|
Коммуникативное измерение малой группы: повседневная и идеологическая
коммуникация
Кожемякин Е.А.
Феномен малой группы
как микросоциального объединения людей имеет ряд специфичных черт,
могущих быть понятыми в контексте анализа социальной коммуникации.
Основанием подобного подхода к интерпретации является идея о
знаково-символическом базисе деятельности малой группы и, как мы
попытаемся показать, символического обмена
как условии существования
описываемого объединения людей.
Во-первых,
обратим внимание на характер взаимодействия между людьми на уровне малой
группы.
В рамках современных
теорий коммуникации можно выделить несколько методологических подходов к
объяснению проблемы интерсубъективности в малой группе.
Мы остановимся на двух наиболее
активно развиваемых в последнее время в отечественных и зарубежных
исследованиях.
Первый подход,
представленный работами Й.Хёйзинга, И.Гоффмана, А.Юберсфельда и др.,
традиционно рассматривает коммуникацию в драматическом контексте,
в контексте игры и псевдоигры. Играя, выполняя определенную
драматическую роль (собеседник, друг, знакомый, коллега), человек
стремится к некоторому возможному состоянию, совмещая в своей
субъективности образ своего Я с образом Другого. Собственно, самого
Другого в рамках подобного подхода нет, субъект-объектное понимание
характера коммуникации неприложимо к драматическому взаимодействию.
Другой представлен актору некоторой функциональностью, тем, что
позволяет ему так или иначе выполнять свою роль. Другой – это лишь образ
Другого. Игра, пользуясь определением Хайдеггера, представляет собой
«язык трансценденции», чистую модальность человека, его направленность
во внешние структуры; при этом роль человека не является неким
навязанным состоянием, а выражает определенный слой бытия. В отличие от
игры псевдоигра может пониматься как нетворческое исполнение роли: это
игра, потерявшая непринужденность выражения, сознательно
сконструированный человеком «язык трансценденции». Псевдоигры в рамках
драматического подхода принято связывать с такими понятиями, как долг,
обязанность, рациональность. Однако, и в этом случае Другой может
отсутствовать, есть лишь представление или знание адресанта о роли и
характере игры Другого. Так, исполнение роли мужа возможно благодаря
тому, что мы знаем о возможности и характере роли жены.
Второй подход,
диалогический, представлен работами таких авторов, как М.Бубер,
М.Бахтин, Э.Левинас и определяет в некотором смысле противоположное поле
интерпретаций внутригрупповой коммуникации. Диалог мыслится в рамках
отношений Я-Ты, в которых отправной точкой служит не автономное сознание
и воля адресанта («трансценденция»), а установление и «о-значивание»
связей с Другим. Отношения Я-Ты, понимаемые как субъект-субъектные,
основаны на признании нетождественности участников коммуникации,
которые, тем не менее, стремятся создать и каждый раз реконструировать
однозначную, знакомую, повседневную среду взаимодействия, наполнив ее
повседневными, легко узнаваемыми и разделяемыми символическими и
знаковыми формами. Так
устанавливаются семейные связи, отношения между коллегами, между
участниками неформально-группового взаимодействия и т.д.
Принципиальным
различием между этими двумя подходами является даже не различие в
расстановке акцентов на участников коммуникации (адресант и адресат), а
наделение различных сфер коммуникации характеристиками субъектности и
объектности. Выразим главные
отличия в виде четырех основных позиций.
1. Драматическая
субъектность представлена субъективностью, трансценденцией исполнителя
роли, говорящего, актора, а также его когнитивными структурами,
предполагающими априорное знание о «возможности быть другим».
2.
Субъектность диалогическая выражена
рождающимся в акте коммуникации интерперсональным полем, неким Мы.
3.
Драматическая объектность – это
внешняя сфера, «притягивающая» импульсы говорящего; это то, на что
направлены усилия актора; предполагаемый Другой, иные акторы.
4.
Диалогическая объектность
представляет собой отсутствующие субъективности до диалога; объектно то,
что пока еще не имеет значимого содержания до коммуникации, до создания
и воссоздания поля Мы.
На наш взгляд, во всех
четырех позициях можно выделить одно проблемное звено: почему
коммуниканты имеют совершенно определенное представление друг о друге
(знание о Другом в драматическом аспекте и знание о Мы в диалогическом)?
Мы склонны определять эту проблему в контексте знаково-символического
обмена, имеющего целью передачу и сохранение некоторых значимых смыслов.
Представляется, что значимость смыслов может иметь как социальный
(включая социально-экономический, социально-политический), так и
культурный характер. Социальная значимость передаваемых смыслов имеет
легитимную, институциональную основу (семья понимается не только как
микрогруппа с присущими ей обыденными формами взаимодействия, но и
социальный институт). Культурная значимость смыслов предполагает основу
традиционную, прагматическую, основу, представленную «здравым смыслом»
(семья как объединение людей, созданное на основе традиции или здравого
смысла). В первом случае мы имеем дело с идеологическим «вызовом»
коммуникации, во втором – с ее повседневным основанием.
Очевидно, что все
четыре позиции предполагают наличие некоторых устойчивых способов
(само-)выражения, постоянных условий, в которых могла бы быть
воспроизведена как субъектность, так и объектность коммуникации. Так,
независимо от выбранной методологии, мы неизбежно сталкиваемся с
необходимостью объяснить чрезвычайную коммуникативную устойчивость малой
группы. Мы полагаем, что стремление участников коммуникации
воспроизводить и поддерживать отношения связано с т.н. повседневным
ритуалом как устойчивой,
стандартной формальной процедурой передачи и сохранения значимых
смыслов.
Во-вторых,
рассмотрим условия самой возможности устойчивого существования малой
группы.
Одной из главнейших
функций внутригрупповой коммуникации, которая выступает также как и
условие устойчивости группы, является формирование общей картины мира,
включающей в себя, как мы полагаем, такие элементы, как групповые мифы
(«мы – семья героев»),
групповые истории (например, о том, как познакомились родители),
групповые сценарии (поведение одного члена группы неизбежно повлечет за
собой вполне определенное и ожидаемое поведение другого) и др. Очевидно,
что на уровне каждого из элементов общей картины мира группа
сталкивается с необходимостью постоянного их воспроизводства, в чем
проявляется такое свойство малой группы, как стремление к гомеостазу, к
сохранению своего положения. Коммуникация в данном случае выступает не
только как средство обмена информацией о мифах, историях и сценариях, но
и как форма существования картины мира.
Миф, равно как история
и сценарий, представляют собой знаково-символические образования,
предполагающие наличие в их структуре как «позитивных», так и
«негативных» репрезентаций. Так, в частности, следуя логике Р.Барта, миф
о «дружной семье» всегда будет включать в себя описание некоторой
внешней угрозы групповой сплоченности, на фоне которой семья
представляется «особенно дружной». Аналогичным образом возможно
обнаружить дихотомии и в групповых сценариях и историях: представление
группы, соответственно, о
«нормальном» взаимодействии и «нормальном» ходе событий, как правило,
усиливается представлением о санкциях и невозможности случившегося.
Наличие подобных дихотомических конструктов инкорпорировано в
повседневное мышление и поведение группы и позволяет ей поддерживать
состояние относительного равновесия.
Более того,
повседневная коммуникация внутри малой группы предполагает наличие в
общей картины мира т.н. «общих пустых мест», которые заполняются в
процессе и благодаря самой коммуникации. Миф, история и сценарий
недосказаны рассказчиком, слушатель вынужден продолжать, достраивать
нарратив адресанта таким образом, чтобы каждый из вышеуказанных
элементов картины мира вновь приобрел бы целостную форму. Коммуникация в
малой группе происходит в данном контексте в форме чередования
исполнения ролей («мены ролей» согласно авторам теории речевых актов).
Так, например, миф о «дружной семье» предполагает не просто вербальное
описание качеств семьи одним из ее представителей, но подтверждение
вербального мифа реальными действиями – демонстрацией дружбы, что
«достраивает» миф. При этом, реальные действия носят то символическое
выражение, которое характерно для данной группы. В итоге,
внутригрупповая коммуникация на уровне общей картины мира приобретает
культурные повседневные
формы.
Еще одним
«стабилизатором» устойчивости группы является ее институционализация.
Легитимность распространяется на социально-(политически-,
экономически-)значимые отношения таким образом, что они «локализуются» в
виде устойчивого объединения людей, выполняющих согласованные,
целенаправленные совместные действия, удовлетворяющие общей идеологии
социального института. При этом легитимацию не следует понимать
исключительно как открытый механизм, «навязывающий» определенный тип
отношений с определенным содержанием. Идеология социального института
функционирует таким образом, который предлагал бы ее в качестве «верной»
альтернативы «неверной» реальности или «неверной» идеологии. Так,
очевидна непосредственная зависимость между существованием «преступной
группировки» и «лояльной группы», «элитой» и «маргиналами», «семьёй с
либеральными отношениями» и «семьёй с тоталитарным воспитанием» и т.д.
Интересным моментом является то, что в группах каждой из таких
дихотомичных пар повседневная коммуникация имеет аналогичную структуру:
и элита, и маргиналы гомеостатичны в силу общей картины мира, в силу
символического обмена значениями, в силу наличия повседневных культурных
форм. Различие состоит в содержании оценки действий собственной группы и
антонимичной группы, которая (оценка) имеет ярко выраженную
идеологическую основу, соответствующую общей модальности социального
института. Таким образом, внутригрупповая коммуникация может иметь
различного рода идеологические стратегии: легитимация, сокрытие,
унификация, фрагментация, реификация (более подробно см.: Thompson J.B.
Ideology and modern culture. Critical social theory in the era of mass
communication. Oxford: Polity press, 1990, PP.56-66).
В-третьих,
вкратце обозначим основные модальности существования малой группы.
Речь идет именно о
модальности, поскольку одной из характерных особенностей коммуникации в
малой группе является оценивание, проявление отношения. Номинализация
(обозначение) и дескрипция (описание) повседневных фактов не
представляют собой доминирующие процессы во внутригрупповой
коммуникации, поскольку согласованные действия группы приводят к
созданию равнозначно воспринимаемого «порядка вещей», «диспозитива». Но
при столкновением с нарушением привычного положения дел, с чем-то
необычным, незнакомым, отклоняющимся группа вынуждена демонстрировать
солидарность и воссоздавать общую картину мира за счет выражения своего
отношения, за счет оценки. Понятно, что группа находится в непрерывном
взаимодействием с иными социальными группами, и подобная необходимость
оценивания, воспроизводства модальности возникает довольно часто.
Как мы уже показали
выше, внутригрупповая коммуникация имеет две стороны: идеологическую,
связанную с поддержкой и воспроизводством социального института, и
повседневную, связанную с
воспроизводством разделяемой всеми представителями группы картины мира.
Условно обозначим модальности, связанные с двумя модусами коммуникации,
как идеологическая и повседневная модальности.
Идеологическая
модальность выражена наличием некоторых стремлений
группы («служить Отечеству», «стать
настоящими профессионалами», «добиться признания в городе (стране и
т.д.)», «создать преемственность поколений в нашей большой семье»).
Соответственно, совпадение демонстраций личного стремления и реального
поведения каждого из членов группы со стремлением группы в целом будет
оцениваться как принадлежность группе, и наоборот, отклонение от общей
идеологической стратегии коммуникации может вызвать санкции либо
исключение человека из группы.
Повседневная же
модальность представлена групповыми верованиями и групповым
представлением о рациональности. Общая групповая культура определяет те
или иные ритуальные оценки, групповые стереотипы восприятия и поведения,
и, соответственно,
несовпадение с групповой позицией также будет расценено как
«чужеродность».
Но как в первом, так и
во втором случае группа совершает символический обмен между ее членами,
что и характеризует внутригрупповую коммуникацию. |
