|
Коммуникативное измерение малой группы: повседневная и
идеологическая коммуникация
Кожемякин Е.А.
Феномен малой
группы как микросоциального объединения людей имеет ряд специфичных
черт, могущих быть понятыми в контексте анализа социальной
коммуникации. Основанием подобного подхода к интерпретации является
идея о знаково-символическом базисе деятельности малой группы и, как
мы попытаемся показать, символического обмена
как условии существования
описываемого объединения людей.
Во-первых,
обратим внимание на характер взаимодействия между людьми на уровне
малой группы.
В рамках
современных теорий коммуникации можно выделить несколько
методологических подходов к объяснению проблемы интерсубъективности
в малой группе. Мы
остановимся на двух наиболее активно развиваемых в последнее время в
отечественных и зарубежных исследованиях.
Первый подход,
представленный работами Й.Хёйзинга, И.Гоффмана, А.Юберсфельда и др.,
традиционно рассматривает коммуникацию в драматическом
контексте, в контексте игры и псевдоигры. Играя, выполняя
определенную драматическую роль (собеседник, друг, знакомый,
коллега), человек стремится к некоторому возможному состоянию,
совмещая в своей субъективности образ своего Я с образом Другого.
Собственно, самого Другого в рамках подобного подхода нет,
субъект-объектное понимание характера коммуникации неприложимо к
драматическому взаимодействию. Другой представлен актору некоторой
функциональностью, тем, что позволяет ему так или иначе выполнять
свою роль. Другой – это лишь образ Другого. Игра, пользуясь
определением Хайдеггера, представляет собой «язык трансценденции»,
чистую модальность человека, его направленность во внешние
структуры; при этом роль человека не является неким навязанным
состоянием, а выражает определенный слой бытия. В отличие от игры
псевдоигра может пониматься как нетворческое исполнение роли: это
игра, потерявшая непринужденность выражения, сознательно
сконструированный человеком «язык трансценденции». Псевдоигры в
рамках драматического подхода принято связывать с такими понятиями,
как долг, обязанность, рациональность. Однако, и в этом случае
Другой может отсутствовать, есть лишь представление или знание
адресанта о роли и характере игры Другого. Так, исполнение роли мужа
возможно благодаря тому, что мы знаем о возможности и характере роли
жены.
Второй подход,
диалогический, представлен
работами таких авторов, как М.Бубер, М.Бахтин, Э.Левинас и
определяет в некотором смысле противоположное поле интерпретаций
внутригрупповой коммуникации. Диалог мыслится в рамках отношений
Я-Ты, в которых отправной точкой служит не автономное сознание и
воля адресанта («трансценденция»), а установление и «о-значивание»
связей с Другим. Отношения Я-Ты, понимаемые как субъект-субъектные,
основаны на признании нетождественности участников коммуникации,
которые, тем не менее, стремятся создать и каждый раз
реконструировать однозначную, знакомую, повседневную среду
взаимодействия, наполнив ее повседневными, легко узнаваемыми и
разделяемыми символическими и знаковыми формами.
Так устанавливаются семейные
связи, отношения между коллегами, между участниками
неформально-группового взаимодействия и т.д.
Принципиальным
различием между этими двумя подходами является даже не различие в
расстановке акцентов на участников коммуникации (адресант и
адресат), а наделение различных сфер коммуникации характеристиками
субъектности и объектности.
Выразим главные отличия в виде четырех основных
позиций.
1. Драматическая
субъектность представлена субъективностью, трансценденцией
исполнителя роли, говорящего, актора, а также его когнитивными
структурами, предполагающими априорное знание о «возможности быть
другим».
2.
Субъектность диалогическая
выражена рождающимся в акте коммуникации интерперсональным полем,
неким Мы.
3.
Драматическая объектность – это
внешняя сфера, «притягивающая» импульсы говорящего; это то, на что
направлены усилия актора; предполагаемый Другой, иные акторы.
4.
Диалогическая объектность
представляет собой отсутствующие субъективности до диалога; объектно
то, что пока еще не имеет значимого содержания до коммуникации, до
создания и воссоздания поля Мы.
На наш взгляд, во
всех четырех позициях можно выделить одно проблемное звено: почему
коммуниканты имеют совершенно определенное представление друг о
друге (знание о Другом в драматическом аспекте и знание о Мы в
диалогическом)? Мы склонны определять эту проблему в контексте
знаково-символического обмена, имеющего целью передачу и сохранение
некоторых значимых смыслов. Представляется, что значимость смыслов
может иметь как социальный (включая социально-экономический,
социально-политический), так и культурный характер. Социальная
значимость передаваемых смыслов имеет легитимную, институциональную
основу (семья понимается не только как микрогруппа с присущими ей
обыденными формами взаимодействия, но и социальный институт).
Культурная значимость смыслов предполагает основу традиционную,
прагматическую, основу, представленную «здравым смыслом» (семья как
объединение людей, созданное на основе традиции или здравого
смысла). В первом случае мы имеем дело с идеологическим «вызовом»
коммуникации, во втором – с ее повседневным основанием.
Очевидно, что все
четыре позиции предполагают наличие некоторых устойчивых способов
(само-)выражения, постоянных условий, в которых могла бы быть
воспроизведена как субъектность, так и объектность коммуникации.
Так, независимо от выбранной методологии, мы неизбежно сталкиваемся
с необходимостью объяснить чрезвычайную коммуникативную устойчивость
малой группы. Мы полагаем, что стремление участников коммуникации
воспроизводить и поддерживать отношения связано с т.н.
повседневным ритуалом
как устойчивой, стандартной формальной процедурой
передачи и сохранения значимых смыслов.
Во-вторых,
рассмотрим условия самой возможности устойчивого существования малой
группы.
Одной из главнейших
функций внутригрупповой коммуникации, которая выступает также как и
условие устойчивости группы, является формирование общей картины
мира, включающей в себя, как мы полагаем, такие элементы, как
групповые мифы («мы –
семья героев»), групповые истории (например, о том, как
познакомились родители), групповые сценарии (поведение одного члена
группы неизбежно повлечет за собой вполне определенное и ожидаемое
поведение другого) и др. Очевидно, что на уровне каждого из
элементов общей картины мира группа сталкивается с необходимостью
постоянного их воспроизводства, в чем проявляется такое свойство
малой группы, как стремление к гомеостазу, к сохранению своего
положения. Коммуникация в данном случае выступает не только как
средство обмена информацией о мифах, историях и сценариях, но и как
форма существования картины мира.
Миф, равно как
история и сценарий, представляют собой знаково-символические
образования, предполагающие наличие в их структуре как «позитивных»,
так и «негативных» репрезентаций. Так, в частности, следуя логике
Р.Барта, миф о «дружной семье» всегда будет включать в себя описание
некоторой внешней угрозы групповой сплоченности, на фоне которой
семья представляется «особенно дружной». Аналогичным образом
возможно обнаружить дихотомии и в групповых сценариях и историях:
представление группы,
соответственно, о
«нормальном» взаимодействии и «нормальном» ходе событий, как
правило, усиливается представлением о санкциях и невозможности
случившегося. Наличие подобных дихотомических конструктов
инкорпорировано в повседневное мышление и поведение группы и
позволяет ей поддерживать состояние относительного равновесия.
Более того,
повседневная коммуникация внутри малой группы предполагает наличие в
общей картины мира т.н. «общих пустых мест», которые заполняются в
процессе и благодаря самой коммуникации. Миф, история и сценарий
недосказаны рассказчиком, слушатель вынужден продолжать, достраивать
нарратив адресанта таким образом, чтобы каждый из вышеуказанных
элементов картины мира вновь приобрел бы целостную форму.
Коммуникация в малой группе происходит в данном контексте в форме
чередования исполнения ролей («мены ролей» согласно авторам теории
речевых актов). Так, например, миф о «дружной семье» предполагает не
просто вербальное описание качеств семьи одним из ее представителей,
но подтверждение вербального мифа реальными действиями –
демонстрацией дружбы, что «достраивает» миф. При этом, реальные
действия носят то символическое
выражение, которое характерно для данной группы. В итоге,
внутригрупповая коммуникация на уровне общей картины мира
приобретает культурные повседневные
формы.
Еще одним
«стабилизатором» устойчивости группы является ее
институционализация. Легитимность распространяется на
социально-(политически-, экономически-)значимые отношения таким
образом, что они «локализуются» в виде устойчивого объединения
людей, выполняющих согласованные, целенаправленные совместные
действия, удовлетворяющие общей идеологии социального института. При
этом легитимацию не следует понимать исключительно как открытый
механизм, «навязывающий» определенный тип отношений с определенным
содержанием. Идеология социального института функционирует таким
образом, который предлагал бы ее в качестве «верной» альтернативы
«неверной» реальности или «неверной» идеологии. Так, очевидна
непосредственная зависимость между существованием «преступной
группировки» и «лояльной группы», «элитой» и «маргиналами», «семьёй
с либеральными отношениями» и «семьёй с тоталитарным воспитанием» и
т.д. Интересным моментом является то, что в группах каждой из таких
дихотомичных пар повседневная коммуникация имеет аналогичную
структуру: и элита, и маргиналы гомеостатичны в силу общей картины
мира, в силу символического обмена значениями, в силу наличия
повседневных культурных форм. Различие состоит в содержании оценки
действий собственной группы и антонимичной группы, которая (оценка)
имеет ярко выраженную идеологическую основу, соответствующую общей
модальности социального института. Таким образом, внутригрупповая
коммуникация может иметь различного рода идеологические стратегии:
легитимация, сокрытие, унификация, фрагментация, реификация (более
подробно см.: Thompson J.B. Ideology and modern culture. Critical
social theory in the era of mass communication. Oxford: Polity press,
1990, PP.56-66).
В-третьих,
вкратце обозначим основные модальности существования малой группы.
Речь идет именно о
модальности, поскольку одной из характерных особенностей
коммуникации в малой группе является оценивание, проявление
отношения. Номинализация (обозначение) и дескрипция (описание)
повседневных фактов не представляют собой доминирующие процессы во
внутригрупповой коммуникации, поскольку согласованные действия
группы приводят к созданию равнозначно воспринимаемого «порядка
вещей», «диспозитива». Но при столкновением с нарушением привычного
положения дел, с чем-то необычным, незнакомым, отклоняющимся группа
вынуждена демонстрировать солидарность и воссоздавать общую картину
мира за счет выражения своего отношения, за счет оценки. Понятно,
что группа находится в непрерывном взаимодействием с иными
социальными группами, и подобная необходимость оценивания,
воспроизводства модальности возникает довольно часто.
Как мы уже показали
выше, внутригрупповая коммуникация имеет две стороны:
идеологическую, связанную с
поддержкой и воспроизводством социального института, и
повседневную,
связанную с воспроизводством разделяемой всеми представителями
группы картины мира. Условно обозначим модальности, связанные с
двумя модусами коммуникации, как идеологическая и повседневная
модальности.
Идеологическая
модальность выражена наличием некоторых стремлений
группы («служить Отечеству»,
«стать настоящими профессионалами», «добиться признания в городе
(стране и т.д.)», «создать преемственность поколений в нашей большой
семье»). Соответственно, совпадение демонстраций личного стремления
и реального поведения каждого из членов группы со стремлением группы
в целом будет оцениваться как принадлежность группе, и наоборот,
отклонение от общей идеологической стратегии коммуникации может
вызвать санкции либо исключение человека из группы.
Повседневная же
модальность представлена групповыми верованиями и групповым
представлением о рациональности. Общая групповая культура определяет
те или иные ритуальные оценки, групповые стереотипы восприятия и
поведения, и,
соответственно, несовпадение с групповой позицией также будет
расценено как «чужеродность».
Но как в первом,
так и во втором случае группа совершает символический обмен между ее
членами, что и характеризует внутригрупповую коммуникацию.
Версия для печати |
