ГЛАВНАЯ
страница

Constitutum
о концепции проекта

personalia
наши ведущие эксперты + наши авторы

natum terra
карта сайта

diegesis
концепции

sociopraxis материалы эмпирических исследований

methodo-logos размышления о методе

oratio obliqua критика, рецензии, комментарии

chora
публицистика, интервью

esse
эссе

sociotoria
форумы

habitus socis информация, аннотации, анонсы

studiosus
в помощь студенту (рефераты, консультации, методические материалы)

alterae terrae альтернативные ресурсы (ссылки)

 

Леглер В.А. Научные революции при социализме.


Глава III. Локальные идеологии

4. Любовь к старшему брату.

«Физики открыли новую элементарную частицу. Назвали ее изматроном. Изматрон представляет собой единство противоположностей, все время переходит из количества в качество, одновременно находится и не находится в одном и том же месте, развивается от низшего к высшему путем отрицания отрицания по спирали и регулярно переходит на сторону пролетариата».

Это цитата из книги А.Зиновьева (269). А это – пример высказывания из практики реальной локальной идеологии:

«Мичуринская биология... утверждает, что процесс развития природы... переходит от незначительных и скрытых количественных изменений к изменениям открытым, изменениям коренным, изменениям качественным. Качественные изменения наступают в виде скачкообразного перехода от одного состояния к другому. Закономерности таких переходов познаваемы, и процессом изменений можно управлять (251, стр. 8)».

Эти отрывки иллюстрируют одно свойство локальных идеологий – тенденцию к сближению с общегосударственной идеологией и через нее – с государством. Иногда это свойство выражается более явно – в форме прямого тяготения локальной идеологии к государству, иногда менее явно – в форме конвергентного сходства «малых» идеологий с «большими». В явных случаях локальная, идеология прямо заявляет о своем соответствии партии, строю и государству. Об этом заявляют и биологи-мичуринцы:

«Социалистическое сельское хозяйство, колхозно-совхозный строй породили принципиально новую, свою, мичуринскую, советскую биологическую науку... Мичуринская наука стала на путь управления эволюцией живых организмов в интересах народа. Только в эпоху социализма могла быть поставлена такая величественная задача... Капиталистическая наука даже в период своего расцвета не могла мечтать о чем-либо подобном (217, стр. 13; 251, стр. 3)».

И физики-материалисты:

«Возникновение Советского государства, торжество марксистско-ленинской идеологии в СССР... впервые в истории создали все условия для... единства содержания и метода науки, их органического, полного соответствия друг другу... Все решающие достижения советской науки неразрывно связаны с мировоззрением большевистской партии (306, стр. 32, 35)».

В те периоды, когда строй и государство воплощаются в личности вождя, локальные идеологии подчеркивают свою близость вождю:

«Возникновение советской науки не было чем-то, что явилось на свет после Октябрьской революции само собой. Решающую роль в формировании советской науки сыграли вожди и гениальные учителя трудящихся Ленин и Сталин, наша большевистская партия... Передовая советская наука – детище Ленина и Сталина...

Совершенно исключительную роль в истории советского естествознания сыграл и играет труд И.В.Сталина «О диалектическом и историческом материализме», являющийся вершиной марксистско-ленинской философии... Сталинское положение, развитое в этом труде... по-новому освещает ряд теоретических проблем естествознания... Источники новых идей... находит и передовая математическая наука; указания товарища Сталина по вопросу о характере подхода геометрии к исследуемым ею объектам и сопоставление геометрии с грамматикой проливают новый свет на вопрос о предмете и методе современной математики, о роли абстракций в научном исследовании (306, стр. 33, 35, 37, 42)».

Более косвенно локальные идеологии выражают ту же мысль, демонстрируя свою материалистичность, диалектичность и другие свойства, сближающие их с государственной идеологией (см. примеры в начале этого раздела, а также ниже). Некоторые локальные идеологии стремятся и организационно войти в идеологию государства, директивно стать ее частью. Доклад Лысенко на сессии ВАСХНИЛ 1948 г. был прочитан и отредактирован Сталиным. Итоги сессии были санкционированы в передовой статье «Правды» и в речи Молотова к годовщине Октябрьской революции. В 1962 г. одобрение мичуринской биологии было включено в программу КПСС. Медведев в своих очерках по истории мичуринской биологии пишет:

«За несколько дней до съезда Т.Д.Лысенко предложил в газете «Правда» дополнить программу КПСС следующей формулировкой: «...Шире и глубже развивать мичуринское направление в биологической науке, которое исходит из того, что условия жизни являются ведущими в развитии органического мира, и на этой основе впервые в теории и на практике доказана возможность направленного изменения наследственности». Первая часть этой фразы... вошла впоследствии в Программу, тогда как вторая..., к счастью, не была включена в окончательный вариант Программы КПСС (199, стр. 162)».

Часть локальных идеологий находится в составе государственной постоянно, часть – временно, часть – никогда. Однако, далеко не все из них обнаруживают такое прямое тяготение. Например, в фиксизме или антиплитной геологии мы не найдем его следов. Их сближение с большой идеологией проявляется только в форме конвергентного сходства. Смысл этого термина в том, что в локально-идеологических учениях исчезают или ослабляются специфические признаки научных теорий и появляются или усиливаются специфические признаки идеологических учений. Такое определение подразумевает, что имеется формальное описание учений того и другого типа, и мы можем прослеживать наличие научных или идеологических признаков в каждом конкретном случае. К сожалению, если такие формальные описания существуют, то мне они неизвестны, поэтому нижеследующее сопоставление не является строгим. Однако я надеюсь, что это сопоставление, выполненное по достаточно случайному набору признаков, все-таки может показаться убедительном, а возможно, и позволит нам лучше понять, что есть наука, а что есть идеология.

В этом разделе будут преобладать примеры не из геологических локальных идеологий, подробно рассмотренных в главе I, а из идеологий 50-х годов, упомянутых в главе 2. Это делается отчасти во избежание повторений, отчасти – для удобства. Идеологии 50-х годов менее «респектабельны» и более откровенны, чем более поздние, и в них указанные признаки проявляются наиболее ярко.

Мы уже знаем, что ядром локальной идеологии является ее отрицающая, полемическая часть. И в характере полемики наиболее наглядно проявляется ее отличие от научной теории. Научная полемика базируется на взаимном признании ее участников, что их оппоненты также стремятся к научной истине. Научная полемика есть совместное выяснение истины, совместная работа. Напротив, в политических идеологиях, разделяющих людей на группы по какому-либо признаку, полемика есть одна из форм борьбы с иными группами. Она так и называется – идеологическая борьба. Истина уже известна, ее следует лишь защищать и распространять. Мы не работаем вместе с оппонентом, а боремся с ним и стремимся его уничтожить – хотя бы духовно. Лидер «большой» идеологии пишет:

«Вы намерены вновь втянуть людей в дискуссию по вопросам, являющимся аксиомами большевизма... Почему, на каком основании?.. Попытки некоторых «литераторов» и историков» протащить контрабандой в пашу литературу замаскированный троцкистский хлам должны встречать со стороны большевиков решительный отпор... Нельзя допускать литературную дискуссию с троцкистскими контрабандистами (272, стр. 605, 613)».

Сходным образом говорит и лидер локальной идеологии:

«Нас призывают здесь дискутировать. Мы не будем дискутировать с морганистами (аплодисменты), мы будем продолжать их разоблачать как представителей вредного и идеологически чуждого, привнесенного к нам из чуждого зарубежа, лженаучного по своей сущности направления. (Аплодисменты) (217, стр. 510)».

Для обоснования такой позиции часто провозглашается тезис о двух науках, о партийности науки, о классовой (или какой-либо еще) борьбе в науке:

«Столкновение материалистического и идеалистического мировоззрений в биологической науке имело место на протяжении всей ее истории. Ныне, в эпоху борьбы двух миров, особенно резко определились два противоположные, противостоящие друг другу направления, пронизывающие основы почти всех биологических дисциплин... Представители вейсманистского направления не только защищают буржуазную теоретическую концепцию в области биологии, но и протаскивают вредные идеи о единстве буржуазной и советской науки... Истинная материалистическая наука, имеющая своей базой единственно научную материалистическую методологию, не может быть непартийной (217, стр. 13, 160; 1, стр. 111)».

Та же мысль, выраженная иначе, гласит, что подлинной, настоящей наукой может считаться только локальная идеология, а «буржуазное общество по существу своему несовместимо с наукой» (306, стр. 31). В таких высказываниях научные противники симметрично расставляются по разным сторонам политико-идеологического барьера. Если генетики защищают империализм, то мичуринцы – социализм, если эйнштейнианцы – идеализм, то физики-материалисты – материализм и т.д.:

«Сформировавшиеся в биологической науке два направления в корне отличны, диаметрально противоположны. Одно направление подлинно научное, прогрессивное, мичуринское, и другое, наоборот, антинаучное, реакционно-идеалистическое, вейсманистское (менделевско-моргановское).

Первое направление, именно диалектико-материалистическое, творческое, идет в ногу с требованиями жизни, целиком соответствует нашему марксистско-ленинскому мировоззрению, развивается на основе всепобеждающей теории Маркса-Энгельса-Ленина-Сталина. Второе направление, наоборот, тянет нас к мистицизму, является прямой дорогой к поповщине, пытается дезориентировать практику социалистического сельскохозяйственного производства, вносит путаницу в идеологическое воспитание наших кадров (217, стр. 424)».

По примеру «старших братьев» вопрос об истинности той или иной теории, ее соответствия природе, эксперименту и т.д. в локальной идеологии заменяется вопросом: кому выгодна эта теория, какому классу (партии, государству) она служит. Сначала – высказывание из «большой» идеологии:

«Среди коммунистов все еще имеет хождение так называемая теория «равновесия» секторов нашего народного хозяйства... Нетрудно понять, что эта теория имеет объективно своей целью... вооружить кулацкие элементы «новым» теоретическим оружием в их борьбе с колхозами... Перейдем ко второму предрассудку в политической экономии... Вот вам еще одна теория, имеющая объективно своей целью дать новое оружие в руки капиталистических элементов... Перейдем к третьему предрассудку в политической экономии, к теории «устойчивости» мелкокрестьянского хозяйства... Нетрудно понять, что эта антимарксистская теория имеет своей целью лишь одно: восхваление и упрочение капиталистических порядков (272, стр. 443, 446, 447)».

Теперь цитаты из локальных идеологий. Например, тезис об устойчивости вещества наследственности критикуется так:

«Именно в «доказательствах» и «обосновании» стабильности заинтересована буржуазия, так как подобные доказательства дают якобы основу для утверждений о неизменности и постоянстве капиталистического общества (251, стр. 72)».

По поводу «принципа дополнительности», существующего в квантовой механике, говорится:

«Философия дополнительности верой и правдой служит буржуазному космополитизму и национализму; ее объективная, классовая роль сводится к прислужничеству реакционной идеологии в ее борьбе против идеологии марксизма-ленинизма, к прислужничеству американским империалистам (306, стр. 404)».

Объективная роль общей теории относительности тоже неприглядна:

«Буржуазные физики поистине снабдили поповщину новой аргументацией. Знаменитая формула Е = Мс2, выражающая взаимосвязь массы и энергии, была названа «принципом эквивалентности» (306, стр. 483)».

Здесь локальные идеологии сталкиваются с довольно сложной проблемой аргументации. Как правило, в противостоящих им научных теориях нет прямых политических высказываний:

«Вейсманизм-морганизм, выполняя социальный заказ империалистической реакции и мракобесия, обычно прикрывается маской глубокой научности (251, стр. 46)».

Чтобы выявить этот скрытый враждебный смысл, применяется ряд приемов, которые сами по себе, быть может, являются характернейшими признаками локальных идеологий. Опираясь на дуалистичность мира, существующую в большой идеологии, мир научных идей тоже делится на хорошую и плохую половины. Хорошая состоит из учений классиков и текущих лидеров большой идеологии, к которым достаточно произвольно присоединяются признанные таковыми ученые и учения в рассматриваемой области науки (например, Дарвин, Тимирязев, Мичурин в биологии, Лебедев в физике, Бутлеров в химии и т.д.). Плохая половина мира включает в себя теории, противостоящие большой идеологии (Мальтуса, Дюринга, Маха, Бухарина и т.д.), а также ранее признанные плохими учения в конкретной науке (Менделя, Вейсмана и т.д.). Так получается набор положительных и отрицательных эталонов, пользуясь которыми можно провести экспертизу любой научной теории:

«Вейсманисты опираются на махизм, дополняя его неокантианством, схоластикой Дюринга и Спенсера, а в наше время – прагматизмом и персонализмом... Эйнштейн, как и все другие махисты, отличительным признаком науки считает принцип «экономии мышления» (306, стр. 222, 227).

В книге академика Шмальгаузена «Факторы эволюции»... методологической основой всей концепции является небезызвестная теория равновесия... Автор применяет все основные категории (устойчивое и неустойчивое равновесие и т.д.) богдановско-бухаринскок теории равновесия... В своей идее о «свободных носителях жизни» Шмальгаузен в биологизированной форме воскрешает «вздорную побасенку о свободе воли», в свое время до конца разоблаченную В.И.Лениным как чисто идеалистическую (217, стр. 227; 251, стр. 32)».

Путем иногда довольно сложных рассуждений даже очевидные фанты, к тому же явно не имеющие идеологической окраски, попадают в плохую половину мира:

«Шредингер постулирует как истину то, что отдельный атом или группа атомов не способны произвести заметное действие на наши органы чувств... Человек не способен воспринимать впечатление от одного атома, и, тем не менее, мозг человека оказался способным «произвести» идею об атоме. Следовательно, идеи у Шредингера порождаются помимо ощущения внешнего мира, вне ощущения (251, стр. 43-44)».

В этом и состоит идеализм Шредингера, поскольку известно, что все мысли порождаются только вследствие ощущений из внешнего мира. Специфическая логика позволяет, если надо, вывернуть наизнанку вполне лояльное высказывание оппонентов, например, такое:

«Ген... есть та материальная, элементарная, реально существующая структура,.. которая не теряет того специфического и основного, что отличает органическую материю от неорганической (251, стр. 93)».

Мичуринцы не дают ему пропуска в материализм, то есть в хорошую половину мира, пользуясь таким рассуждением:

«Если это материализм.., что же тогда является идеализмом в биологии?.. Сколько бы ни распространялись морганисты о материалистичности гена, их попытки связать качественные отличия живого с генами... есть отыскание в организме особых центров жизни... это и есть витализм (251, стр. 93)».

Если оппонент использует слишком сложные и непонятные методики, их можно отбросить целиком:

«Мичуринская биология своей критикой математизации биологии, замены биологии статистикой, объективной реальности математическими формулами, ударила по философии морганизма – махизму. В арсенале махизма замена материи, замена объективных явлений природы математическими формулами занимает видное место. Игрой в математические фикции заменяется подлинный анализ явления (251, стр. 88)».

В гуманитарных науках «экспертиза» проводится легко, в естественных науках – и особенно в точных – выявить идеологическую враждебность значительно сложнее. Для этого используются понятия диалектической философии, служащие, как мы видели выше, переходным мостиком между естественными науками и идеологией. Обычно этот мостик состоит из типовых конструкций и деталей. Рассмотрим две из них, два понятия: антиисторизм и механицизм.

Понятие «антиисторизм» направлено против метода абстракции, метода построения научных моделей. Оно опирается на философское положение, что ни одно явление нельзя рассматривать вне времени, места, связи с другими явлениями и т.д. Строго следуя этому принципу, ничто нельзя исследовать без учета одновременно всего остального. Поскольку это очевидно невозможно, то понятие антиисторизма позволяет отвергнуть любое нежелательное исследование. Вот как оно используется мичуринцами:

«Прогрессивное развитие живой природы может быть понято... если явления... будут исследоваться биологом во взаимосвязи... Всякий разрыв их неизбежно ведет биолога к метафизике.., что как раз и совершает вейсманизм-морганизм. Для вейсманизма в высшей степени характерно исследование вне взаимосвязи.., исследование каждой вещи в отрыве от окружающих... Морган признает, что хромосомной теории совершенно чужд исторический метод познания, что... находит свое продолжение в отрицании взаимосвязей и взаимообусловленности явлений (251, стр. 21, 19)».

Утверждения об антиисторизме тектоники плит приведены в первой главе этой книги. Широко использовалось это понятие и в антимарровской лингвистике:

«Воинствующий идеализм под маской материализма – таково объективно было мировоззрение Марра... Для всех его статей характерно пренебрежение историческими особенностями... антиисторизм (249, стр. 59).

Антиисторизм – знамя идеализма современной зарубежной лингвистики (35, стр. 7).

Даже историческая наука может оказаться антиисторической. Научно-идеологические критики широко употребляли выражение «антиисторизм Покровского» (248, стр. 485)».

Термин «механицизм» позволяет бороться с исследованиями, стремящимися понять неизвестное через уже известное, сложное через простое и т.д. Поскольку такие приемы применяются практически во всех исследованиях, то использовать понятие «механицизм» в полемике можно тоже почти универсально. Вот как определяется это понятие:

«Механицизм есть отрицание специфических особенностей и закономерностей высших форм движения материи, есть попытка... подменить их особенностями и закономерностями низших форм движения. Эта подмена и это отрицание... принимают в механицизме конкретную форму сведения... Механистическое «сведение» высшего к низшему, сложного к простому... целого к простой сумме частей, как отрицание специфической закономерности целого (306, стр. 552)».

И вот как оно используется:

«Сущность представлений о тектонике литосферных плит, как известно, сводится к подмене геолого-исторического анализа развития земной коры моделью механического перемещения литосферных плит (26, стр. 18)».

«Социальные дарвинисты и мальтузианцы... сводят закономерности общественного развития к биологическим (306, стр. 552)».

«Паулинг и его последователи... подобно Шредингеру, пытаются сводить закономерности высших форм движения материи – органическую химию и биохимию – к квантовой механике. В этом и состоит исходный порочный пункт «теории резонанса» и ее философских основ, облегчающий ей выполнение реакционной роли в современной науке (306, стр. 562)».

«Задача познания жизни... для механицизма сводится к наиболее полному объяснению жизни физикой и химией... Для диалектического материализма, напротив, познание жизни заключается в установлении ее качественного различия от других форм материи... как особой формы существования материи (251, стр. 61)».

«В ошибках Покровского по разобранным вопросам совершенно очевиден механистический «экономический материализм» и идеалистическое толкование исторических событий... Ошибки по вопросам интервенции и гражданской войны имеют преимущественно троцкистский характер (248, стр. 465)».

Метод сравнения с эталонами может привести к весьма разрушительным последствиям в той науке, против которой он направлен. Впоследствии, когда приходится эту науку восстанавливать, такой метод полемики получает официальное название «наклеивание ярлыков» и в ряде случаев официально осуждается.

Другой метод научно-идеологической полемики – обвинение противостоящей научной теории в недостаточной практической направленности, в том, что практические выводы из нее мало полезны, или вредны, или пессимистичны. Это напоминает обвинение в «неверии в победу», имевшее хождение в большой идеологии. Сама локальная идеология, напротив, глубоко оптимистична и обещает чрезвычайно много практической пользы в самом ближайшем будущем. Такие аргументы были очень характерны, например, для мичуринской биологии. Ее лидеры утверждали, что в сочетании с преимуществами социализма это учение способно решить все селекционные задачи, достигнуть любой производительности в сельском хозяйстве, способно изменить даже климат, и лишь засилье враждебных научных теорий тормозит этот процесс (305, стр. 17-68). Посмотрим, как эти аргументы применяются в общем виде и в частных вопросах:

«Наши противники... не понимают существа нашего социалистического, нового, принципиально иного общественного строя. Они не понимают основ материалистической диалектики Маркса-Энгельса-Ленина-Сталина. Они, зарывшись в своих лабораториях, оторвались от жизни, потеряли всякое политическое чутье и забыли гениальные указания В.И.Ленина и И.В.Сталина о партийности науки, о связи теории с практикой, о том, – что практика в конечном итоге определяет правильность или неправильность теории.

«Теория» формальной генетики в корне реакционна, так как она призвана принизить роль советского человека; эта теория хочет нас поставить на колени перед природой; она пытается превратить советского человека в пассивный придаток природы, в мирного созерцателя природы, безропотно ожидающего от нее милостей и даров.

Теория же Мичурина-Лысенко принципиально противоположна. Эта теория поднимает человека на невиданную до сих пор высоту, превращает его в действительного хозяина и повелителя природы и указывает роль советского человека в деле смелой, решительной переделки природы (217, стр. 213)».

«Надо сказать со всей резкостью: менделизм-морганизм является теорией, враждебной практике. Самой основой менделизма-морганизма служит принцип непознаваемости биологических законов. Менделисты-морганисты на протяжении 20 лет выступали против всех открытий, против всех достижений мичуринской агробиологии, против всех начинаний академика Лысенко. Менделисты – противники не только установленных, доказанных успехов, но и потенциальные противники всех будущих успехов. Менделизм-морганизм с этой точки зрения есть носитель идеалистического агностицизма в биологии (аплодисменты), признающий принципиальную непознаваемость биологических законов (217, стр. 138)».

Один из мичуринцев, рассмотрев ряд работ по эволюции, почвоведению и агротехнике, приходит к таким выводам:

«Кто же поверит этому вещуну, решившему припугнуть нас в период перехода к коммунизму?! Следовательно, по Шмальгаузену, породообразование и сортообразование затухает, а по Роде затухает почвообразовательный процесс. Но мало этого.

В 1947 г. появилось большое двухтомное произведение профессора Ковда, называющееся «Происхождение и режим засоленных почв». В этой работе профессор Ковда по существу пропагандирует, поддерживает развитую американскими ирригаторами «теорию неизбежности засоления почвы.

Он пишет: «В итоге... соленакопление под влиянием притока солей с оросительными водами будет протекать особенно быстро... Процессы засоления почв совершенно независимо от хозяйственной деятельности человека, в частности от ирригации, будут сопровождать хозяйственную деятельность человека» ...

Что же получается? В важнейших науках, в области развития растительного и животного мира, в области почвообразования, и в области учения об орошаемом земледелии, развиваются теории, согласно которым в перспективе у нас нет ничего хорошего. Объективно все такие теории ведут к неверию в дело победы коммунизма в нашей стране (217, стр. 260-261)».

По этим же причинам отвергалось понятие о мутациях, входящее в хромосомную генетику:

«Мутация – не историческая категория. Она сразу возникает как нечто готовое. Она не формируется, на качество ее не влияет внешняя среда. Больше того, она ничем не связана с предыдущими мутациями. Поэтому понятно, что, будучи теоретически уверенным в таком характере изменчивости, невозможно пытаться на нее повлиять. Как повлиять на такую изменчивость, которая ни с чем не связана, которая возникает внезапно, готовой? Вот почему теория морганистов не вооружает их на практику, а, наоборот, разоружает (217, стр. 273)».

Сходные аргументы выдвигались против»пессимистической» радиационной и медицинской генетики, порождающей»беспомощность и страх перед слепыми силами природы»:

«Меллер ставит вопрос об охране генов человека от факторов, вызывающих мутации, и, прежде всего, от облучения. «Эта задача, – говорит он, – становится особенно актуальной в век атомной энергии, когда человеческая зародышевая плазма, хранителями которой мы все являемся, подвергается воздействиям лучистой энергии невиданной доселе активности». Эти мрачные заключительные слова его речи, произнесённой в Стокгольме в связи с получением Нобелевской премии... подчеркивают беспомощность человека перед слепыми силами... С настойчивостью маниаков американские морганисты на все лады рисуют мрачные перспективы человечества (251, стр. 342)».

Таким образом, логика локальной идеологии запрещает обращать внимание на опасность, поскольку признание опасности может вызвать пессимизм. Аналогичным образом мичуринцы запрещали обсуждать проблемы вырождения, перенаселения и т.д. Вообще, конкретных форм замены тезиса «что истинно» на тезис «что полезно» довольно много. Теория может быть отвергнута просто за то, что ее происхождение или содержание не соответствуют развитию патриотизма:

«Одно из самых ядовитых и опасных последствий слепого подчинения авторитету иностранной науки – это глубокое проникновение в нашу научную литературу, вместе с конкретными, иногда очень важными и полезными научными иностранными результатами, также идеологии современного капиталистического мира (306, стр. 20)».

С точки зрения идеологии, нельзя допускать

«...догматического преклонения перед аксиомами квантовой механики. Необходимо в ближайшее время преодолеть эти постыдные для советских ученых тенденции раболепного преклонения перед махистскими «принципами» (306, стр. 436)».

«...к каким позорным для науки результатам привели тенденциозные поиски византинизмов и германизмов в древней Руси, арабизмов и иранизмов в Средней Азии (249, стр. 64)».

Обсуждение научной теории может быть заменено характеристикой ее авторов или даже лиц, не имеющих к ней никакого отношения:

«Американским морганистам невозможно скрыть свое кровное родство с гитлеровскими учеными-изуверами, покрывшими себя позором... в качестве защитников расовой политики германского фашизма... Те же морганисты, которые на протяжении многих лет обсуждали с учеными» фашистской Германии проблемы улучшения человеческой породы, возглавляют сейчас в Америке научные общества и институты (251, стр. 348-349)».

«Софистика вейсманистов... получила за рубежом... политическое оформление. Ныне дельцы с Уолл-стрита от «теоретических» рассуждений... перешли к преступным действиям, к массовому уничтожению людей с помощью бактериологических и других средств. С этой целью еще больше поднят на щит поп Мальтус с его человеконенавистнической теорией (305, стр. 295)».

Локальные идеологии любят утверждать, что противостоящие им научные парадигмы находятся в кризисе, упадке, загнивании и т.д. В первой главе приводились высказывания о том, что теория дрейфа континентов «потерпела окончательное крушение», что «тектоника плит мертва», произносимые как раз в момент расцвета этих идей. Еще несколько цитат:

«Реакционная «наука» пришла в довольно поношенное состояние... Экспериментальные данные, получаемые морганистами, все чаще и чаще приходят в противоречие с их теорией... Менделизм-морганизм уже полностью обнаружил свою зияющую пустоту. Он гниет также и изнутри, и ничто его спасти уже не может (231, стр. 104; 217, стр. 505)».

Идеалистические воззрения Эйнштейна и эйнштейнианцев заводят физическую теорию в безысходный тупик (306, стр. 47)».

Мы начали рассмотрение методов научно-идеологической полемики с тех из них, которые обращались более или менее к сознанию свидетеля дискуссии. Теперь же мы углубились в приемы, обращенное прямо к подсознанию и использующие сильные выражения, не сопровождаемые логическими аргументами:

«Развитие науки в капиталистических странах приводит к появлению... кучи отбросов, подлежащих отправке в помещение для нечистот... К этим отбросам относится и все эйнштейнианство, непримиримо враждебное объективному содержанию Физической науки... Некоторые отрасли естествознания... пришли к упадку и даже впали в полное вырождение... Ублюдочные... вейсманизм-морганизм или «новейшая» буржуазная космогония (306, стр. 63, 32)».

«Менделевско-моргановская лженаука – выражение маразма и деградации буржуазной культуры – продемонстрировала свое полное банкротство. На поверку у нее оказалась лишь ложь... Стало совершенно ясно, что менделевско-моргановская генетика не имеет права именовать себя наукой. Стало очевидно, что ее развитие было результатом огромной заинтересованности в ней сил международной реакции. Разоблаченные... англо-американские морганисты пытаются скрыть свое поражение нападками на мичуринскую науку, клеветой на ученых-мичуринцев... Эти люди открыто служат реакции, поддерживая растленную идеологию империализма (251, стр. 350)».

Строго симметрично этим высказываниям располагаются столь же эмоциональные положительные самооценки локальных идеологий. Так, физик-материалист, перечислив захватные идеологии конца 40-х годов, характеризует их как «начало качественно нового этапа в развитии познания мира» и делает вывод, что «советская наука – знаменосец самых передовых и прогрессивных идей современного естествознания» (306, стр. 32, 34).

Отходом от разумной (хотя бы по форме) полемики является и стремление локальной идеологии опереться на сильный авторитет, пусть и не имеющий к предмету обсуждения никакого отношения. Так, мичуринцы бесконечно ссылались на одну стразу из старой работа Сталина, в которой говорилось «о неоламаркизме, которому уступает место неодарвинизм».

Любопытно, что выдающиеся ученые прошлого, которых лидеры локальных идеологий считали нужным объявить своими предшественниками, ретроспективно становились похожими на них самих. Под пером биографов они приобретали те же черты отрицательной направленности, полемичности, злобности, которые характерны для научно-идеологических лидеров. Например, психологи-павловцы писали о Павлове, что он вел «...страстную научную полемику, беспощадную идеологическую борьбу... с лженаучными и беспочвенней «теориями» и «концепциями» реакционных ученых капиталистических•стран» (305, стр. 172). Вот как изображали своих научных «предшественников» физики-материалисты:

«Критика ньютоновского учения о пространстве впервые была дана Н.И.Лобачевским – творцом неевклидовой геометрии. ...Лобачевский нанес сокрушительный удар по кантовскому априоризму, а также метафизике Ньютона (306, стр. 240)».

«П.Н.Лебедев своими опытами неопровержимо доказал материалистичность света, неразрывность материи и движения и материальность электромагнитного поля... Тем самым он нанес сокрушительный удар по идеалистическим измышлениям Оствальда, Маха, Дюгема и прочих «физических» идеалистов (306, стр. 353).

Против механицизма и субъективизма «структурщиков»-механистов выступил со всей резкостью великий русский химик А.М.Бутлеров... Своей теорией химического строения, выдвинутой в 1861 г., Бутлеров нанес сокрушительный удар одновременно и агностикам-типистам, и их союзникам – структурщикам-механистам (306, стр. 544)».

Каждый в отдельности из перечисленных приемов и приемчиков может вызвать улыбку. Но когда их собирают вместе и дают залп по какой-либо теории, это производит внушительное впечатление. Вот Лысенко в своем докладе предъявляет хромосомной генетике обвинение из шести пунктов:

Формальная генетика разработана буржуазными учеными. Положение о бессмертном, независимом от тела зародышевом веществе – это идеализм, метафизика, попытка доказать существование Бога и бессмертия души. Консервативность наследственного вещества – это отказ от принципа вечного изменения, движения и развития материи. Принципиальная неопределенность и непредсказуемость мутаций противоречит принципам познаваемости мира и управляемости им. Случайный характер мутаций противоречит закономерному и развивающемуся строению мира. Наконец, генетика бесплодна в практическом отношении:

«Наука, которая не дает практике ясной перспективы, силы, ориентировки и уверенности в достижении практических целей, недостойна называться наукой (217, стр. 520)».

Философ Кедров, основательно рассмотрев одну химическую теорию, приходит к следующим выводам:

Теория резонанса в химии представляет собой субъективный идеализм. Отрицая структурную формулу, она является агностической. Как идеалистическая и агностическая она противостоит материалистической теории Бутлерова. Она механистична и занимается сведением высших форм движения к низшим. Она сливается с теорией мезомерии, образуя вместе с ней единый фронт наподобие вейсманизма-морганизма. Вместе с морганизмом и физическим идеализмом она является проявлением реакционной капиталистической идеологии. Задача советских ученых – решительно бороться против реакционной науки.

Процитируем еще выводы из критического разбора учения Покровского:

«Подведем итоги: 1. Исторические и общефилософские взгляды М.Н.Покровского противоречат взглядам Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина на историю как науку. 2. Будучи антимарксистскими и антиленинскими, они тем самым и антинаучны... 7. Основные методологические пороки исторической теории М.Н.Покровского могут быть сведены к экономическому материализму и к субъективизму махистского типа... 13. Ликвидация и преодоление антиленинской методологии Покровского должны вестись усиленными темпами, чтобы до конца очистить историческую науку (250, стр. 68)».

До сих пор, говоря о научно-идеологической полемике, мы подразумевали интеллектуальную сторону дискуссии – методы доказательства, аргументации, опровержения и т.д. При этом параллельные примеры из политических идеологий приводились не везде, поскольку сходство явлений и без того очевидно. Кроме того, у каждой реальной дискуссии есть и организационная сторона – как победить в голосовании, провести резолюцию, завоевать аудиторию, нейтрализовать сомневающихся и т.д. Интересно, что и в этих специфических моментах захватные локальные идеологии 30-х и 40-х годов тщательно имитировали дискуссии, происходившие несколько ранее в большой идеологии. Особенно ярко это видно на примере мичуринской биологии. Возможно, Лысенко тщательно копировал поведение Сталина, а возможно, они были психологическими двойниками. Например, оба они уделяли значительное внимание подбору аудитории. После того, как их личные сторонники начинали составлять решающее большинство, исход дискуссии мало зависел от фактического содержания речей и докладов. Противники Сталина могли сколько угодно цитировать на съездах Ленина и классиков, но аудитория их освистывала. Так же и речи генетиков, с фактической и логической стороны безупречные, с какого-то момента перестали действовать на слушателей. Ни Вавилов и Серебровский в 1936 г., ни Завадовский и Алиханян в 1948 г., не могли убедить фактами аудитора, состав которой был тщательно подобран, Зато их противники имели полное право говорить, что

«... тракторист... уже положил свою увесистую руку... на чашу весов давнего научного спора,.. и его слово оказывается решающим (217, стр. 356)».

Известна привычка Сталина объединять своих противников в воображаемые «право-левые» блоки, чтобы, предъявляя одним ответственность за других, расправляться со всеми сразу. Так поступают и локальные идеологии:

«Физик-махист Шредингер набрел на вейсманистов-морганистов и объединился с ними... В походе против мичуринской биологии, против материализма, биологи-идеалисты выступают в союзе с физиками-идеалистами, математиками-идеалистами и другими представителями идеализма и реакции (251, стр. 42-43)».

«Вредное влияние Марра... смыкается с не менее вредным ... влиянием псевдомарксистской космополитической школы М.Н.Покровского и космополитических теорий А.Веселовского ... извращавших историю народов нашей Родины (249, стр. 7)».

При этом сама идеология довольно охотно вступает в конъюнктурные блоки, а в случае смены обстановки может обрушиться на вчерашнего союзника. Так, академик Завадовский, который в 1939 г. говорил, что Лысенко прав на 95-96 %, в 1948 г. был уже объектом критики мичуринцев. И политические, и научные идеологии в благоприятные моменты нападают на всех примиренцев, нейтралистов, сторонников промежуточных точек зрения и т.д. Сталин говорил:

«Задача состоит в том, чтобы продолжать и впредь непримиримую борьбу с теми примиренческими элементами в партии, которые не понимают или делают вид, что не понимают необходимости решительной борьбы (272, стр. 562)».

Мичуринцы высказывались сходным образом:

«Сейчас не откровенные менделисты-морганисты наиболее опасны, а протаскивание антимичуринских взглядов под видом симпатий к мичуринцам... Всякие попытки примирить борющиеся направления... занять некоторую среднюю позицию... будут неизбежно обречены на провал, разгромлены (217, стр. 488, 424)».

Можно приводить еще множество примеров тщательного копирования локальными идеологиями тактики больших идеологий. Но для нас их уже достаточно. Приведу в заключение еще одну пару параллельных высказываний Сталина и Лысенко:

«У Бухарина выходит, что ежели он и его друзья увязли в правоуклонистских ошибках, то партия не имеет права разоблачать эти ошибки, партия должна прекратить борьбу с правым уклоном и дожидаться того момента, когда т.Бухарину и его друзьям угодно будет отказаться от своих ошибок. Не слишком ли много требует от нас т.Бухарин? (272, стр. 430)».

«Менделисты-морганисты... в последнее время пустились прямо на спекуляцию. Они заявляют, что критики менделизма разрушают-де генетику... Мы, мичуринцы, возражаем не против генетики, а против хлама, лжи в науке, отбрасываем застывшие, нормальные положения менделизма-морганизма (307, стр. 79)».

Теперь «рассмотрим другое фундаментальное свойство локальных идеологий. Оно имеет меньшее отношение к полемической части идеологии, и большее – к ее позитивной части. Сначала посмотрим несколько примеров:

«Вид – это особенное качественно определенное состояние живых форм материи. Существенной характерной чертой видов... являются определенные внутривидовые отношения между индивидами. Качественное отличие внутривидовых отношений от межвидовых... является одним из важнейших критериев для различения видовых форм от разновидностей (305, стр. 6)».

«Наследственность есть свойство живого тела требовать определенных условий для своей жизни, своего развития и определенно реагировать на те или иные условия... Наследственность есть эффект концентрирования воздействий условий внешней среды, ассимилированных организмами в ряде предшествующих поколений (217, стр. 28, 33)».

Понимаете ли вы смысл этих фраз? Я – нет. А ведь это не случайно вырванные отрывки, это ключевые определения, напечатанные курсивом. Зато они хорошо иллюстрируют важное свойство научно-идеологических учений – их принципиальную неясность, неопределенность, неоднозначность и т.д. Это правило касается всех локальных идеологий без исключения. В первой главе приведено множество высказываний такого рода из антиплитной геологии (см., например, разделы «Рядом с наукой» и «Замечания по существу дискуссии»), в предыдущем разделе этой главы приводится ряд подобных выражений физиков-материалистов и т.д. Вследствие этого явления позитивная часть локальных идеологий часто может представлять собой полную бессмыслицу. Вот объясняет биолог-мичуринец:

«Академик Лысенко учит, что материальным носителем наследственности является все то, что есть живого в каждой клетке. Любая частица живого тела, способная питаться, расти и размножаться, т.е. обладающая основными признаками живого, обладает свойством наследственности (217, стр. 75)».

С этим трудно спорить. Действительно, тот, кто способен размножаться, обладает свойством наследственности. Вот физик-материалист объясняет различие своих взглядов и эйнштейновских по вопросу разных реакций распада движущегося и покоящегося мезона. Эйнштейнианец говорит о смене системы отсчета, а материалист – об изменившихся условиях жизни мезона! (306, стр. 54). Жалко, что он не сообщает, хороши ли условия жизни у мезона? Через несколько страниц прочтем выделенное курсивом определение, которое предлагается вместо теории относительности:

«В телах, изменивших в той или иной степени свои связи с единой материальной системой, частью которой они являются, неизбежно наступают реальные изменения пространственных и временных свойств (306, стр. 58)».

Приводить подобные примеры практически из любой локальной идеологии можно в совершенно неограниченном количестве. Приведем обобщенный портрет этого явления:

«Современная наука... содержит в себе не только и даже не столько научность как таковую, которая совсем не похожа на науку в общепринятом стиле, но и антинаучность, которая глубоко враждебна научности, но выглядит гораздо более научно, чем сама научность... Принципы научности и антинаучности диаметрально противоположны. Научность создает абстракции, антинаучность их разрушает под тем предлогом, что не учитывается то-то и то-то. Научность устанавливает строгие понятия, антинаучность делает их многосмысленными под предлогом охвата реального многообразия. Научность избегает использовать те средства, без которых можно обойтись. Антинаучность стремится привлечь все, что можно привлечь под тем или иным предлогом. Научность стремится найти простое и ясное в сложном и запутанном. Антинаучность стремится запутать простое и сделать труднопонимаемым очевидное (269, стр. 143)».

Это свойство локальных идеологий – их принципиальная неясность – тоже сближает их с их «старшими братьями». Наличие этого свойства в больших идеологиях было отмечено ранее, и мне достаточно привести соответствующую цитату:

«Наука предполагает... осмысленность, точность и однозначность терминологии. Идеология предполагает бессмысленные, расплывчатые и многосмысленные языковые образования. Терминология науки не нуждается в осмыслении и интерпретациях. Фразеология идеологии нуждается в истолковании, в ассоциациях, в примысливании и т.д. Утверждения науки предполагают возможность их подтверждения или опровержения или, в крайнем случае, установления их неразрешимости. Предложения идеологии нельзя опровергнуть и подтвердить, ибо они бессмысленны (269)».

Теперь мы рассмотрим еще одно свойство локальных идеологий, возможно, наиболее существенное и, на первый взгляд, наиболее удивительное. Это – взаимоотношения идеологий с реальностью, с фактами. В начале книги в разделе «Успехи фиксизма» мы видели, как геологи-фиксисты изучали структуру горных областей. Они исправляли наблюдения таким образом, чтобы они совпадали с теорией, причем делали это настолько решительно, что геологические описания, сделанные во времена зрелого фиксизма, почти ничего общего не имели с реальностью.

Лысенко сказал на сессии ВАСХНИЛ:

«Хромосомы мы признаем, не отрицаем их наличия. Но мы не признаем хромосомной теории наследственности, не признаем менделизма-морганизма (217, стр. 516)».

Мы можем удивиться вместе с одним из участников сессии:

«Если вы считаете реальным существование хромосом.., то почему же не пойти дальше и не изучать структуру этой хромосомы (217, стр. 362)».

Но мичуринцы здесь не видели никакого противоречия. Несколько выше я приводил пример, как мичуринцы отвергали факт засоления почв при орошении, неопровержимо устанавливаемый и экспериментом, и простейшим логическим рассуждением. Они же категорически отказывались признавать наличие биологических эффектов радиации. Они отказывались признавать выводимые генетиками новые сорта, называя их «дарами данайцев». Антиплитные геологи сумели отвергнуть такой сильный факт, как непосредственное наблюдение субдукции, т.е. поддвига океанической литосферы под островную дугу. Это явление отчетливо видно на сейсмоакустических разрезах, получаемых с помощью автоматической аппаратуры (например, см. 303, том 7, часть 3, стр. 24, рис. 2). Океаническая кора вместе с лежащими на ней осадками, по наклонной плоскости погружается под более древнюю континентальную кору. Эти разрезы, вплоть до тонких деталей, соответствуют предсказаниям тектоники плит и абсолютно необъяснимы и абсурдны с точки зрения любой другой гипотезы. Однако советские геологи не придали никакого значения этому решающему эксперименту, «объяснив» его бессмысленными фразами о «наложении» континентальной коры на океанические осадки.

Другая сторона того же явления – это способность локальных идеологий придумывать, сочинять несуществующие факты, если в них имеется, необходимость. Геологи-фиксисты, отрицая грандиозные надвиги, непосредственно видимые глазом, конструировали многочисленные «глубинные разломы» или «клавишные структуры», не имея для этого никаких реальных оснований. Вильямс придумал совершенно из ничего поворот оси вращения Земли на 900 каждые 25 тыс. лет, при котором Земля «ложится на бок», чтобы обосновать свою теорию почвообразования (199, стр. 133). Лысенко говорил, что в случае особого режима питания различных лесных птиц, из их яиц выводятся кукушки (199, стр. 126). Мичуринцы были уверены, что одни виды растений могут «перерождаться» в другие, поскольку на пшеничной делянке вследствие засоренности семян иногда появлялись случайные колосья ржи, а среди посевов сосны – всходы ели. «Подобные «открытия» десятками публиковались на страницах редактируемого Т.Д.Лысенко журнала «Агробиология»« (199, стр. 127).

Они же проводили знаменитые опыты с «самозарождением» инфузорий из питательного раствора, клеток – из «неклеточного вещества» и т.д. Они утверждали, что земля в смеси с удобрениями вся превращается в удобрение, что при глубокой – до метра – вспашке горные породы могут превращаться в почву и т.д. Таким образом, в локальной идеологии воображаемые факты могут считаться реальными, а реальные факты – несуществующими.

Исследователи больших, государственных идеологий отмечают, что идеологии создают замкнутые, внутренне логичные картины мира, не совпадающие с реально существующие миром. Французский философ Безансон называет эту картину мира «другой реальностью» или «ирреальностью». Ирреальный мир, создаваемый государственной идеологией, располагается, в основном, в политико-социальной области и не затрагивает всех областей знания. Наблюдая локальные идеологии, мы можем сказать, что и в них происходит точно то же самое, в своих профессиональных областях. Воображаемые факты объединяются, создавая «другую реальность» в научно-идеологической профессиональной сфере. Нарисуем для примера ирреальный мир мичуринской биологии.

Мичуринская биология и опирающееся на нее сельское хозяйство переживают невиданный расцвет. На бескрайних просторах колхозных полей колышется невероятно урожайная ветвистая пшеница. Множество других новых сортов растений и животных обеспечивают все потребности в продовольствии и сырье. Сельское хозяйство продвинулось далеко на север. Созданная повсюду правильная структура почвы обеспечивает ее неиссякающее плодородие, шумят лесные полосы, навсегда покончившие с засухами. На лугах пасутся тучные коровы, дающие фантастически жирное молоко. Мудрые ученые-мичуринцы создают все новые сорта и виды, адекватные имеющимся потребностям, и пользуются заслуженной славой и любовью народа. В стороне копошится жалкая, бессильная кучка морганистов, отброшенная с дороги научно-технического прогресса.

Научно-идеологическая ирреальность и реальный мир различаются не на 100 %, но всегда имеют общие элементы. Например, общим элементом в обыкновенной и мичуринской биологиях были все описательные науки – анатомия, морфология, систематика и т.д. Геологи-фиксисты составляли почти такие же геологические карты, что и обычные геологи, но составленные ими геологические разрезы отличались от обыкновенных уже очень сильно. В Уральском геологическом музее в Свердловске стоит капитально сделанный геологический разрез через Уральские горы – своеобразный памятник фиксизму. С современным разрезом он не имеет почти ничего общего.

Создав свой ирреальный мир, локальная идеология становится замкнутой и не поддается влиянию извне. Между научно-идеологическим учением и противостоящей этому учению научной теорией возникает коммуникативная пропасть и полное взаимонепонимание. Оно напоминает взаимонепонимание, существующее между двумя куновскими парадигмами (об этом ниже, в разделе, посвященном куновской теории), но является более глубоким. Там речь идет о непонимании, существующем между качественно однородными, а здесь – между качественно разнородными явлениями. Нам сегодня невозможно понять мичуринские определения понятий «вид» или «наследственность» (см. несколькими страницами выше), но сами мичуринцы считали их вполне понятными. Точно так же и Презент не мог понять законов Менделя, поскольку он в принципе не понимал статистики. Позднейший исследователь так описывал состояние изоляции между генетикой и мичуринской биологией, которая

«...уже совершенно перестала замечать какие-либо сдвиги в генетике... Нечто, ранее хоть в какой-то степени признававшееся спорным, стало для нее бесспорным. Она потеряла к этому всякий интерес и занялась своими «внутреннем» проблемами, эволюционируя уже независимо от процессов, развивающихся по другую сторону «научных баррикад» (307, стр. 98)».

Вот как выглядит состояние такого взаимонепонимания, описанное очевидцем (речь идет о дискуссии 1936 г.):

«Н.И.Вавилов и А.С.Серебровский заняли в дискуссии чисто оборонительную позицию. Их выступления... были похожи на лекции, в которых они старались, используя учебный, классический материал, убедить своих слушателей в правоте генетики, низвергали на них громаду фактов, упрекая своих оппонентов в безграмотности. Однако слушатели хотели совсем другого. Они жаждали в первую очередь услышать о том, как можно генетику связать с практикой и незамедлительно помочь нашему сельскому хозяйству добиться значительных успехов. Они хотели слышать о создании новых теорий и о новых принципах (97, стр. 163)».

Безансон считает, что создание большими идеологиями «второй реальности» определяет некоторые особенности их дальнейшего поведения. Аналогичные явления мы можем увидеть, а частично уже увидели, и в локальных идеологиях.

Одним из фундаментальных понятий человеческой психики является представление о единстве мира, его однородности, об универсальности действующих на всем его протяжении физических и логических законов. Наличие двух биологий, двух историй, двух физик и т.д. противоречит этому представлению. Генетика не может существовать в одной части мира и не существовать в другой. Подлинная реальность одна, и если существуют две отличающиеся друг от друга реальности, значит, одна из них незаконна. Для идеологии всегда существует опасность, что именно она будет признана незаконной. Отсюда вытекает уже известное нам отношение идеологии к оппоненту. Оппонент – это не уважаемый собеседник, с которым можно мирно обсуждать проблемы, а страшный призрак из другой реальности, своим появлением угрожающий самому существованию идеологии. Идеология стремится уничтожить другую реальность, и успокаивается только тогда, «когда ее границы совпадут с границами Вселенной». Отсюда – общеизвестный факт стремления идеологических социальных систем к неограниченной экспансии, даже во вред себе. Так же поступают и идеологии в науке, стремясь захватить максимальное число научных сообществ. Мичуринская биология, зародившись в агротехнической науке, впоследствии распространилась на все разделы зоологии и ботаники, на генетику, эволюционную теорию, цитологию, систематику, эмбриологию, биохимию и т.д., т.е. на все разделы биологии без исключения и, наконец, на медицину и психологию. Этот процесс происходил так:

«По всем вузам разослали приказ министра высшего образования и зам. министра здравоохранения по медицинским институтам. Согласно этому приказу, на мичуринскую основу ставились такие науки как анатомия, гистология, патофизиология, патоанатомия, микробиология, нервные болезни, судебная медицина и психиатрия (199, стр. 118)».

Аналогичным образом антимарровское языкознание было распространено на всю область гуманитарных наук. В каждой из них происходила «перестройка в свете сталинского учения о языке».

Научно-идеологической ирреальности может угрожать не только оппонент, не только противостоящая научная теория. Сама природа, сама физическая, материальная реальность своим существованием может молчаливо свидетельствовать против нее. Геологи-фиксисты исправляли геологические разрезы, но срыть горные хребты вместе с заключенными в них мобилистскими фактами они были не в состоянии. Однако предмет исследования не всегда столь массивен, иногда он вполне поддается истреблению. Например, мичуринцами был издан приказ, предписывающий повсеместно в лабораториях уничтожить мушек-дрозофил – классический объект, на котором» генетики проводили свои эксперименты (199, стр. 119). От специалистов, занимающихся историей древней Руси я слышал такой рассказ. В этой науке с конца 40-х годов существует мощная «антинорманнская» научная идеология. Когда известному археологу, руководившему раскопками в Киеве в 60-е годы, приносили найденные норманнские мечи, он со вздохом говорил: «Это норманнизмы», – и выбрасывал находки в отвал. Правда, в узком кругу по вечерам он плакал и называл себя губителем науки. Судя по позднейшей критической литературе, подобные события нередко случались и раньше, во времена господства марровской научной идеологии:

«Под влиянием марристов многие археологи стеснялись определять, классифицировать и хронологизировать археологические находки. Боялись упреков в «вещеведении» (249, стр. 65).»

Аналогичное явление – уничтожение книг, в которых зафиксирована реальность, отличающаяся от научно-идеологической ирреальности:

«Из библиотек изымалась и уничтожалась вся научная литература по классической генетике (в библиотеке Тимирязевской сельскохозяйственной академии были уничтожены все учебники по генетике, книги академика И.Шмальгаузена и масса другой литературы). Во всех издательствах рассыпались наборы сверстанных книг по биологии, ботанике, физиологии и т.д., в которых не было восхваления Т.Д.Лысенко и его учения (199, стр. 119-120)».

Более мягкой формой уничтожения может быть засекречивание, например, архивных материалов, доступ к которым разрешается лишь проверенным членам научно-идеологического сообщества. Для этого создаются многочисленные спецхранилища, закрытые отделы в библиотеках, закрытие запасники музеев и т.д. Засекреченными могут оказаться и нежелательные явления природы. Например, секретен обширный отчет комиссии Академии наук, исследовавшей петрозаводское явление (см. выше), вместо которого опубликованы краткие успокаивающие заявления.

Итак, мы увидели еще несколько признаков, сближающих научные и политические, идеологии. Теперь мы можем употреблять термин «локальная идеология» с несколько большим основанием.

Назад ] К оглавлению ] Дальше ]

 

Hosted by uCoz