<< К оглавлению

Глава 2. 2.1 Виртуализация экономики

2.2 Виртуализация политики

2.3 Виртуализация образования

2.4 Виртуализация досуга

 

2.2 Виртуализация политики

Исследуя социальный аспект постиндустриального общества, Д. Белл говорит о  том, что одним из важнейших достижений постиндустриального строя является формирование условий для рационального управления социальным организмом, скоординированного распределения и перераспределения благ и обеспечения максимальной личной свободы индивида.

Создавая модель социальной стратификации, Д. Белл придерживается веберовской традиции и обращается к многофакторному делению общества на ряд категорий, определяемых им на основании различных признаков. Автор выделяет три типа социальных общностей: статусные группы, ситусные группы и группы контроля.

Первая группа наиболее близка традиционно понимаемым классам. Д. Белл выделяет четыре основные статусные группы: это класс профессионалов, класс инженеров и полупрофессионалов, сословие конторских и торговых работников, а также класс работников ремесленного и неквалифицированного труда.  Таким образом, Д. Белл показывает, что  конфликты будущего окажутся основанными не столько на противоречии материальных интересов полярных общественных классов (как это было, например, у К. Маркса), сколько на несопоставимости этосов отдельных социальных групп, этосов профессионализма и себялюбия, этосов традиционного рационализма и приходящего ему на смену экспрессивизма[1].

Д. Белл критикует Маркса за упрощенный подход к классовой структуре, выражавшийся, в частности, в гипертрофированном внимании к противоречиям между двумя основными классами того или иного общества, вне зависимости от того, какую роль каждый из них мог сыграть в дальнейшей эволюции соответствующего  социального  организма. Между тем европейская история предоставляет в распоряжение философов любопытный факт — ни при смене античного общества феодальным, ни при переходе от феодального к буржуазному, ни при современной трансформации, ни один из основных, полярных классов старого социума не оказался доминирующим в последующем. Как правящие и угнетенные классы античности «растворились» в среде нового европейского общества, как феодалы и крепостные уступили место предпринимателям и пролетариату, так и эти последние отодвинуты на обочину истории меритократией и работниками информационного сектора хозяйства, иногда называемыми когнитариатом[2].

Второе социальное деление названо Д. Беллом ситусным и представляет собой вертикальное подразделение членов общества на отдельные группы. В данном случае основным признаком выделения тех или иных групп является принадлежность человека к тому или иному элементу профессиональной структуры общества. «Я использую не вполне привычный социологический термин ситусы, — пишет он, — чтобы подчеркнуть тот факт, что в повседневной деятельности взаимодействие и конфликт интересов происходят скорее между организациями, к которым относятся люди, нежели между более расплывчатыми классами или статусными группами»[3]. Взаимопроникновение статусных и ситусных групп чрезвычайно усложняет социальную структуру постиндустриального общества и вызывает к жизни необходимость выделения третьей составляющей новой общественной иерархии, называемой автором группой контроля.

Это третье звено социальной структуры также представляется характерной чертой нового общества. На политическом уровне, отмечает ученый, наиболее заметен сдвиг от статусных к ситусным группам в качестве основных «агентов влияния». Именно отдельные корпоративные группы, основанные на ситусных признаках, станут, по мнению Д. Белла, основными субъектами политического процесса в постиндустриальном обществе. В результате основой этой части политической структуры станет, с одной стороны, «директорат», под которым автор понимает официальную систему государственного управления, и, с другой стороны, иные субъекты политического процесса — партии и общественные объединения, выражающие интересы более или менее широких устойчивых социальных групп, включая разного рода лоббистские организации.

Сегодня можно назвать еще одну важную черту политики постиндустриального общества — виртуализацию власти. Д. В. Иванов[4] утверждает, что борьба за политическую власть сейчас — это борьба образов, созданных рейтингами и имидж-мейкерами. Политические институты сформировались в эпоху индустриального общества как комплекс норм, определяющих способы постановки и решения проблем обладания властью. В эпоху постиндустриального общества эти базовые компоненты политических практик симулируются, вызывая виртуализацию институтов — выборов, государства, партий.

При этом реальные личность и деятельность политика необходимы лишь в качестве «информационных поводов», т. е. служат своего рода алиби для тех, кто формирует имидж. Следствием этого становится изменение характера политического режима массовой демократии. В ходе выборов больше не происходит существенной смены чиновников-экспертов, которые осуществляют рутинную работу по управлению в «коридорах власти». Меняются так называемые публичные политики, т. е. те, кто буквально работает на публику. Наличие у кандидатов на выборные  государственные посты четкой идеологической позиции и попытки следовать заявленным  курсом реформ становятся попросту социально опасными в условиях благополучного и стабильного общества. Замена реальных политических позиций и действий сохраняет модернистскую политику и обеспечивает успех тем кандидатам, чей образ, а вовсе не программа или действия, зримо воплощает ценности Свободы и Прогресса. Именно более привлекательный имидж молодых, раскованных, эмоциональных Б. Клинтона, Т. Блэйра, Г. Шредера  стал решающим фактором их побед на выборах (соответственно, в 1992, 1997 и 1998 гг.) над обладавшими традиционными ресурсами власти и правившими экономически благополучными и социально стабильными странами Дж. Бушем, Дж. Меджором, Г. Колем.

Такие основы демократии как разделение властей, парламентаризм, многопартийность, актуальные в пору борьбы за ограничение произвола монархов, остаются лишь символами/ образами, если парламентское большинство формирует правительство (как в Великобритании), президент распускает парламент (как во Франции), националисты блокируются с коммунистами, а христианские демократы с социалистами и т. д.

Утратившие реальность многопартийность и парламентаризм симулируются экспертами-консультантами и имиджмейкерами как удобная и привычная среда состязания политических образов. Партии, возникавшие как представители классовых, этнических, конфессиональных, региональных интересов, превратились в «марки» — эмблемы и рекламные слоганы, традиционно привлекающие электорат. Императив использования приверженности «марке» движет процессом симуляции партийной организации политической борьбы. Там, где «марка» — давняя традиция, атрибуты образа «старых добрых» либералов, социал-демократов или коммунистов старательно поддерживаются, даже если первоначальные идеология и практика принципиально изменились и продолжают трансформироваться. Там, где «марка» отсутствует, партии и движения формируются, объединяются и распадаются с калейдоскопической быстротой в стремлении найти привлекательный имидж. Создание привлекательного образа, как ничто другое, обеспечивает успех в борьбе за власть.

Мы живем в «эпоху политики образов и образов политики». Идет процесс виртуализации институтов массовой демократии — выборов, государства, партий. И именно виртуализация общества провоцирует превращение Интернета в средство и среду политической борьбы. Процессы политизации киберпространства, по мнению Д. В. Иванова, наглядно демонстрируют, что новая политика строится на компенсации дефицита реальных ресурсов и поступков изобилием виртуальных образов.

Н. Луман, рассматривая феномен власти как символически генерализованное средство коммуникации, утверждает, что «прямое коммуникативное обращение к власти заменяется обращением к символам, накладывающим на обе стороны нормативные обязательства и одновременно принимающим в расчет подразумеваемый перепад между властными уровнями»[5].

Исследуя современные тенденции виртуализации общества, Б. В. Марков[6] констатирует, что процесс глобализации экономики, хозяйства  и масс-медиа в последние годы усилился под влиянием Интернета, и теперь становится все более очевидным, что он вошел в противоречие с демократическим проектом, опирающимся на идею национального государства. Интернет существенно меняет условия развития власти:  с одной стороны появляются возможности  (техники), угрожающие демократии (распространение несанкционированной информации, новые возможности для координации преступных групп и т. д.) с другой стороны, развитие телекоммуникаций дает новые шансы демократизации на мировом уровне. Интернет решает и техническую проблему прямой политической партиципации.

Перспективные механизмы управления могут быть менее жесткими и не привязанными к конкретным организационным структурам. А так ли нужен человек на каждом руководящем месте в новых условиях (особенно это касается представительной власти)? Ведь технически вполне возможны руководящие виртуальные группы с нетрадиционными принципами выборности и принятия решений, возможно их иерархическое построение с более широким, чем обычно, кругом привлекаемого населения и с большей привязкой к их фактическому вкладу в дело управления.

Вполне реальны материализованные в различных информационных технологиях «руководящие алгоритмы» с привлечением людей на необходимых этапах (принятие решений, оценка проблемы, анализ информации и т. п.).

Возможно возникновение автоматизированных механизмов саморегуляции в управлении обществом. Конечно, есть области, где саморегуляция более эффективна и должна применяться в первую очередь.

Постепенно складывается новая ситуация.

1 Виртуальное рабочее место становится дешевле реального.

2 Возможны новые формы демократии (коллегиальности), менее формальные, более представительные. Новой представительной властью в той или иной форме вполне могут быть при некоторых условиях пользователи Интернета (возникшие естественным путем или добровольно-принудительно приобщенные к компьютеру управленцы).

«Организационным каркасом» в управлении взамен имеющихся жестких структур зачастую могут стать сетевые технологии, автоматизирующие накопление информационных параметров объекта управления и выдающие на их основе управленческие решения с участием человека, а в типовых ситуациях - и в автоматическом режиме.

Должны быть разработаны технологические решения, обеспечивающие работоспособность новых механизмов управления:

- защита от злоупотреблений управленцами и посторонними людьми;
- предотвращение несанкционированной модификации технологии;
- гласность использования в заданных и известных пределах.

В перспективе функционирование механизма власти, определенного законодательством, будет поддерживаться информационными технологиями. Они уже сейчас создают пока почти неосязаемую колею, по которой перемещаются наши управленцы — определяют реальное информационное наполнение процесса управления и во многих случаях систему поведения, в том числе, возможные поведенческие реакции управленцев.

Компьютерные технологии становятся активными и адаптирующимися к респонденту. Документ, Web-страничка, индивидуально подстроенные под респондента, — это не то же, что газета или телевизионный канал, особенно если при этом учитываются специфические личные интересы и особенности человека. Ничто не мешает этим технологиям развиться в средства манипулирования сознанием нового поколения. Каждому будет предъявляться сверстанная именно под него система наказаний и поощрений, а в результате организатор манипуляции получит нужный результат.