Глава VII.
Теоретические проблемы управления развитием техники
Приложение естествознания и
технических наук к производству, принявшее систематическую форму
со второй половины ХIХ в., разрешило
возникшую еще в древности проблему создания новых технических
объектов.
Ныне на передний план все
настоятельнее выдвигается вопрос об управлении процессом
развития техники (НТП), носящим откровенно стохастический
характер даже в условиях тоталитарного планирования,
наблюдавшегося в бывших социалистических странах. Внутренняя
противоречивость этого суждения может быть легко снята, если в
его основание заложить реально существующую и до сих пор
остающуюся жизнеспособной ситуацию, когда сетки планов
накладываются на стихийно выбранные цели и задачи. После
крушения экономики этих стран, сомнения многих в необходимости
управления НТП получили, тем самым, неожиданную поддержку,
хорошо коррелирующуюся с
наблюдающейся детерминацией процесса развития самим собой.
«Механизм» этой детерминации проявляется в высокой
резистентности существующих
технических направлений внешним воздействиям и появлению новых,
смежных, могущих оказаться конкурентоспособными с ними
направлений. Но если развитие корректируется самим развитием, то
зачем им управлять, зачем нужны управляющие функционалы,
обратные связи, государственные институты и пр.
Процесс развития – это
одновременно и ограничение развития, проявляющееся не только в
существовании в нем уже установившихся и укрепившихся
направлений и тенденций, выступающих своего рода «сторожами»
своей незыблемости, но и в наличии вполне определенной его
ориентации на общественно-полезные цели.
А отсюда со всей очевидностью
встают две взаимосвязанные и взаимообусловленные задачи по
управлению этим процессом: выбор целесообразного направления
(ориентации) развития и подбор спектра технических объектов,
корреспондирующихся с этой ориентацией (т.е. стратегии и тактики
развития), а значит, как следствие, сдерживание некоторых
из этих направлений.
Сложившееся в
глубокой древности отношение к технике, как к средству повышения
производительности труда, дополненное при капитализме
стремлением к получению прибылей и сверхприбылей за счет победы
в конкурентной борьбе и превратившееся при социализме в средство
выполнения плана на пути к построению коммунизма, логично завело
человечество в тупик, создав предпосылки для таких негативных
явлений, на фоне которых меркнут все научно-технические
достижения, поскольку
их реализация неизбежно ведет к гибели всего живого на Земле.
Главное противоречие ХХ0-XXI
вв. состоит в том, что, с одной стороны, повышение уровня и
качества жизни людей было возможно только на путях развития
техники и технологии, а с другой стороны, чем быстрее они
развивались, тем быстрее человечество подходило к тому барьеру,
за которым не стоит ничего.
И оставалось
бы непонятным: не является ли плановое ведение хозяйства,
несомненно, затормозившее развитие социалистических стран (быть
может, даже из-за методологического несовершенства его
организации), панацеей от этой беды, ради избавления от которой
можно до определенной степени мириться даже с низким уровнем
производства, если бы проблемы экологии и гонки вооружения не
приняли достаточно острых форм, прежде всего, в этих странах.
Вместе с тем,
сравнение капитализма и социализма свидетельствует о том, что,
различаясь методами планирования, которое при капитализме
выражены в существенно менее жесткой форме, чем это было в
социалистических странах, где планировалось решительно все, они
имеют и общее: почти полное отсутствие попыток выбирать наиболее
целесообразную ориентацию процесса развития техники (язык
противится произнести слова «научно-технического
прогресса»).
История свидетельствует о том,
что разумные решения в области техники и технологии принимались
тогда, когда людям грозила голодная смерть. Возможно, что ныне
перед лицом грозящей гибели, человечество найдет в себе силы
консолидироваться для решения своих глобальных проблем. Но тут
возникает такой простой вопрос: «Допустим, эта консолидация
произошла. Что делать дальше, способно ли общество выбрать
разумный путь развития техники, или она будет по-прежнему
«тащить» его к «барьеру»?
Несмотря на то, что
энтропийные процессы неумолимо
разрушают ресурсы Земли, человечество не имеет права на
безысходность или надежды на очередные красивые сказки о
возможности переселения на другие планеты. Следует в центр
внимания поставить не эту капитулянтскую и несбыточную мечту, а
реальный отчет о том, что человечество не имеет
(и не будет иметь в более или менее отдаленном будущем) альтернатив
жизни на Земле. Оно должно, следовательно, сделать все
возможное, чтобы продлить свое земное существование на
неопределенно большой срок, памятуя при этом о том, что
проявляющиеся ныне тенденции развития материального производства
оставляют ему на решение экологических и военных проблем от силы
пару веков.
Среди множества потенциально
возможных целей развития техники, каждая из которых
равновероятна в том смысле, что социальные (прежде всего) и
прочие условия могут перевести ее в практическую плоскость,
наличествует одна цель, объективно соответствующая истинным
интересам общества. Весь вопрос, следовательно, состоит в том,
чтобы отыскать ее и, второй вопрос, - следовать ей.
Ситуация здесь крайне сложная,
поскольку для выбора текущих целей необходимо знать цели
перспективные, долговременные, а для этого следует сделать
прогноз будущего. С другой стороны, знание объективных
долговременных целей, не отменяет полностью свободу выбора
текущих целей, который зависит не только от формальной
внутренней логики, но и от культурных, научных, технических,
нравственных и др. традиций, от сплетения тысяч факторов,
связанных с социальными, демографическими, географическими,
политическими и пр. условиями.
В любом случае, решение этого
вопроса следует начинать с изучения проблемы прогнозирования,
т.е. с познания будущего на основе прошлого.
Вопрос о возможности познания
будущего симметричен вопросу о возможности познания прошлого.
Остановимся сначала на последнем, тем
более что в соответствующей литературе ведутся непрекращающиеся
дискуссии между сторонниками и противниками его положительного
решения. Многие ученые считают, что прошлое в принципе
непознаваемо и приводят при этом убедительные аргументы.
Например, часто приводится пример с датой смерти Наполеона на
острове св. Елены, которая не была четко и своевременно
зафиксирована, что и позволяет поставить ее под сомнение.
Некоторые исследователи до известной степени справедливо
утверждают, что если цивилизованный человек попадет в
первобытное племя и начнет описывать его жизнь как историк, то
он, скорее всего, ошибется, поскольку эта жизнь будет
деформирована самим присутствием в нем цивилизованного человека.
Ну, а если уж ошибка происходит в столь, казалось бы, открытых
для исследования ситуациях то, что уж тут говорить об изучении
прошлого на основе источников. Они,
во-первых, не доходят до наших дней в полном объеме; во-вторых,
их авторы излагают свою точку зрения на происходящие события и в
ряде случаев остается неясным, были ли они сами их участниками
или записали чужие впечатления; если были то, что они могли
знать о событии в целом (например, о Бородинском сражении) или,
наоборот, о его деталях; в-третьих, источник должен
прочитать и интерпретировать его содержание историк, который
отделен от соответствующего события значительным отрезком
времени, а значит, имеет иную парадигму мышления, уровень
образования и культуры по сравнению с автором источника. При
небольшой фантазии на замерзшем оконном стекле можно увидеть все
от космоса до секса, но это не означает, что Дед Мороз все это
на нем нарисовал.
Не претендуя на решение этого
вопроса в целом для всей исторической науки, попытаемся
рассмотреть его применительно к технике.
Как уже отмечалось, техника –
истинна, поскольку всегда основана на реальных явлениях природы.
А раз так, то и знания историка о технических объектах прошлого
– истинны, поскольку он всегда (по крайней мере, в подавляющем
большинстве случаев) может указать на закон или систему законов,
в рамках которых они создавались.
Идея объяснения через
«охватывающий закон» принадлежит, как известно, К.
Гемпелю. В соответствии с его
теорией, ответ на вопрос о том, почему происходит то или иное
событие, следует давать посредством указания закона или системы
законов, описывающих это событие.
Материальность техники приводит к
тому, что она может длительное время храниться без значительных
разрушений и доходить, в результате, из глубокой древности до
наших дней.
Эти две ее особенности –
истинность и материальность – являются серьезной предпосылкой
для реконструкции истории материального базиса общества. При
этом большое значение имеет использование
внеисточниковой информации, т.е. такой, которая в явном
виде в источнике не содержится, но однозначно, через
охватывающий закон вытекает из информации, содержащейся в нем.
Если в источнике, например,
сказано, что некий купец купил 10 м ткани по 2
долл/м,
то историк может достоверно утверждать, что купец затратил на
покупку 20 долл, хотя этой цифры в
источнике не содержится.
Вместе с тем, в исторической
науке есть еще, по крайней мере, один вид объяснения. Оно
получило название «рационального объяснения» и было разработано
У. Дрэем. Суть
его сводится к тому, чтобы указать на мотивы поступка того или
иного исторического героя, показав при этом, что его действия
являлись логичными в глазах самого героя в тех обстоятельствах,
в которых он считал себя находящимся. Никаких законов для
объяснения здесь привлекать не следует. К
подобного рода объяснениям при
познании прошлого приходится прибегать и историкам техники, но
не при анализе субстанциальных ее аспектов, а при изучении
некоторых социальных аспектов научно-технической деятельности.
Итак, если технический объект
(или его описание) сохранился до наших дней, то знание о нем
вероятнее всего будет достоверным. Само по себе оно позволит
историку изучить последующее (а может быть и предшествующее)
развитие этого объекта.
Вместе с достоверным знанием о
технике прошлого в исторической науке, несомненно, есть «белые
пятна», т.е. те аспекты, которые еще не изучены или вообще не
поддаются изучению. Например, при исследовании вопроса о том,
летал или нет самолет Н.Е. Можайского, оказалось, что расчеты,
эксперименты показывали, что он мог бы взлететь под горку, при
встречном ветре, но тут возник новый и
нерешаемый строго научными методами вопрос: «А умел ли
Н.Е. Можайский его пилотировать? Да и знал ли он, при каких
условиях его детище могло взлететь?»
Таким образом, в истории техники,
как и в любой другой науке, есть вопросы, решенные с достаточной
достоверностью, а есть и такие, которые не решаемы, и, конечно,
бесконечны, как сама наука, вопросы решаемые, но еще не
решенные. Это в целом означает также, что прошлое техники
познаваемо лишь с некоторой точностью, уменьшающейся по мере
удаления предмета исследования вглубь веков.
Поскольку вопрос о познании
прошлого и будущего симметричны, постольку можно сказать, что и
будущее техники познаваемо с некоторой точностью, уменьшающейся
с увеличением периода прогнозирования. В самом деле, прогноз
развития любого технического объекта на 5-10 лет весьма
достоверен, поскольку оно (т.е. развитие) уже заложено в
производственные планы. А вот, что будет с данным объектом хотя
бы через 100 лет, никто сказать не может, поскольку сейчас еще
нет оснований для такого прогноза.
Сказанное, конечно, не означает,
что нет вопросов, поддающихся прогнозированию и на столь
отдаленное будущее. К. Маркс, например, основываясь на
определяющей тенденции развития техники, предсказал, что в
будущем человек будет вытеснен из непосредственного
производственного процесса системой машин. Он, конечно, не мог
предполагать, какие это будут машины, и думал, что механические,
но в целом его прогноз пока сбывается, хотя и с незначительными
коррекциями – это будут автоматы.
Прогноз оказывается тем
достовернее, чем точнее знания об определяющей тенденции развития
и ее последствиях для жизни общества. Поскольку эти
тенденции выявляются на всей совокупности историко-технических
фактов, их характеризующих, постольку незнание историком
некоторых из них может быть непринципиальным и не деформировать
серьезно представления ни о прошлом, ни о будущем. Кроме того, в
связи с тем, что все историко-технические факты прямо или
опосредованно связаны друг с другом, у историков есть метод
реконструкции прошлого при условии, что ряд фактов не известен.
Последние должны либо соответствовать другим фактам и четко
«укладываться» на определяющую тенденцию, либо не
согласовываться с ней, а, следовательно, иметь и «следы» этого
противоречия на других фактах и событиях.
К. Поппер и некоторые другие
исследователи считают, что будущее общества не познаваемо
потому, что невозможно предсказать те открытия, которые будут
сделаны наукой и которые смогут в своей потенции коренным
образом изменить жизнь общества [81, с. 4-5].
В принципе такой подход и к
прогнозированию техники до известной степени оправдан, но
полностью с ним согласиться нельзя. Роль
науки в развитии общества велика и продолжает возрастать, тем не
менее, ее не следует преувеличивать, поскольку наука создает
лишь предпосылки для развертывания процесса развития техники,
для расширения ее ареала, и почти не влияет на ориентацию этого
развития на общественные цели.. Если наблюдается, скажем,
тенденция к автоматизации производственных процессов,
проявляющаяся на всем этапе существования человечества, то
никакие научные открытия ее не изменили, «вписываясь» в
ее русло, ускоряя ее отработку.
Другое дело вопрос о том, какие конкретно технические объекты
появятся в рамках этой отработки и когда? Ответить на него, в
самом деле, чрезвычайно сложно. Кроме того, в контексте
настоящей работы нас интересуют тенденции, возникающие и
укрепляющиеся при распространении уже существующей (а не
будущей) техники, расчет последствий от применения которой (т.е.
познание будущего) оказывается достаточно достоверным как все
объяснения через охватывающий закон.
Вместе с тем, симметрия в
познании прошлого и будущего не есть тождество. Принципиальное
отличие познания ретроспективы от познания перспективы состоит в
том, что в первом случае оно осуществляется в рамках уже
познанных наукой явлений природы, а, во втором, ограничивается
этим знанием. Следствием из этого положения выступает такое
суждение: знание перспективы ограничено некоторым временным
пределом, за которым прогноз может стать несостоятельным.
Современной науке не составит
особого труда на основе существующих законов рассчитать с
необходимой точностью (т.е. предсказать) взаимное положение
Земли и Солнца через год. Но эту же задачу вряд ли удастся
решить, если период прогнозирования составит 1-5 млн. лет,
поскольку тут возникает необходимость учитывать
исчезающе малые явления
(воздействия), которыми при кратковременных прогнозах можно
пренебречь. Так, например, при таких
долгосрочных прогнозах станут принципиальными и изменения
давления (а не только само давление) на Землю солнечного
света за счет изменения солнечной активности (плохо
прогнозируемой даже на сравнительно небольшой период), и
эволюция сил притяжения Земли и Солнца за счет воздействия
других планет, уменьшения массы Солнца, изменения приливного
трения и пр.
Кроме того, история науки
неоспоримо свидетельствует о регулярных сменах эволюционного
пути развития науки революционными,
сопровождающимися пересмотром основных представлений о законах
строения Мира (смена научных парадигм). При этом,
конечно, рассчитывать на точность прогнозов даже через
«охватывающий» закон, не приходится в силу его несостоятельности
по крайней мере для расчетов на значительную перспективу.
Даже если
интересующее явление (экспланандум)
удается спрогнозировать через «правильный» закон, это еще не
означает, что будут верными выводы, следующие из прогноза
логически, в рамках существующей ныне научной парадигмы,
поскольку сама она ко времени актуальности сделанного
предсказания может оказаться иной или, по крайней мере,
накопленная научная информация может сам этот
экспланандум вытеснить в
несущественную плоскость.
Итак, будущее техники (так же как
и прошлое) познаваемо с некоторой точностью, зависящей от
точности знания законов, на основе которых оно изучается.
Существует известная шутка о том,
что каждое поколение переписывает свою историю по-новому, на
свой лад. Однако мало, кто понимает, кроме историков, что так
оно и должно быть, поскольку каждое поколение имеет больше
информации, чем ее было у предшествующего поколения, и эти новые
знания вносят соответствующие коррективы в исторические
представления. Однако новые представления могут привести к
необходимости скорректировать курс развития общества, а значит,
и пересмотреть старые оценки прошлого, исправить ставшие
очевидными ошибки, скажем, в ориентации НТП и пр. И вновь
начинается процесс развития в новых условиях, пока не окажется,
что опять историческая наука показывает на возникающие
негативные тенденции. Тогда опять следует переоценка ценностей и
закономерное переписывание истории с учетом этого нового опыта и
знаний и ситуация далее повторяется. Можно образно сказать, что
история, а следом за ней (или впереди нее) и общество,
развиваются мелкими перебежками. «Пробежало» общество
какой-то отрезок пути – история его оценила и увидела негативные
моменты. Общество учло их и внесло коррективы в это
развитие, а историю переписало с более правильных на тот момент
позиций. И так без конца.
Главное противоречие развития
техники, как уже отмечалось, состоит в том, что при
наблюдающейся его ориентации на получение прибыли или
сверхприбыли, на повышение производительности общественного
труда (а также и на выполнение плана в бывших социалистических
странах), чем быстрее идет это развитие, тем быстрее
человечество подходит к экологическому пределу своего
существования.
При этом следует подчеркнуть,
что все негативные тенденции, сопутствующие этому развитию,
прогнозируются через охватывающий закон на обозримую перспективу
и уже имеют реальные «следы» на Земле.
Само собой разумеется, что
ориентация развития техники должна осуществляться на
определяющую ценность общества без всякого «посредника», или, в
крайнем случае, при элиминировании тем или иным образом
последствий параллакса между истинными целями общества и целями,
выражаемыми этим «посредником».
Фактически центр проблемы
переносится с собственно техники на общество, поскольку именно
оно выступает тем заказчиком, волю которого она выполняет. Так
что же «заказывает» общество своей технике?
Вряд ли кто-нибудь будет
возражать против утверждения о том, что высшей ценностью
общества является жизнь человека. Однако при всей его
бесспорности, в нем не хватает некоторой качественной
характеристики, отражающей главную движущую силу развития
техники. Дело в том, что уровень этой жизни может быть разный:
одно дело, когда человек живет, находясь на грани голодной
смерти, и совсем другое, когда он достигает условий предельного
комфорта. Последние определяются, по-нашему мнению, свободой в
широком смысле этого слова. Она, конечно, не означает ни
вседозволенности, ни существования вне рамок рациональности или
вне обязанностей перед обществом, а имеет иной смысл. Человек от
своего появления на Земле и до настоящего времени вынужден
трудиться для своего жизнеобеспечения. Эта необходимость
исчезнет после его вытеснения техникой за рамки
непосредственного технологического процесса. Тогда появляется,
по-крайне мере, два сценария
развития общества. При первом из них наибольшая его часть
превращается в безработных и становится для него лишними. Те,
у которых окажутся средства производства, а также и персонал из
сферы их обслуживания, будут заинтересованы в уменьшении
численности этих лишних людей. Второй сценарий более
оптимистичный. Он предполагает, что эти средства будут
принадлежать всему обществу, а значит, производимые материальные
ценности будут равномерно распределяться между всеми его
членами. Тогда Человек обретет, наконец, полную свою свободу,
поскольку окажется независимым от забот о своем
жизнеобеспечении, и основной целью общества станет развитие
самого человека.
Итак, жизнь и свобода в своей
совокупности обозначают идеальную цель общества. Продвижение в
ее направлении и есть процесс повышения уровня и качества жизни
людей – термин, широко использовавшийся нами выше.
Однако оба эти слова находятся
между собой в очевидном противоречии. Обеспечить свободу можно
только путем развития техники, но, при существующих негативных
тенденциях, это сопрягается с угрозой для жизни. Принимая меры
по сохранению жизни, мы можем отодвинуть, по крайней мере, время
наступления свободы, или, вообще должны будем остановиться на
подступах к ней.
В поисках методов его разрешения
мы должны вновь вернуться (уже в который раз) к возможностям
космонавтики и задаться вопросом о том, а не может ли она
выступить средством спасения человечества от экологических и
прочих угроз.
Еще К.Э. Циолковский,
руководствуясь пониманием космических угроз, пришел к выводу о
необходимости расселения человечества по космосу.
«Ракеты для меня только способ…
проникновения в глубину космоса,… ибо они помогут человечеству
расселиться по мировому пространству. И ради этого расселения
я-то и хлопочу… Вся суть – в
переселении с Земли и в заселении Космоса. Надо идти навстречу…
космической философии», - говорил он [126, с. 420].
Он разработал даже план этого
расселения, предусматривавший жизнь людей и на космических
станциях, расположенных вокруг Солнца, и на планетах,
считая что таких из них, на которых
возможна жизнь, во Вселенной весьма много.
Такое расселение позволило бы
неслыханно увеличить население (в миллиард раз), а главное
спасти человечество от возможной гибели. Угрозы последней, по
его мнению, были чрезвычайно разнообразны: угасание Солнца,
которое должно затухнуть через 20 млн. лет, столкновение Земли с
большим космическим телом, ее взрыв от неизвестных пока
процессов, протекающих в ее недрах и пр.
Такое расселение могло бы спасти
Землю также и от экологических и военных угроз.
Однако надеяться на космонавтику
в этом аспекте, означает доверить жизнь общества очередному
мифу. Элементарные расчеты показывают, что для полета, скажем, в
центр Вселенной при использовании даже самого мощного, хотя пока
и гипотетического топлива (анигиляционная
энергия), потребуется создать ракету величиной с Луну. Науке
еще, по-видимому, предстоит открыть новые способы передвижения
по космосу, о которых ныне она еще даже и не подозревает.
Для «вселенских» экспедиций,
таким образом, нет смысла развивать существующую космическую
технику: это средства, выброшенные в космос, а опыт оказывается
избыточным для будущего.
Некоторые предложения,
направленные на переселение человека со своей обжитой «квартиры»
– Земли, на космические станции, астероиды, на Луну и пр.
обнаруживают свое внутреннее противоречие даже без серьезных
научных исследований. Если человек окажется не в состоянии
организовать свое существование на естественном и
комфортабельном космическом корабле, называемом Землей, то он
тем более не сможет это сделать и на искусственных
технико-космических объектах, поскольку на них будут
автоматически перенесены все «земные» проблемы только в
отягощенной условиями космоса обстановке.
Из неумолимости
энтропийных законов, в соответствии
с которыми, если человек потребляет – значит, он что-то
разрушает в природе, еще с очевидностью не следует, что он
должен немедленно строить корабли спасения и покидать Землю. Все
человечество вряд ли можно расселить в космосе: речь здесь может
идти разве что о спасении его «рассады» с тем, чтобы сохранить
жизнь и разум во Вселенной. Но и такое
целеполагание представляется неубедительным и, вообще
говоря, мало привлекательным. Даже если наука узнает о
существовании иных планет, пригодных для жизни, это будет
означать, что на них может возникнуть жизнь и без постороннего
вмешательства в результате естественной эволюции, которую,
кстати, нарушать не следует (чтобы не внести, например, на такую
планету враждебную жизнь, т.е. не подселить к кролику льва).
Кроме того, даже если эта
«рассада» на другой планете и выживет (что тоже представляется
проблематичным), то это будет уже иная жизнь, а вовсе не
человеческая. У новой цивилизации будет все другим:
целеполагание, мироощущение,
идеология, этика, эстетика, нравственность и пр. Новое существо
в результате эволюции может даже и внешне сильно отличаться от
человека. Оно может иметь формы парнокопытных или беспозвоночных
и пр., оно может стать даже враждебным человеку. Действительно
ли все это нужно Человечеству?
Существуют предложения об
организации жизни на автономных космических кораблях, блуждающих
в глубинах Вселенной, на которых организован замкнутый цикл
жизнеобеспечения: круговорот веществ, осуществляющийся подобно
тому, который наблюдается на Земле. К сожалению,
эти привлекательные на первый взгляд
идеи имеют своим ограничением второй закон термодинамики. Дело
все в том, что все процессы на таких кораблях будут протекать с
возрастанием энтропии, а это означает, что экипажам придется
пополнять запасы жизнеобеспечения с какой-либо планеты. Если
последняя – Земля, то после затухания Солнца жизнь погибнет и на
ней, и на таких кораблях. И опять задача сводится к перелету в
«другие миры», в иную Солнечную систему к плодоносящей (живой)
планете. А она представляется пока
нерешаемой из-за отсутствия соответствующих методов
передвижения по космосу.
Имеются предложения о выносе
промышленного производства в ближний космос. А.Д. Урсул высказал
гипотезу о раздвоении в будущем общественного производства на
космическое, преимущественно
индустриальное, и земное, преимущественно аграрное [117, с. 43].
Следует подчеркнуть, что
экологическое напряжение атмосферы Земли может продолжаться и из
космоса, если вредные производства начнут функционировать на
околоземных орбитах. В самом деле, если на Земле, скажем,
частички сажи оседают на ее поверхность, то на орбитах они будут
оставаться надолго, загрязняя атмосферу.
Производственная космическая
деятельность с экологическими целями, таким образом, сама по
себе имеет пока серьезные ограничения. Даже если «грязные
заводы» расположить на Луне, то, все равно, атмосфера Земли
будет загрязняться за счет полетов через нее ракет-носителей и
спускаемых аппаратов. Например, при запусках ракеты «Сатурн-V»
наблюдалось серьезное нарушение озонового слоя. Расчеты
показали, что при запуске залпом всего 125 таких носителей (по
другим данным – 500 запусков) Земля осталась бы без озонового
слоя [133, с. 17].
Озон вступает в химические
реакции и с продуктами сгорания твердотопливных двигателей «Спейс
Шаттла». Исследования, проведенные в
1976 году, показали, что всего при 85 полетах этого корабля в
год, вскоре может произойти катастрофическое истощение озонового
слоя. Над обоими стартовыми комплексами (на мысе
Канаверал и авиабазе
Ванденберг) со временем появятся
озоновые дыры [132, с. 1260]. Многие
озоноразрушающие вещества – например, хлор – имеют
«инкубационный» период и проводят свою атаку на озон через
десятилетия после их попадания в атмосферу.
Озоновый слой разрушается почти
всеми химическими топливами, образующими при полете ракеты через
атмосферу озоновые дыры диаметром в сотни километров.
Использование в атмосфере ракетных двигателей на ядерном топливе
экологически опасно – их можно применять только в космосе.
К экологическим проблемам космоса
относятся также и его загрязнение отработавшими ресурс
космическими аппаратами и апогейными ступенями ракет, т.е.
космическим мусором, которого на привлекательных орбитах
становится все больше, а критический предел – все ближе. Однако
главная проблема индустриализации космоса состоит в необходимо
больших масштабах производства с тем, чтобы удовлетворить в
соответствующей продукции потребности всего возрастающего
населения Земли. В этом вопросе необходимы иные, не ракетные
решения, для поиска и реализации которых потребуются
значительные массивы времени и средств. Таким образом, в
обозримом будущем Земля останется один на один со своими
«врагами» и, кроме человека, ей некому оказать помощь.
Итак, предположим, что человеку
нет в космосе места, и ему придется вечно жить на Земле и
погибнуть на ней. Предложения К.Э. Циолковского о расселении по
космосу – это всего лишь фантазия, опираться на которую было бы
более чем легкомысленно (см. подробнее /89/). Именно отсюда и
должна исходить концепция стратегии жизни Человечества. В ее
основе должно находиться положение о том, что Земля – это не
«колыбель Человечества», которую он рано или поздно покинет, как
это утверждал К.Э. Циолковский, а это дом Человечества, в
котором ему придется жить до самой своей гибели. Удастся ему
найти новые средства передвижения по космосу – может быть,
станет актуальной проблема освоения иных планет, пригодных для
жизни. А пока в его распоряжении находятся лишь примитивные
«керосинки», пилотируемая космонавтика останется тупиковым
направлением НТП, поскольку с их помощью это расселение
невозможно, а все остальные космические задачи целесообразно
решать с помощью автоматов, в том числе и с искусственным
интеллектом. Обратим внимание, что по пути автоматизации идет
все общественное производство, и только космонавтика стоит на
бесперспективном и экономически нецелесообразном пути
использования в космосе человеческого труда. Конечно, под
влиянием серьезной лженаучной пропаганды необходимости
расселения человечества по Вселенной у многих простых людей и,
даже, у определенного круга научного сообщества, существуют
устойчивые иллюзии о возможностях спасения жизни с помощью
космонавтики.
Однако ее беспомощность в этом
вопросе, приводит указанное выше противоречие между Жизнью и
Свободой к антагонистической форме. Чем больше Человечество
будет стремиться к Свободе, тем больше оно будет угрожать своей
жизни. Если ограничить продвижение к Свободе, то все равно
угроза жизни сохраниться за счет увеличения численности
населения Земли, а значит и расширения производства. Выход один:
добиваться создания комплексно-автоматизированного производства,
т.е. стремиться к Свободе, и одновременно сокращать численность
жителей на планете, т.е. ограничить рождаемость. При таком
подходе, видимо, удастся сохранить экологическое равновесие
между Человеком и окружающей средой. Конечно, при этом вовсе не
будет нарушен второй закон термодинамики, и жизнь на Земле
по-прежнему будет протекать с возрастанием энтропии. Однако
теперь время от времени, будет возникать нехватка лишь некоторых
ресурсов. Многие из них можно будет заменять другими, от ряда из
них придется вообще отказаться и довольствоваться лишь
возобновляемой их частью, наконец, некоторые, крайне
ограниченные из них могут производиться в космосе на
автоматических заводах и доставляться автоматами на Землю. При
этом, конечно, космические
транспортные средства должны иметь необходимое экологическое
обеспечение.
Суждения о необходимости
сокращения человечества имеют ныне заметное число своих
сторонников, причем в Китае, например, принимаются и
практические меры в этом направлении. На очереди стоит Индия,
население которой составляет 1231 млн. человек и которая по его
численности вышла на первое место в мире, опередив Китай (1198
млн. чел.). С другой стороны, эти суждения многими считаются
пока непопулярными, видимо, в силу психологических причин,
многовековых традиций, а также и надежд на то, что прирост
населения и без искусственных мер будет сокращаться, что
ныне и наблюдается в некоторых
цивилизованных странах.
Вопрос состоит не в том, чтобы
довольствоваться той численностью населения Земли, которая может
сложиться стихийно, а в том, чтобы осмысленно выбрать ее
адекватно соответствующей возможностям природы, т.е. в рамках
экологического равновесия.
Видимо, только при такой
стратегии возможно выживание Человечества и его жизнь до
затухания Солнца. Заметим, что у человечества имеется и весьма
опасный в этом отношении первый сценарий, при котором кучка
богатых будет распоряжаться не только судьбами, но и жизнями
миллиардов, причем под богатыми в этом суждении можно понимать
не только людей, но и целые страны. Эта опасность –
принципиальна, и весьма реалистичным выглядит опасение, что
именно по этому пути и пойдет развитие человечества.
Стратегия НТП определяет собой в
известной мере и его тактику, имеющую, конечно, и некоторую свою
степень свободы. Выше много внимания было уделено сущности НТР,
однако остановимся на ней еще раз. Многие авторы, особенно
философы, считают НТР границей перехода между машинно-фабричным
и комплексно-автоматизированным способами производства. Другие
авторы, так же, как это представлено и в настоящей работе,
препарируют процесс этого перехода на собственно революцию в
науке и технике, на технологическую революцию (в технологических
методах и формах организации производства) и производственную
революцию. Такой подход дает возможность четко обозначить тот
этап НТП, на котором сейчас находится общество. Суть его
сводится, по нашему мнению, к тому, что НТР (как революция в
науке и технике) закончилась (либо близка к завершению), принеся
обществу и научные открытия и образцы техники, вполне
достаточные, чтобы на их основе создать автоматизированное
производство. На повестку дня выходит революция технологическая,
в ходе которой появятся первые примеры таких производств.
Видимо, она затем плавно перерастет в производственную
революцию. Отсюда появляется потребность в изменении тактики
НТП.
В самом деле, лидирующим
элементом в ходе НТР была, конечно же, естественная наука, на
основе достижений которой появились электроника, компьютеры и
ЭВМ, космонавтика, атомная энергетика, прочие области техники и
высоких технологий. При технологической революции на первое
место выходит задача о тиражировании этой новой техники и замене
ею старой, механической, техники. Именно на ее решение в первую
очередь должна быть сориентирована и наука, у которой
лидирующими становятся теперь прикладные ее компоненты.
Особенно важным это
обстоятельство представляется для России, наука которой
оказалась в сложном положении из-за неудовлетворительных
производственных отношений, сложившихся еще при И. Сталине и
существующих в целом еще и поныне. Она достигла мирового уровня
и достаточно эффективно развивалась только в период: последняя
треть XIX
– первая треть
XX
вв., когда работы россиян Н. И. Лобачевского, Н. Е. Жуковского,
П. Н. Лебедева, Д. И. Менделеева, нобелевских лауреатов И.П.Павлова и
И.М.Сеченова и др. стали известны всему миру. До этого она
находилась в стадии становления, а после – в стагнации.
О проблемах нашей науки в целом
можно отметить следующее. Россия – страна вторичных идей. Она, в
основном, лишь развивает те фундаментальные научные открытия,
которые приходят с Запада. Открыли, скажем, на западе
радиоактивность, ее начинают изучать и наши ученые и тоже делают
здесь свои научные открытия и даже достигают больших успехов, но
теперь, как бы во втором «ярусе»: не они сказали здесь
первое слово. Именно поэтому (и, прежде
всего, поэтому) в России всего 10 нобелевских премий (14 человек
лауреатов), в Дании – 8, в Австрии – 9, Голландии – 12,
Швейцарии – 14, Швеции – 17, Франции – 21, Германии – 56,
Великобритании – 58, США – свыше 150.
Таким образом, несмотря на то,
что в СССР число занятых в науке было примерно столько же,
сколько в США, нобелевских лауреатов было примерно столько же,
сколько в Австрии, где численность населения немногим больше,
чем научных сотрудников в СССР.
Вторым критерием, позволяющим
судить об уровне развития нашей науки, выступает уровень
техники, который традиционно в России был не высок.
Россия никогда не была вполне
изобретающей страной. Все технические изобретения, обозначаемые
обычно словом «замечательные», родом из-за границы.
Вспомним: лук и стрелы, бронза и железо,
порох, огнестрельное оружие, пороховая ракета, компас, часы,
книгопечатание, судостроение, мельница, паровая машина, паровоз,
пароход, самолет, пулемет, электричество, радио, граммофон,
кинематограф, телевидение, атомная энергетика, транзистор,
жидкостная ракета, компьютер, спутники связи, навигации,
метеорологии, орбитальные космические станции, крылатые
космические корабли, шариковая ручка, Интернет, наука, - все это
и многое другое иностранного происхождения. Если в России
и имеются изобретения, покорившие мир (скажем, непрерывная
разливка стали), то это исключение, подтверждающее правило.
Россия – страна преимущественно лишь осваивавшая зарубежные
достижения, страна, тиражировавшая технику. Патриархальная
Россия была столь отсталой страной, что достижения промышленной
революции
XVIII в. пыталась ввозить
к себе трижды и всегда безуспешно, вплоть до середины
XIX
в., когда с большими трудностями все еще незрелая российская
мануфактура стала превращаться в машинно-фабричное производство.
Коренной качественный скачок в
этом импорте произошел в период индустриализации России,
осуществившейся в 30-е годы на основе техники, закупленной за
рубежом. В 1931 году нарком тяжелом промышленности С.
Орджоникидзе в своем выступлении перед рабочими Сталинградского
тракторного завода, в частности, сказал: «Наши заводы, наши
шахты, наши фабрики вооружены такой прекрасной современной
техникой, которой ни одна страна не имеет. Мы покупали у
американцев, у немцев, у французов, у англичан самые
усовершенствованные машины, самые последние достижения мировой
техники и этим вооружили свои предприятия. А
у них многие заводы и шахты вооружены машинами
XIX – начала XX
в. Наша техника лучшая в мире» [71, c.319].
Именно эту технику нужно было
научиться тиражировать с тем, чтобы использовать ее на вновь
строящихся предприятиях. Однако даже эта, далеко не
изобретательская задача, оказывалась чрезвычайно трудной в
условиях, когда техническая интеллигенция была разгромлена, а
кадровые рабочие либо погибли на фронтах гражданской, либо
разбежались по деревням, спасаясь от голода.
В 1931 году один американский
специалист, ознакомившись с производством на том же
Сталинградском заводе, сказал: «Завод-то вы построили, такого
завода в Америке у нас нет, но я очень сомневаюсь, что вы его
пустите» [71,
c.303].
Г. К. Орджоникидзе с ним
согласился: «Завод – махина, - сказал он, - но не мы им владеем,
а он нами. Мы барахтаемся беспомощно. То, что я вижу…, это не
темпы, а суета» [71,
c.303-304].
Серьезным достижением СССР в 30-е
гг. стало введение всеобщего образования, позволившего разрешить
извечное противоречие в развитии техники в царской России. Суть
его сводится к тому, что добротное образование в то время
получали дети из богатых семей, не желавшие работать на
производстве, месить грязь на шахтах и рудниках. Инженерная
карьера на производстве, несомненно, была верхом желания детей
из простых семей. Но этим детям образование было недоступно.
Обратим внимание на то обстоятельство, что малообразованными
людьми были М. В. Ломоносов, К. Э. Циолковский, И. И. Ползунов,
отец и сын Черепановы и многие другие, чьи имена известны из
школьных учебников. Им еще повезло, что они имели возможность
хотя бы несколько лет поучиться, у других и таких возможностей
не было.
Советская система образования
обеспечила кадрами промышленность и сельское хозяйство, россияне
стали одной из самых образованных наций в мире.
Таким образом, Россия ныне
находится на таком же по своему характеру этапе своего
научно-технического развития, какой она прошла в годы
индустриализации. При этом существующее ныне положение более
благоприятное, чем было тогда. Прежде всего, это касается
достаточно хорошо организованной системы образования, которую в
30-е гг. нужно было строить почти с нуля. Наша наука хоть и
представляется недостаточно эффективной, но она все-таки есть.
Страна обеспечена энергетикой, инфраструктурой (связь,
транспорт) и пр. В некоторых областях техники и технологии она
занимает ведущее место в мире, например, в области вооружения,
атомной энергетики, флота и пр. Все это в сочетании с
богатейшими природными ресурсами оставляет России серьезный шанс
занять прочное место среди стран лидеров экономического
развития.
Однако чтобы реализовать этот
шанс, необходимо избавиться от излишних амбиций и иллюзий.
Россия должна быть впереди «планеты всей» не только и не столько
по динамике НТП, а по уровню и качеству жизни людей. Это
обстоятельство уже отмечалось выше, поэтому здесь приведем лишь
один наглядный пример. На Кипре нет ни науки, ни техники, ни
производства, но уровень жизни киприотов, занимающихся
преимущественно обслуживанием туристов, выше, чем у россиян.
Если при этом вспомнить, что НТР
в целом завершилась и теперь на ее достижениях можно построить
комплексно-автоматизированное производство, то дискуссия о том,
нужна ли России наука и
какая наука ей нужна, оказывается
неплодотворной. На данном этапе развития России нужна наука,
ориентированная на повышение уровня жизни россиян.
Сколь ни проста эта фраза, она,
тем не менее, вызывает, как правило, изумление, а зачастую и
возражение.
«А что, разве не вся наука служит
этой цели?» - спрашивают одни. «А кто определит, какие
результаты проводящихся ныне исследований окажутся способными в
будущем решить эту задачу, а какие нет?» - изумляются другие.
«Разве можно сдерживать развитие науки?» – возмущаются третьи.
Все эти вопросы, разумеется,
правомочны, если говорить обо всей мировой науке в целом – она
должна развиваться широким фронтом, не оставляя
неисследуемых ниш в природе. Что же
касается России, то она должна занять свое место в международном
разделении научного труда. Ей необходимо идти
своим путем, который должен
оптимальным образом соответствовать системе ее внутренних и
внешних обстоятельств. Все попытки подражать иным странам мира в
своем политическом, экономическом и социальном развитии будут до
известной степени неплодотворны, пока слепая трансплантация их
опыта не уступит своего места учету специфики России.
Нарушать рассмотренные выше законы
соответствия и оптимальности развития никому не позволено.
То
обстоятельство, что СССР в 50-е гг. обогнал США в развитии
ракетной техники в условиях безоговорочного превосходства
американцев в экономике, которая не была разрушена войной, а
также и в самой ракетной технике за счет того, что на службу в
США были привлечены все ведущие специалисты Германии (свыше 200
человек) во главе с Вернером фон Брауном, а также были вывезены
все комплекты
чертежей и все собранные ракеты ФАУ-2, объясняется всего-навсего
двумя простыми цифрами. Вот они:
Кратчайшее расстояние от
американской базы (расположенной в Западной Германии) до Москвы
составляет 1930 км, а кратчайшее расстояние от Чукотки до
Вашингтона – 6400 км. Поэтому американцы могли доставлять
атомную бомбу в любую жизненно важную точку СССР с помощью
традиционной авиации, в которой они имели подавляющее
превосходство, в глубокой уверенности, что возмездия не
последует. Поэтому-то американцы с 1946 по 1953 г. не
увеличивали дальность полета своих ракет свыше, чем у ФАУ-2,
дав, тем самым, СССР 7 лет форы из 11 (до 1957 г.).
Но если всего две географические
цифры определили столь серьезно особенности развития ракетной
техники в СССР и в США то, что уж тут говорить о специфике
развития самих этих стран, коренным образом отличающихся своей
историей, традициями, уровнем экономики, обеспеченностью
природными ресурсами и пр. Развитие науки и техники у них тоже
должно иметь свои особенности.
Прежде всего, нужно задать давно
назревший вопрос: «Может ли современная Россия содержать свою
оставшуюся в наследство от СССР науку?» Ответ здесь вряд ли у
кого-нибудь вызовет сомнения: «Нет, не может, и не содержит».
Доказательства здесь избыточны: зарплата кандидатов и докторов
наук составляет всего около 100 долларов в месяц, на которые
невозможно прожить не только семьей, но и одному. Фактически,
это пособие по безработице или пенсия.
Тогда следует задать второй
вопрос: «А нужна ли России такая наука?» Он требует некоторого
дополнительного анализа. А.И. Ракитов справедливо считает, что
научные штаты безумно раздуты, поскольку в СССР «милитаризация и
бюрократизация науки [были] тесно связаны с установкой на
подготовку излишнего числа специалистов. В основе этой установки
лежало предположение, что в случае термоядерной войны может
выйти из строя не только 9/10 промышленных и энергетических
мощностей, транспортных и коммуникационных систем, жилья и
экологически приемлемой среды обитания, но и значительная часть
научно-технического потенциала» [84,
c.21].
Наука, кроме того, была буквально
забита бездарными руководителями всех рангов, достигших своего
положения «…благодаря преданности ведомственным и партийным
интересам…, осуществлявшие свою деятельность не на основе
личного научного авторитета и поддержке сообщества ученых, а
благодаря поддержке коммунистической партии и тоталитарного
государства» [84,
c.20].
Выдвижение «на руководящие посты
посредственностей и шарлатанов»
приводило и приводит поныне к изгнанию из науки наиболее
одаренных исследователей [84,
c.21].
Некоторые исключения из
представленной здесь картины были лишь в тех областях, от
развития которых зависела жизнеспособность государства.
Итак, малоэффективная,
«вторичная» наука, забитая недостаточно профессиональными
сотрудниками (ныне нередко просто покупающими свои ученые
степени и звания), конечно, не нужна России. Наука требует
глубокой реорганизации с тем, чтобы уничтожить бюрократа, как
«класс», чтобы впредь не допускать подмены научных исследований
организационной деятельностью, выпуском статей и книг,
представляющих собой информационный шум, ученические этюды.
Парадокс состоит в том, что
именно сейчас сложились серьезные предпосылки для реорганизации
науки. Из нее, в частности, уходят по возрасту те, чей
творческий стиль сложился в годы советской власти, реликты
которой и по сей день выступают барьером на пути ее развития. Не
следует негативно относиться и к тому, что науку покидают
некоторые молодые и талантливые специалисты. Этот процесс
закономерен и позитивен до определенной степени. Весь вопрос
состоит в том, из каких областей происходит этот отток. Если из
тех, где Россия отстала навсегда, а также из
неактуальных, то это даже благо. Другое дело, если это
происходит там, где от научных успехов зависит экономическое
благополучие государства.
Приведем пример. Известно, что
успех наших тяжелых баллистических ракет типа «Сатана» или «ТопольМ»
во многом определяется виртуозным программированием,
обеспечившим сложные и хорошо защищенные траектории их полета.
Российские программисты успешно работают во многих странах мира,
пользуются там большим авторитетом.
И вместе с тем: «…ученые
обоснованно опасаются, что если …могущественные
фирмы-производители компьютерных программ («софта») добьются
реального осуществления в России запрета на их нелегальное
использование, … [то] это окончательно загубит наши нищие науку
и образование, отбросив их за пределы современного
информационного мира» [80,
c.21].
Как же можно было довести нашу
страну до такого состояния? Почему нельзя материально обеспечить
тех, от кого зависит жизнеспособность государства?
Уход из науки по возрасту
сотрудников, сложившихся в годы советской власти, создает
серьезные предпосылки для сокращения штатов и повышения
денежного довольствия оставшимся.
Однако сама по себе реорганизация
науки еще недостаточна, поскольку результаты исследований
оказываются невостребованными промышленностью. Причин здесь
достаточно много, но некоторые из них имеет смысл
отметить. Экономика России не выдержала жесточайшей конкуренции
с зарубежной и фактически превратилась в присваивающую
экономику, отличающуюся от присваивающей экономики древнего
человека лишь тем, что дары природы ныне присваиваются с помощью
машин. Не ориентированные на конкуренцию технические школы по
производству этих самых добывающих машин мало, что могут
предложить промышленности. В силу комплексного характера техники
повысить уровень проектирования и производства отдельно взятой
машины, станка и пр. практически невозможно, поскольку
одновременно придется повышать и уровень смежных областей,
производящих, скажем, комплектующие детали. Поэтому сырьевые
фирмы на вырученные от продажи сырья за рубеж средства без
излишней мороки закупают себе иностранную технику. Другими
словами, на стихийной основе повторяется то, что было сделано в
начале 30-х гг. Именно это и нужно сделать России сейчас, но не
на стихийных, а на научно обоснованных основаниях.
Индустриализация страны была осуществлена примерно в пять лет.
За такой же срок должно быть осуществлено техническое
перевооружение промышленности России в настоящее время. Если она
отстала от стран Запада в НТР, то она должна опередить всех (или
многих) в промышленной революции, создав первой комплексно -
автоматизированное производство на основе закупки за рубежом
лучших образцов техники с последующим ее совершенствованием на
основе отечественной науки. Как показано в настоящей работе,
ныне актуальной становиться не НТР (в нашем ее понимании), а
именно производственная (точнее – технологическая) революция.
Вот на ее осуществление и должна быть
соориентирована наша, как естественная, так и техническая
наука.
Не менее серьезной проблемой по
сравнению с проблемами кадров и совершенствованием
производственных отношений, выступает необходимость структурной
перестройки науки и техники.
Обратимся для примера к
пилотируемой космонавтике. У нее возможны были два сценария
развития: амбициозные и прагматический.
Первый из них (названный «космизмом»)
был реализован практически и исходил из посылки, что СССР должен
лидировать в космосе (в основном, как уже отмечалось, по
идеологическим причинам). В соответствии с ней были возведены в
ранг величайшей науки фантазии К. Э. Циолковского о спасении
человечества от всевозможных космических катаклизмов посредством
его расселения по Вселенной. Эти фантазии требовали полетов на
Луну и Марс, их освоения с целью создания трамплина для более
глубокого проникновения в космос.
Для того чтобы обеспечить
полет на Марс, нужно было решить медико-биологические проблемы,
связанные с пребыванием человека в космосе в течение примерно
двух лет. Это привело к созданию больших орбитальных станций,
экипажи которых последовательно увеличивали длительность
пребывания на них. Научным обеспечением
здоровья их членов занимался специально созданный в РАН
внушительный Институт медико-биологических проблем космонавтики.
Поскольку космонавты все равно находились в космосе, им поручали
некоторые наблюдения и эксперименты, хотя их эффективнее было бы
проводить с помощью автоматов (космонавты на них могут тратить
всего пару часов в день, а остальное время они занимаются
собственным жизнеобеспечением).
Второй сценарий (мы его назвали «антикосмизмом»)
исходит из положения о том, что задача о расселении Человечества
по Вселенной не соответствует пока научным основаниям (нет
адекватных средств передвижения по космосу, неизвестны планеты,
пригодные для жизни, замкнутые системы жизнеобеспечения
невозможны без пополнения бортовых запасов вещества и пр.),
вообще представляется неактуальной. Подавляющее большинство
космических задач более эффективно решаются с помощью автоматов.
Если сейчас еще и есть ниши для человеческой деятельности в
космосе, то они узкие и с совершенствованием автоматов будут еще
больше сужаться, а роботы с искусственным интеллектом
окончательно спустят человека на Землю. На космическую
деятельность должны распространяться и экономические законы –
она не должна быть затратной.
Если существуют привлекательные
космические задачи, требующие для своего решения участия
человека, то они и должны диктовать необходимость и размеры
орбитальных станций, транспортных космических кораблей,
длительность пребывания на орбите. При таком подходе, вероятнее
всего, окажется, что человек должен будет прилетать на
автоматические заводы для их ремонта или отладки технологических
процессов там, где это невозможно сделать в автоматическом
режиме или при дистанционном управлении. Присутствие человека в
космосе будет спорадическим и кратковременным. Большие
орбитальные станции окажутся избыточными. Медико-биологические
исследования станут ограниченными, а сама пилотируемая
космонавтика будет тупиковым направлением НТП, поскольку все
научные, военные, хозяйственные и производственные задачи в
перспективе будут решаться только автоматами. Роль этой
космической дисциплины будет определяться, в лучшем
случае, лишь ее использованием в качестве дорогостоящего шоу.
Расходы человечества на пилотируемую космонавтику невероятны по
своим размерам. Например, американцы затратили на
полет на Луну 24млрд. долл., что
эквивалентно 100млрд. в 2000г. (с учетом инфляции). В такую же
стоимость обернется создание международной космической станции
«Альфа». Еще более значительные затраты ожидают на пути к Марсу.
Но эти средства не дают никакой отдачи. Это
неэффекетивное и неактуальное их вложение.
Из сказанного нетрудно понять, в
чем состоит отличие амбициозного и
прагматического путей развития космонавтики, направление ее
перестройки. Конечно, здесь речь идет не о практических
рекомендациях, а о методологическом подходе к изучению проблемы
этой перестройки.
Подобного рода исследования
должны быть проведены во всех отраслях НТП с тем, чтобы
сориентировать его на повышение уровня и качества жизни людей в
рамках условий ограниченных ассигнований.
Нравится нам это осознавать или
нет, но благополучие России ныне зависит от успехов в добыче и
торговле сырьевыми ресурсами. Значит и наука должна в первую
очередь обслуживать эту область. Именно отсюда должно начинаться
технологическое перевооружение производства. Например, следует
вложить необходимые средства, для того, чтобы преобразовать нашу
лесодобывающую и лесообрабатывающую
промышленность. Невероятно, но страна с таким лесным богатством
все свои «красивые» издания печатает за рубежом: у нас нет ни
собственной высококачественной бумаги, ни соответствующего
типографского оборудования. Требуется навести технологический и
пр. порядок в добыче и переработке морепродуктов, для чего,
например, целесообразно организовать спутниковый мониторинг
движения рыболовецких судов. На передовом уровне располагается и
наше вооружение, поэтому необходимо развивать и его для продажи
за рубеж, принимая, конечно, меры по одновременному сокращению
гонки в этой области.
Человечество ждет от науки
ответов на извечные свои вопросы о происхождении Вселенной, о
зарождении жизни и пр. Поэтому исследование космического
пространства, планет солнечной системы, комет, астероидов и пр.
представляется чрезвычайно привлекательным. До сих пор основной
вклад здесь вносили СССР и США. Однако теперь Россия должна
принципиально сократить свое участие в космических
исследованиях, поскольку они не обещают практической отдачи.
Нужно провести инвентаризацию
науки и техники с тем, чтобы выявить те направления, где Россия
отстала навсегда или где она все еще находится на переднем крае.
Соответственно должны быть перераспределены и финансовые
ресурсы.
Структурная перестройка НТП
диктуется также и последствиями действия закона смены старой
техники новой и означает отказ от совершенствования старой,
механической техники и переход к технике автоматической.
Сейчас проблема состоит не столько в том,
чтобы сделать еще какое-либо научное открытие или изобретение
(хотя от них никто не откажется), сколько в том, чтобы
оттиражировать и внедрить ту технику
и технологии, которые уже существуют (например, обеспечить
страну компьютерами, Интернетом, прочими перспективными видами
связи, стекловолоконной оптикой и технологиями на ее основе и
пр.).
Однако эта задача должна
сопрягаться с обратной ей задачей по сдерживанию процессов
развития и тиражирования старой бесперспективной техники
(механических станков и пр.).
Следует особо подчеркнуть, что
техника развивается по пути захода в свои тупики, о чем наглядно
свидетельствует закон смены старой техники новой. Кроме того,
если до этапа НТР общество стремилось реализовывать все
технические проекты по принципу: почему бы не сделать, если это
можно сделать, то сейчас такой подход может обернуться весьма
серьезными потерями и даже гибелью человечества. Человечество
должно отказываться от амбициозных
проектов, наносящих обществу экономический ущерб, как это
имеет место с пилотируемым полетом на Марс, от экологически
вредных проектов и пр.
Если Россия должна идти своим
путем в научно-техническом развитии, то это означает, что по
иному должна быть организована и общественная наука. Если в годы
советской власти она выступала идеологическим оружием ЦК КПСС,
посредством которого, как уже отмечалось, делалась попытка
доказать неизбежность перехода человечества от капитализма к
коммунизму, обосновывать преимущества социалистического пути
развития, то теперь ее роль становится иной. Она должна стать
рулевым страны, пытающимся направлять развитие общества, его
науки, техники, экономики, политики и пр. по оптимальному пути в
рамках конкретных российских условий. Именно этой задаче должны
быть подчинены все проводящиеся исследования в первую очередь.
[Назад] [К оглавлению] [Дальше]
