторы производства» [55, c.92]. Автор работы [42], соглашаясь с этим положением, считает, что «… если происходит процесс «онаучивания» производства, значит, оно постоянно нуждается – и для своего функционирования, и для своего совершенствования – в людях, обладающих определенными знаниями в науке, как главном источнике технологических нововведений, как постоянной теоретической основе производственного процесса» [42, c.153].

К сказанному следует добавить, что на производстве наука используется также и для развития технологических и социальных методов и форм его организации. Например, зарплата рабочих ВАЗовского конвейера устанавливается в результате научных исследований интенсивности технологической операции, ими выполняемой.

Авторы работы [109], продолжая самостоятельно размышлять за К. Маркса, остановили свое внимание на следующем его высказывании о науке:

«Капитал не создает науки, но эксплуатирует ее, присваивает ее для нужд процесса производства. Тем самым, одновременно происходит отделение науки как науки, примененной к производству, от непосредственного труда, в то время как на прежних ступенях производства ограниченный объем знаний и опыта был непосредственно связан с самим трудом, не развивался в качестве отделенной от него самостоятельной силы, и поэтому, в целом, никогда не выходил за пределы традиционно пополняемого и лишь очень медленно и понемногу расширяемого собирания рецептов (эмпирическое овладение тайнами каждого ремесла). Рука и голова не были отделены друг от друга»^*******.

Нетрудно понять, что здесь К. Маркс ни слова не говорит о процессе превращения науки в непосредственную производительную силу. Он отмечает иной аспект, фиксируя факт отделения науки от непосредственного труда.

Он отмечает, что на ранних ступенях развития общества знание развивалось только в процессе труда и выступало в форме рецептов. С появлением науки эта ситуация изменилась, поскольку знание теперь не зависит от труда и может пополняться и развиваться до известной степени самостоятельно, в стороне от производственного труда, т.е. оно от него отделилось, стало независимым на столько, на сколько может быть независимой наука от техники, производства.

Соединив произвольным образом оба процитированных здесь положения К. Маркса, авторы пришли к следующему выводу:

«Смысл и содержание становления науки непосредственной производительной силой заключается ни в «единстве науки и труда», ни в применении в процессе живого труда все большего объема науки, а в диаметрально противоположном процессе – в полном отделении науки от непосредственного живого труда» [109, c.164]. И далее: «Наука станет непосредственной производительной силой в тех производственных процессах, которые будут покинуты человеком» [109, c.166].

Прежде всего, отметим, что К. Маркс имел в виду нечто иное, говоря об отделении науки от труда. В его трактовке это отделение означает, как уже отмечалось, лишь независимость ее развития. Авторы цитируемой работы вольно или невольно вложили иной смысл в идею этого отделения, трактуя его как факт материализации данных науки, их использования в применяемой технике. Процесс превращения науки в непосредственную производительную силу, по их мнению, представляет собой последовательное вытеснение живого труда техникой, создаваемой на основе науки. «Если на станке работает рабочий, - писали они, - то количественный и качественный результат работы связан с производительностью его труда. В случае изготовления изделия на автоматических линиях непосредственный живой труд человека отсутствует и производительной силой «труда», т.е. причиной производительности линии, является тот запас человеческого знания…, который вложен в эту линию и заставляет ее механизмы как бы «сознательно» выполнять те или другие действия» [109, c.164]. Вот именно на таких линиях, по их мнению, и имеет место наука, ставшая непосредственной производительной силой.

Конечно, отмеченная закономерность, несомненно, наблюдается в процессе развития материального производства, но вряд ли ее целесообразно связывать с процессом превращения науки в непосредственную производительную силу.

Авторы не заметили, что в ходе этого процесса наука превращается в технику и только в такой его трактовке можно рассматривать науку, как непосредственную производительную силу. Наука в таком своем качестве есть Техника. Другими словами, наука никогда не превращалась, не превращается и не будет превращаться в непосредственную производительную силу, поскольку ее влияние на производство всегда опосредовано через другие составляющие производительных сил и производственные отношения. К. Маркс в этом вопросе был совершенно не прав, так же, как и его интерпретаторы, не заметившие того простого обстоятельства, что утверждение о ее превращении в непосредственную производительную силу (вообще в производительную силу) сродни постановки знака тождества между понятиями наука и техника, между знанием и веществом.

При таком подходе сторонники инструментальной формулировки понятия «техника», каковыми, несомненно, являются цитируемые авторы, проявляют известную непоследовательность, стихийно переходя только на антропологические о ней представления.

Отметим, что необходимая предпосылка для развития и техники, и производительных сил, и производства состоит в наличии трех основных компонентов: природы (еще не вовлеченной в производство и не ставшей потому предметом труда), знания (науки) и труда (в их потенциальной форме, т.е. еще не примененных к непосредственному технологическому процессу).

Эти три феномена выступают источником развития и техники, и производства.

С нашей точки зрения включение науки в состав производительных сил ставит ее, кроме прочего, в неправильное отношение с обществом, принижая ее роль в его развитии. В самом деле, она, несомненно, выступает источником знания, необходимого для развития почти всех других областей человеческой деятельности (а не только промышленности и сельского хозяйства): армии, искусства, спорта, здравоохранения, образования и пр., где она, однако, с очевидностью не выступает производительной силой. Аналогично выглядит ситуация и с духовным производством вообще.

И последнее. Ограничивая функцию науки всего лишь производительной силой, общество должно быть последовательным и начать ее развивать именно как эту силу, т.е. подчинить ее прямым требованиям производства, что немыслимо по целому ряду совершенно очевидных обстоятельств. Одно дело «разрешить» науке развиваться как источнику развития производства и, другое дело, сделать ее его служанкой (в этом случае, кстати, станет невозможным производить знание, не использующееся пока в производстве).

Техника, как уже отмечалось, появилась в результате предметно-трудовой деятельности, в ходе которой Человек приобретал некоторые эмпирические знания о природе, технические знания о методах использования явлений разнопрочности тел и эффекта удара. Труд был ориентирован на собирательство и примитивную охоту.

Условно процесс взаимодействия между собой этих элементов можно представить такой схемой:

Связи между всеми составляющими – диалектические, так что изменение в одном элементе приводит к изменениям в остальных.

Такая связь, постепенно меняясь в конкретном выражении составляющих, существовала около миллиона лет. Познавая в процессе труда природу, Человек пытался совершенствовать технику. Когда у него появлялись новые технические знания ему это удавалось, появившиеся новые технические объекты изменяли содержание труда, поднимали его на новую более высокую ступень, что, в свою очередь, позволяло познавать новые явления природы и цикл дальше повторялся и каждый раз на более высоком уровне.

Такой процесс продолжался вплоть до IV в. до н.э., когда в Греции впервые возникла наука как специфическая форма знания (философия, риторика, логика)^******, а в эпоху эллинизма (от 334-323 гг. до 30 г. до н.э.) сформировалось ранее научно-техническое знание (работы Архимеда – ок. 287 – 212 гг. до н.э.):

Развитие знания во всех его формах и Техники почти двадцать веков шло крайне медленно. Даже в период промышленной революции рабочие машины и паровой двигатель были созданы преимущественно на основе технического опыта при крайне незначительном использовании научно-технического знания. Но их появление фактически исчерпало путь эмпирического развития техники. В XVIII в. и, особенно, в XIX в. окончательно сформировалось естествознание и технические науки, а труд стал машинно-фабричным, т.е. сформировалось современное производство:

Итак, выше приведены три схемы, вокруг которых и ведутся нескончаемые дискуссии.

Если под наукой понимать систему достоверных знаний, то следует придти к выводу, что она возникла именно тогда, когда появилась техника, поскольку создание последней не мыслимо вне рамок такого знания (т.е. 1 млн. лет назад).

Если же к представлениям о науке добавить дополнительные требования, состоящие, скажем, в теоретических обобщениях эмпирического опыта, то окажется, что наука появилась в период эллинизма.

В случае если под наукой понимать имманентную связь теории и эксперимента, то датой ее возникновения можно считать XVII в., хотя и то, и другое наблюдалось еще в трудах Архимеда (но определяющим стало именно в этом веке).

С точки зрения развития Техники все эти проблемы не совсем интересны, поскольку знание (неважно какое: донаучное или научное) является, как уже отмечалось, лишь предпосылкой для этого развития. Сущность закономерности взаимодействия Знания и Техники состоит в следующем.

Знание позволяет создавать новую Технику, использование которой ставит на более высокий уровень трудовую деятельность, в результате которой обеспечивается прирост нового Знания, позволяющего совершенствовать Технику, и цикл далее повторяется.

Когда для получения Знания потребовался эксперимент, а, значит, и техника научных исследований, эта закономерность несколько видоизменилась.

Новая (в том числе экспериментальная) техника позволяет обеспечивать прирост Знания, что приводит к созданию еще более новой (в том числе экспериментальной) техники, использование которой вновь обеспечивает прирост знания, и цикл далее повторяется.

В целом отмеченные закономерности характерны для взаимосвязи Техники и с любой другой составляющей производительных сил. Например, с Человеком: новая Техника требует изменения навыков и умений у Человека, что, в свою очередь, приводит к дополнительному познанию природы и технологии, а, значит, и к созданию новой Техники.

Техника и Знание, необходимое для ее создания, развивались параллельно и взаимообусловлено и с точки зрения удовлетворения потребностей Человека отставали от них, не давая ему возможности, как уже отмечалось, отойти от угрозы гибели в результате голода. Только в результате промышленной революции Знание и Техника поднялись на такую ступень, на которой потребности Человека в еде и пище оказались удовлетворены. Ныне Знание и Техника уже в ряде случаев опережают потребности людей, «возбуждая» их новой продукцией, необходимость в которой в Обществе напрямую не ощущается.

Мы не случайно повторили эту уже отмечавшуюся выше закономерность. Дело в том, что в литературе существуют иные представления о взаимосвязи Знания и Техники, основанные на выделении из этого Знания современной науки.

В соответствии с ними Наука в своем развитии сначала отставала от Техники, затем сравнялась с ней и, наконец, в период НТР начала производить знание, которое намного опережает потребности Техники и оказывается невостребованным ею.

С другой стороны, отмечается и обратная тенденция, состоящая в том, что и в Технике «вырабатываются» такие потребности, для удовлетворения которых в Науке еще не появился необходимый «инструментарий».

Видимо, для изучения самой Науки отмеченная особенность имеет определенное значение, но Инженеру она покажется не убедительной. В самом деле, если наука отставала от развития Техники, то как же развивалась Техника: без объективных и достоверных знаний и идей? Стоит ли из знания выделять собственно Науку, если это дает результат, не удовлетворяющий Технику, ради развития которой, она преимущественно и существует.

Далее. Разве можно считать, что Наука опережает потребности Техники? Если это адекватно отражает объективную реальность, то следует логично придти к выводу, что Инженер – ленив и не хочет осваивать практически новое знание и создавать более совершенную технику.

Некоторые авторы, вместе с тем, считают эту особенность чрезвычайно важной и, даже, придают ей статус закона.

Так, например, в работе [28, c.61] предлагается теоретическая модель, получившая, по свидетельству Ю.С. Мелещенко, «… признание и широкое распространение в науковедческой литературе социалистических стран» [60, c.209]:

, (1)

где S – наука, Т – техника, Р – производство, t – отрезок времени, d – приращение.

Любая символика, применяемая в общественных науках, давая выигрыш в наглядности рассуждений, откровенно проигрывает в содержательном ракурсе, поскольку требует точного выяснения смысла, вкладываемого в каждый символ.

Для однозначной интерпретации этой формулы приведем цитату, которая, по мнению автора работы [28], лучше всего объясняет ее «физический» смысл:

«На новом историческом этапе … необходимо, чтобы наша техника развивалась быстрее, чем растет тяжелая промышленность, а естественные науки, образующие принципиальную основу технического прогресса и являющиеся главным источником наиболее глубоких технических идей, обгоняли бы темпы развития техники» [28, c.61].

Далее автор делает еще одно замечание. Он пишет, что приведенное соотношение (1) «… не следует понимать как обязательное требование взять производную. Оно говорит лишь о соотношении определенных любым доступным способом скоростей изменения трех величин: P-T-S» [28, с.61] (подчеркнуто нами – Г.С.).

Итак, сомнений нет: предложенная формула однозначно фиксирует положение о том, что скорость развития науки должна быть больше скорости развития техники и последней – больше скорости развития производства.

В третьем издании цитируемой работы, выпущенном в 1989 году, эта концепция не уточнялась и сомнению не подвергалась [29, c.78]. Это обстоятельство сигнализирует о том, что она приняла аксиоматичную форму.

Вместе с тем, по нашему мнению, одно из ее внутренних противоречий лежит буквально на поверхности. Если скорости движения (развития) трех феноменов различны, то тот из них, у которого она выше, скоро оторвется от своих спутников и скроется от них за горизонтом (с тем, может быть, чтобы догнать их, обогнув земной шар). Но во взаимосвязи, скажем, науки и техники, такая ситуация представляется нереалистичной и попросту противоречит объективным законам развития.

Мы не случайно привели выше закономерность взаимодействия Техники и Знания, следствием которой выступает утверждение об их развитии на одном сопрягающемся уровне таким образом, что лидирующая роль попеременно переходит то к науке, то к технике. И не суть столь важно, что речь там шла лишь об экспериментальной технике (хотя распространять поведенческий стереотип какой-либо подсистемы на всю систему во многих случаях, да и в данном тоже, - некорректно), главным здесь выступает прочная связь науки и техники, не позволяющая им далеко отдалиться друг от друга.

Из того обстоятельства, что некоторые научные открытия долго не находят практического воплощения, никоим образом не следует факт опережения наукой техники (или производства). Скорее, наоборот, это свидетельство отставания науки ( в том числе и прикладной) от потребностей практики, ее незрелости, недостаточного уровня развития.

В самом деле, еще в XIX веке был открыт так называемый эффект Пельтье, который длительное время использовался в университетах для демонстрации просто красивого закона. Этот эффект обратен эффекту термопары. Если у последней один конец нагреть, то между ее (термопары) концами появляется разность потенциалов. Эффект Пельтье состоит в том, что если один из концов термопары поддерживать при заданной температуре, а по самой термопаре пустить электрический ток, то второй ее конец будет охлаждаться. Почти сто лет этот эффект не использовался на практике потому, что не существовало подходящих материалов, обеспечивавших практически привлекательные перепады температур. Потребовались многие открытия в физике твердого тела (например, теория дислокаций), позволившие создавать материалы с заранее заданными свойствами, что и привело к появлению, так называемой, термоэлектрической техники, основанной на этом эффекте.

Его открытие, по мнению сторонников цитируемой работы, будет свидетельством опережения наукой техники, а, по нашему мнению, это яркое проявление незрелости науки, ее отставания от потребностей техники, производства, общественной практики, для ликвидации которой в рассматриваемой области потребовались десятилетия.

Из факта появления отдельных научных знаний, не находящих практического применения в технике, логически не вытекает тезис об опережении Наукой Техники еще и потому, что по ситуации с отдельными научными направлениями некорректно делать вывод о «поведении» всей Науки. Подобное нарушение основ системного анализа может легко привести к совершенно взаимоисключающим, а потому и абсурдным положениям, как это и наблюдается при отмеченном соотнесении темпов развития науки и техники.

Дело в том, что при отмеченном подходе легко придти к выводу о том, что и Техника опережает Науку, отметив несколько случаев создания технических объектов без активного участия естественной науки. Например, жидкостные ракетные двигатели были созданы, создаются и применяются на практике в условиях, когда наука не в состоянии решить вопросы, связанные с природой и закономерностями процесса горения. Следствием этого выступает также и неспособность специалистов рассчитать процессы охлаждения камер сгорания таких двигателей с необходимой точностью. В результате, даже самые совершенные и сложные из них создаются преимущественно на эмпирической основе.

Если последовательно перенести отмеченную выше модель опережающего развития науки на технику, то на основе этого примера приходим к выводу об опережении техникой науки. Но существование двух взаимоисключающих положений есть абсурд, корни которого скрываются в суждениях о системе, по поведению отдельных и некоторых ее элементов.

Мысль об опережении наукой техники высказывается во многих серьезных работах. Приоритет здесь принадлежит ныне покойному академику Б.М. Кедрову [39], хотя ее разработкой в разных ракурсах занимались и многие другие исследователи [42; 60; 125].

В работе [125], например, прямо отмечается, что «наука не могла бы обслуживать потребности производства, если бы она не опережала существующую технику» [125, c.42]. При этом под опережением понимается создание «задела» знаний, которые в данный момент еще не имеют практического применения [125, c.42].

Но этот «задел» нецелесообразно называть опережением: он, как только что было отмечено, свидетельство недоразвитости, незрелости науки, ее неспособности оказать свое воздействие на технику, производство и пр.

Для обслуживания техники, производства и пр. требуется не абстрактный «задел» знаний, а их система, адекватно отвечающая на запросы производства. Однако чтобы быть таковой, она должна сформироваться путем накопления количества знания (в том числе и прикладного), достаточного для удовлетворения комплексного характера технических объектов. Но как только такое накопление произошло, это знание должно материализоваться в Технику, а задержка в решении этого вопроса относится уже к области «застоя» и никак не может постулироваться в качестве некой рациональности.

Между развитием науки и техники не должно быть никакого разрыва, никакого опережения, кроме естественно-технологического, при котором формирование системы знаний, необходимых для разработки данного объекта, закономерно предшествует этой разработке.

Вторая часть формулы (1), отражающая соотносительные темпы развития техники и производства, малопонятна. Что тут имеется в виду? Вряд ли это означает, что технических объектов должно создаваться больше, чем это требуется производству (зачем они, куда их девать?).

Может быть, речь идет о том, что качественное совершенствование техники под влиянием науки должно опережать развитие производства? Но тогда как измерять соответствующие темпы? Развитие производства и есть во многом результат использования более качественной техники (хотя, конечно, и изменения организации труда). Видимо, эта компонента формулы (1) не корректна.

Скорости развития и науки, и техники должны быть приблизительно одинаковы:

, (2)

поскольку противный случай (соответствующий формуле (1)) будет иметь место только при отставании темпов развития техники от темпов развития науки, что, в целом, необъяснимо и неоправдано.

Некорректной является и формула, приведенная в работе [60, c.210]:

, (3)

которую можно прочитать только так:

Темпы развития производства должны быть (есть) выше темпов развития техники и последней – больше темпов развития науки. Но такой сценарий – абсолютно нереалистичен.

Возможно, что автор цитируемой работы предложил эту формулу по аналогии с приведенной выше формулой [1], вложив в нее иной смысл. По крайней мере, он пишет:

«Если первая модель раскрывает опережающую роль духовного фактора по отношению к материальному…, то вторая модель раскрывает определяющую роль материальных факторов (производство, техника) по отношению к духовному фактору (науке)» [60, c.211].

Но тогда это совершенно разные формулы, отражающие разные процессы и использующие неверную символику. Одно дело – соотношение темпов развития науки, техники и производства, и совсем другое дело – детерминация процесса развития этих феноменов. Конечно, потребности практики являются определяющими для развития науки и техники, но при чем здесь темпы и почему автор считает, что развитие науки детерминируется потребностями только Техники: Наука развивается под влиянием общественного производства и, даже, общественной практики вообще.

Кроме того, при такой трактовке формула (1) оказывается попросту противоречащей представлению о движущих силах развития науки, техники и производства, принятому и самим Ю.С. Мелещенко. В самом деле, она будет, в частности, означать, что потребности в развитии науки детерминируют развитие Техники, хотя главной движущей силой развития последней автор цитируемой работы считает потребности общества (в том числе и производства), но никак ни науки [60, c.117].

Таким образом, формулы (1), (3) непонятны и ни при каких их трактовках не отражают адекватно процесс взаимодействия науки, техники и производства.

Если фиксировать темпы развития первых двух из этих компонентов, то они должны быть связаны между собой в соответствии с нашей формулой (2).

При рассмотрении взаимного положения этих феноменов в процессе их развития можно выделить единственный случай, когда наука находится впереди Техники – хронологический: сначала появляется научное открытие (точнее, система естественнонаучных знаний), затем несколько лет ведутся НИИ ОКР и, наконец, появляется технический объект. Во всех остальных аспектах наука не способна опережать технику в своем развитии. Техника - комплексна и одного научного открытия зачастую бывает недостаточно для ее создания: здесь нужны и иные знания, результаты других исследований, быть может, и в технических науках. Отсюда и возникает иллюзия опережения.

Кроме того, мы считаем, что знание никогда не отставало от Техники в их совместном развитии. Подобное представление получено лишь за счет дефиниции, выделяющей систему современных знаний (Науку) из системы достоверных знаний вообще.

Производство развивается не в рамках техники, а имеет и свою собственную логику развития за счет других составляющих производительных сил и производственных отношений, что уже не раз нами фиксировалось конкретными и убедительными примерами. Наука воздействует на производство не только посредством техники, но и через другие его компоненты. Поэтому вторые части формул (1) и (3) представляются некорректными вдвойне.

Наконец, Наука в принципе не может не только превратиться в непосредственную производительную силу, но ее не следует даже включать в состав производительных сил – она является источником развития производства. В крайнем случае, ее можно рассматривать лишь в качестве опосредованной производительной силы, что тоже в целом неточно отражает ее роль в производстве и в Обществе.