Политические мифы Белгородчины
Реутов Е.В.
Рационализация и технологизация
политического процесса в России органично сочетается с, казалось бы,
противоположными тенденциями его архаизации и мифологизации. Точно
так же как инкорпорация демократических политических институтов не
привела к вытеснению непубличной политики в публичную сферу.
Впрочем, использование
политических мифов в качестве управленческих механизмов как на
инструментальном, так и на ценностном уровнях - универсальное
явление. На значимость политической мифологии в контексте
структурирования власти и управления указывали Э. Кассирер и С.
Московичи [1]. Основная функция мифа - в мобилизации эмоционального
компонента коллективного сознания и в преобразовании его в систему
прямых действий, направленных на легитимацию либо
переструктурирование политического пространства: "миф - не система
догматических верований: он состоит не только из образов и
представлений, но в гораздо большей мере из действий" [2].
Особенно явно процесс
мифологизации сферы политики в России просматривается в региональном
политическом пространстве. Объяснения этого явления лежат в
следующих плоскостях. Во-первых, региональное политическое
пространство в 1990-е годы, в отличие от уровня центральной власти,
в меньшей степени оказалось вовлечено в, пусть и во многом
формальный, демократический транзит. Региональным политическим
элитам режимом Ельцина был фактически выдан карт-бланш в обмен на
обеспечение электоральной поддержки и сохранение лояльности. Как
следствие, региональный политический процесс гораздо в большей
степени осуществлялся в непубличной сфере и обрастал в массовом
сознании комплексом иррациональных (или рациональных, но основанных
на домыслах) толкований.
Во-вторых, в результате
региональной фрагментации в России оказались затруднены
коммуникационные процессы общенационального и межрегионального
масштаба. Нехватку информации помогали преодолевать мифологические
конструкции, для которых точность деталей менее важна, чем
правдоподобие и соответствие уже сформированным фреймам массового
сознания.
И наконец, региональные
политические элиты, которые в пространственном отношении были
гораздо ближе к руководимым ими сообществам, нежели центральная
власть, и были более на виду, нуждались в формировании
дополнительного механизма дистанцирования от рядовых граждан.
В противном случае рациональная оценка их деятельности в виде
электорального выбора для большинства из них оказалась бы весьма
низкой. Этим механизмом подмены рациональных механизмов восприятия
иррациональными стала мифологизация политического пространства,
культивируемая региональными элитами.
Прежде чем вести речь о конкретных
проявлениях мифологизации регионального политического пространства,
необходимо указать по крайней мере на два аспекта этого понятия,
которые будут существенны при анализе самого явления. Во-первых,
мифологизация включает процесс формирования мифологии как комплекса
мифологем - внерациональных представлений, основанных на давнем
социальном опыте. Во-вторых, это собственно мифологизация, связанная
с сакрализацией, то есть выводом за рамки повседневности каких-либо
сфер деятельности, персон и т.д., в том числе и власти.
Формирование региональной
мифологии как социальная и политическая технология имеет свои
особенности. От иных технологий ее отличает прежде всего отсроченный
во времени (иногда очень значительно) результат. Чтобы сформировался
действенный политический миф, необходима "хронологическая дистанция"
- пока соответствующие фреймы закрепятся в массовом сознании. Другая
особенность - результат культивируемого политического мифа может
быть совершенно иным, нежели предполагалось его инициаторами. Так,
мобилизация этнической или религиозной идентичности региональными
элитами вполне может выйти из-под их контроля либо создать угрозу
иным влиятельным акторам (например, федеральной власти). И в том, и
в другом случае инициатор мифологии может лишиться и символического
капитала, и политической власти.
Потребность в новой постсоветской
политической мифологии в регионах уже в начале 1990-х гг. была
обусловлена кризисом идентичности. Его базовыми причинами были
распад СССР и его официальной идеологии, и последовавшее за
этим спонтанное и неподготовленное формирование локальных
сообществ и локальных идентичностей в регионах Российской Федерации.
С этого времени начинается активное формирование региональных
мифологий в большинстве регионов России. В особенности данный
процесс был значим для "неэтнических" субъектов РФ. Таким образом
заполнялся вакуум самоидентификации, особенно сильный в "русских"
регионах, так как национальные республики уже накопили определенный
опыт культурной и этнической самобытности [3].
Формирование региональных
мифологий происходило (и продолжает происходить) как спонтанно, так
и целенаправленно. Первый путь отражает кризис коллективной
идентичности неинституционализированных субъектов региональных
социально-политических процессов. Ими являются население региона в
целом, отдельные социальные группы (например, жители села,
этнические, профессиональные группы и др.), индивидуальные носители
регионального самосознания (многие представители гуманитарной
интеллигенции). Анекдоты, слухи и настроения - вот преобладающие
формы проявления региональной мифологии на этом уровне. Источником
стихийной мифологизации могут быть как кризис роста и
неполноценности, ощущаемый населением региона, и стремление
обосновать и обозначить свое место среди других, так и потребность
защитить свое особое положение "лучших" - самых богатых, самых
сплоченных, самых древних и т.д.
Другой путь - это целенаправленное
создание системы мифологем, а фактически - региональной идеологии.
На этот путь встают институционализированные субъекты, обладающие
собственными интересами в сферах межрегионального или "центр-периферийного"
взаимодействия. Эти интересы связаны с сохранением или повышением
статусных позиций в политико-управленческом, экономическом либо
социокультурном контекстах. Носителями соответствующих интересов
являются региональные элиты - политические, экономические и
интеллектуальные. Именно они прежде всего заинтересованы в
увеличении символического капитала региона, которое и является
главной целью формирования региональной мифологии.
О том, что "агенты располагают
властью, пропорциональной их символическому капиталу", много писал
П. Бурдье [4]. Объем символического капитала важен не только в
процессе легитимации своей власти внутри сообщества, но и в
выстраивании отношений с "внешними" акторами - другими регионами и,
прежде всего, с федеральным Центром. Скажем, от того, насколько
более древним по происхождению и значимым в контексте истории России
"станет" та или иная региональная столица, будет зависеть и объем
финансовых средств, выделенных на юбилейные торжества, и ранг
официальных лиц, присутствующих на них (вице-премьер или Президент -
что для регионального начальства совсем не все равно). А от
размаха празднования, в свою очередь, будет зависеть прирост
символического капитала региона и региональной элиты, прежде
всего главы региона.
Новая региональная мифология,
таким образом, выполняет ряд базовых функций, способствующих
накоплению символического капитала региона и/ или региональных
акторов.
Во-первых, это легитимация
наличного социального порядка, в том числе региональной власти, в
том числе ее главной персоны. Эта функция "работает" как на
"внутреннее", так и на "внешнее" потребление. В первом случае власть
и порядок в целом легитимируются в глазах регионального сообщества,
во втором - в отношениях с федеральным Центром и иными "внешними"
акторами. Способы легитимации многообразны. Основным является
создание мифологемы постоянной заботы и попечительства главы региона
о населении в целом либо отдельных его группах, обладающих
массовостью и электоральным потенциалом. Эффективность подобных мер
зависит от единства информационного пространства региона, степени
контроля над ним со стороны власти, и, конечно, консолидации и целей
региональной элиты. В "идеальном" случае полностью контролируемых
информационных потоков при консолидированной элите создается образ
социального порядка как единственно возможного, а олицетворяющей его
персоны - как "отца-заступника" населения региона (вариант -
"простых людей").
В некоторых случаях региональный
лидер может приобретать вполне "мифологические" (в классическом
смысле) характеристики - например, "культурного героя". Ему в таком
случае приписываются функции творения и структурирования
первоначального хаоса. "В условиях всеобщего кризиса он сумел
сохранить и приумножить потенциал региона" - подобная риторика
характерна для избирательных кампаний всех региональных лидеров,
пришедших к власти в первом и втором региональных электоральных
циклах. В некоторых случаях в целях легитимации лидера с
использованием традиции проводятся параллели с выдающимися
историческими личностями, имевшими отношение к региону. Например,
"Аяцков - Столыпин" или "Илюмжинов - потомок Чингисидов" [5]. В
целях подчеркивания преемственности и полноты власти используется
также официальное наименование должности главы исполнительной власти
в регионе. В этнических республиках это президент - что символически
ставит его вровень с главой государства. В областях и краях это
губернатор - именно это наименование постарались ввести в
региональное избирательное законодательство в большинстве регионов
взамен "главы администрации" - наименования, не несущего ценностной
нагрузки.
Если прямые параллели с
историческими преемниками невозможны (например, в связи с
"молодостью" региона и расплывчатостью его исторической
идентификации), постоянная забота главы региона о населении находит
выражение в двух мифологемах - его "народном" происхождении и его
всезнании и всеприсутствии. Конкретное наполнение первой мифологемы
зависит от социальной структуры региона и, следовательно, от
востребованности того или иного варианта происхождения первого лица.
Если это аграрный регион, более выгодно сельские происхождение и "дополитическая"
деятельность. Если регион индустриальный - поэтапное восхождение от
простого рабочего к руководителю крупного предприятия или
корпорации. И в том, и в другом случае обязателен компонент
"успеха". В последние годы в значительной степени массовым сознанием
стал востребован образ руководителя, умеющего находить общий язык с
криминалитетом.
Мифологема "всеприсутствия" -
другая сторона мифологемы "народного" происхождения. И та, и другая
культивируются с целью демонстрации осведомленности первого лица о
проблемах населения (вариант - "простых людей"). Наиболее
распространенный способ создания такой мифологемы - проведение так
называемых выездных заседаний правительства региона или такие
популистские акции, как объезд (или облет) региона с непременной
трансляцией их результатов через СМИ. Эффект постоянного присутствия
губернатора, скорее, конечно, виртуального, нежели реального,
вызывает привычку и легитимирует порядок. В некоторых случаях тот же
эффект всеприсутствия может дать и режим тайны, окутывающей первое
лицо. "В течение трех лет после смерти Фрейра его скрывали в
кургане, объявив, что он жив, и тем самым поддерживали "доброе время
и мир"" [6]. Но эта технология уместна лишь в долговременной
перспективе. Вообще, эксплуатация образа "культурного героя" имеет
тот минус, что по мере рутинизации харизмы первого лица начинается
крушение мифологии, которая влечет за собой делегитимацию порядка в
целом.
Вторая функция региональной
мифологии - это позиционирование региона, его четкая демаркация в
ряду других и, в ряде случаев, демонстрация его функциональной
уникальности. В крайних случаях политический миф также может
выступать ""несущей конструкцией", задающей параметры ограничения
"своего" пространства от чужого, друга от врага" [7]. Основными
путями достижения этой цели является создание комплекса мифологем,
формирующих образ региона, выделяющегося из ряда соседних субъектов
и/или выполняющего государственнообразующую сверхзадачу. Эти
мифологемы также рассчитаны как на "внутреннее", так и на
"внешнее" потребление, хотя последнее, возможно, доминирует. Роль
этой функции уже возрастает и будет возрастать в связи с начавшимся
процессом "укрупнения" регионов и реформированием системы власти в
регионах. Эти политические новации явно способствуют мобилизации
символического капитала регионов и их лидеров. Регионов - для
определения наиболее достойного (точнее его столицы) из группы
соседних (основными критериями станут, скорее всего, экономические
показатели плюс историческая традиция) возглавить новый регион.
Лидеров - для того же ввиду нового неэлекторального механизма их
легитимизации.
Особое положение региона может
носить объективный характер. В этом случае мифологизация
облегчается. От региональных элит требуется оформление и
институционализация соответствующих позиций региона и тех фреймов
регионального сознания, которые уже стихийно сформированы.
Объективными позициями могут быть:
- приграничное положение региона,
особенно в случае давления извне (военного, миграционного,
этнического, социокультурного и др.);
- древняя история и сохранение
исторической преемственности и региональной/этнической идентичности
до настоящего времени;
- высокие показатели валового
регионального продукта и роль донора в формировании бюджета;
- уникальность географических и
климатических условий (наличие курортов и потенциала для развития
туризма, потенциал природных ресурсов и др.) и т.д.
Способы мифологизации в данных
случаях могут основываться на постоянном акцентировании региональной
специфики, а также на ее гиперболизации.
Если специфичным является
приграничное положение, гиперболизироваться может опасность извне.
Внешнюю угрозу могут представлять как другие регионы в силу своей
нестабильности или просто "инаковости", так и другие государства.
Первый случай воплощен в региональных мифологиях Ставропольского и
Краснодарского краев, испытывающих как реальное, так и
мифологизированное этническое и миграционное давление со стороны
регионов Северного Кавказа. Второй случай характерен для Приморья
как форпоста против "желтой угрозы" [8].
Историческая идентичность региона,
то есть его существование в качестве самостоятельной
административно-территориальной единицы или даже суверенного
государства (или в составе другого государства - как Калининградская
область) в течение длительного времени также является важнейшим
основанием формирования региональной мифологии. Имеет значение также
давность основания региональной столицы. Здесь используются те же
методы акцентирования и гиперболизации.
В этнических республиках
преобладающей мифологемой - аргументом в пользу уникальности региона
и его большей экономической, культурной, политической автономии
становится распространение элитами этнической идентичности на
региональную и приписывание титульному этносу истории настолько
древней, насколько это могут обосновать представители этнической
интеллигенции. В "русских" регионах ценность имеют "дореволюционный
стаж" региональной столицы в данном качестве и вообще древность ее
происхождения (причем так, чтобы "круглая" юбилейная дата отмечалась
в ближайшие годы). Хорошо, если дата будет
особенно "круглой" -
1000 лет или более, что является значимым поводом для
организации торжеств на федеральном уровне. Имеет значение также
выдающаяся роль региона или региональной столицы в истории России,
хотя бы и в силу исторической случайности.
То, что Курская битва произошла на
территории Белгородской области, безусловно, немало способствовало
(конечно, при соответствующих усилиях областной власти) известности
региона. Встреча президентов трех славянских государств на "третьем
ратном поле России" стала значимым символическим актом в контексте
позиционирования области в ряду других субъектов Российской
Федерации.
Когда явные объективные показатели
уникальности региона отсутствуют либо выражены достаточно слабо
создание региональной технологии приобретает более явно выраженные
технологические черты. Мифологемы начинают конструироваться, исходя
из малоизвестных исторических фактов-"зацепок", которым
приписываются системообразующие функции, либо в социальном развитии
региона усилиями региональной элиты находится "точка
позиционирования", которая может послужить основой для мифологизации.
Региональный политический процесс
в Белгородской области в 1990-х - 2000 гг. не был исключением по
части мифологизации регионального политического пространства.
Объективными предпосылками для
формирования региональной мифологии в Белгородской области в 1990-е
гг. стали:
- общий кризис федеральной власти
и, следовательно, возросшие ожидания от власти региональной;
следствием этого стал поиск дополнительных оснований ее легитимации;
- кризис идеологической
идентичности и трансформация ценностной системы общества;
- смена региональной власти, когда
в декабре 1993 г. Указом Б.Н. Ельцина главой областной администрации
был назначен Е.С. Савченко, причем региональная элита в целом была
ориентирована прокоммунистически;
- изменившийся территориальный
статус региона, который стал приграничным.
В течение губернаторства Е.С.
Савченко политический процесс в регионе эволюционировал в
направлении формирования "сообщества элит", хотя к началу 2000-х гг.
региональная политическая элита в значительной степени утратила
контроль над экономическими ресурсами региона. В состав региональной
элиты были также инкорпорированы некоторые новые специфические
группы, в частности, представители Русской православной церкви.
Эти факторы обусловили
формирование властью новой региональной мифологии. По крайней мере,
в ней можно выделить несколько базовых мифологем. Одни из них более,
другие - менее эффективны. Одни имеют фактически универсальный
характер и культивируются всеми или большинством региональных элит.
Другие специфичны и определяются пространственно-географическим и
историческим своеобразием региона.
Мифологема заботы.
Культивирование в массовом
сознании мифа о постоянном попечительстве со стороны власти над
региональным сообществом, заботе об интересах "простых людей"
является наиболее универсальным компонентом политической мифологии
и, если вести речь об общих принципах взаимодействия власти и
сообщества, базовым механизмом легитимации нерационального типа. Для
того чтобы данная мифологема стала эффективной, она должна
базироваться на определенных предпосылках и дополняться реальным и
виртуальным сопровождением. Предпосылки ее находятся, по меньшей
мере, в двух плоскостях - социоэкономической структуры населения и
политико-культурной среды региона.
Позиционирование заботы и
попечительства как определяющего компонента отношения "власть -
население" особенно эффективно в условиях незначительного удельного
веса экономически самодеятельного населения и людей с высоким
уровнем доходов в социоэкономической структуре региона. Субъекты
малого и среднего предпринимательства, как правило, хотят от власти
одного - чтобы она не мешала и не меняла постоянно "правила игры".
Субъекты крупного бизнеса сами могут оказать давление на
региональные структуры либо вовлекают их в отношения формального
неформального партнерства. Богатые люди имеют возможность "купить"
необходимые им социальные услуги - вплоть до правоохранительных. Все
остальные напрямую зависят от бюджетной и социальной политики
власти, в том числе региональной - в условиях перехода социальной
политики фактически в компетенцию субъектов Федерации.
Политико-культурная составляющая
"мифа заботы" является выражением патриархального типа региональной
политической культуры с его культивацией ожиданий от власти решения
как общих, так и, в общем-то, частных проблем.
С точки зрения развития экономики
и социоэкономической структуры, Белгородская область, хоть и не
относится к отсталым регионам с низким уровнем жизни населения, тем
не менее является проблемной, как и подавляющее большинство регионов
России. Среднедушевые денежные доходы в расчете на душу населения за
2004 год составили, по данным Белгородстата, 4015,8 руб.
в месяц, в то время как стоимость необходимого социального набора в
областном центре в декабре 2004 г. составляла 1242,2 руб. [9].
Практически в 2-3 раза варьируют среднедушевые доходы по районам
области. Относительно благополучными являются промышленные центры
Белгород, Старый Оскол и Губкин. Развитие предпринимательского
сектора также не выделяет Белгородчину из других российских
регионов. Общее число занятых в данном секторе экономики составляет
124 тысячи человек - в большинстве своем наемных работников. Доля
малого бизнеса в общем объеме производства товаров и услуг
составляет 15% [10]. Таким образом, инфильтрация мифологемы заботы в
массовое сознание происходит на объективной основе. Косвенным
свидетельством ее результативности являются итоги голосования на
выборах губернатора области. Если в относительно благополучных
областном центре, Старооскольском и Губкинском районах за инкумбента
голосовали соответственно 55,45; 43,37 и 61,17% (в среднем 53,33%)
избирателей, то в остальных районах области средний балл голосов,
поданных за инкумбента, составил 69,77% [11].
Основным инструментом трансляции
мифологемы заботы является реальная политика губернатора и
правительства области, в то же время активно используемая как
информационный повод и многократно тиражируемая региональными СМИ.
Особое значение в данном контексте имеют региональные программы
комплексной и адресной направленности. Как наиболее значительные
информационные поводы из них выделяются Программа улучшения
качества жизни населения Белгородской области 2003 года, областные
благотворительные марафоны "Люби своих Учителей!" 2003 года и "Белогорье
- отцам Великой Победы" 2005 года. Законодательное оформление
политики попечительства произошло с принятием Областной Думой
Социального кодекса Белгородской области в декабре 2005 года.
Мифологема "Святое Белогорье".
Подчеркивание богоизбранности
регионального сообщества стало одним из приемов формирования
региональной мифологии в России 1990-х гг. Таким образом заполнялся
вакуум самоидентификации. Особое значение этот прием имел для тех
регионов, в которых исторической традиции самостоятельности не было
либо она прерывалась. Немаловажным фактором формирования
региональной мифологии православного типа было комплиментарное
отношение к православной церкви региональной политической элиты.
Скорее всего, такое отношение диктовалось не столько ценностными
установками первых лиц регионов, сколько поиск ими политических
союзников в условиях неустойчивого пакта с другими группами
региональной элиты.
Выступление губернатора
Белгородской области Е.С. Савченко на торжественном собрании,
посвященном 50-летию области, было озаглавлено "Пятьдесят золотых
страниц Святого Белогорья", а начиналось словами: "50 лет назад, 6
января 1954 года, в канун Светлого праздника Рождества Христова на
карте советского Союза появилась Белгородская область" [12]. Сам
слоган "Святое Белогорье" активно используется властными структурами
области в целях позиционирования региона и его маркировки в ряду
других. "Святость", в числе прочего, скорее всего, призвана
восполнить прерывность существования области как самостоятельной
административной единицы и ее молодость в этом качестве по сравнению
с соседними Курской и Воронежской.
Активный поиск символов,
выполняющих легитимационную функцию, в условиях кризиса
коммунистической идеологии и разочарования населения в современных
политико-государственных институтах привел к актуализации идеальных
объектов прошлого. К данному ряду относится (как указывалось выше)
проведение параллелей с эпизодами "славного прошлого", поиск
выдающихся земляков, иногда напрямую и не связанных с регионом, а
также "обретение" святых покровителей. Последние в наибольшей
степени способствуют подспудному утверждению в массовом сознании
идеологии избранности. Для развития подобной мифологии зачастую
достаточно весьма произвольно трактуемых исторических сведений, на
основе которых региональными политико-идеологическими инстанциями
выстраивается стройная концепция. Примером
того является
основание Белгорода Святым Равноапостольным князем Владимиром -
мифологема, настойчиво утверждаемая в начале 1990-х гг. со всеми
атрибутами ее институционализации - выпуском Банком России памятной
монеты, возведением в Белгороде памятника князю, рекламными щитами и
т.д.
Усилия светских структур по
"привязке" Святого Владимира к топосу региона были дополнены и
активностью Русской Православной Церкви. Еще до образования
Белгородской и Староооскольской епархии Белгородская область
"получила" своего святого покровителя, святость которого была уже
обусловлена не политическими деяниями, а собственно духовным
авторитетом. Таковым стал "небесный покровитель Святого Белогорья
Святитель Иоасаф" (формулировка с рекламного щита, установленного по
заказу правительства области в 2004 году) - епископ Белгородской и
Обоянской епархии Иоасаф (Горленко) (1705-1754), канонизированный в
1911 году и мощи которого были повторно обретены в 1991 году.
Вскоре после этого (в 1995 году) выделившаяся из состава Курской и
Белгородской Белгородская и Староооскольская епархия продолжила
активные усилия по выстраиванию идеологемы небесного покровительства
"Святому Белогорью".
Мифологема "Белгородчина - центр
славянского единства".
Приграничное (с Украиной)
положение Белгородской области обусловило роль региона как главного
посредника в связях с "братским" народом. На территории области был
построен самый большой в Европе таможенный автомобильный переход.
Доля товарооборота с Украиной составляет более половины
товарооборота с другими странами СНГ. В 2000 г. администрация
области подписала также Соглашение с Правительством Республики
Беларусь о торгово-экономическом, научно-техническом и культурном
сотрудничестве. Плюс к этому огромное количество белгородцев имеют
родственников в Украине, а большая часть сельского населения области
говорит на смеси русского и украинского языков. Эти объективные
основания плюс колебания внешнеполитической конъюнктуры время от
времени заставляют руководство области мобилизовывать тему
славянского единства.
В области зарегистрирована
общественная организация "Международный Собор славянских
народов", который напоминает о себе в период предвыборных кампаний,
выступая в поддержку региональной власти. Особенно актуализировалась
тема славянского единства в обстановке подготовки и подписания
Союзного договора России и Беларуси в 2000-2001 гг. В Белгороде
в ноябре 2002 г. был организован Международный экономический Форум
Собора славянских народов Беларуси, России, Украины, который с того
времени стал собираться периодически, хотя второе его заседание не
получило уже того размаха. В это же время в регионе стали упорно
распространяться слухи, что Белгород станет столицей Союзного
государства. Ежегодно на Белгородчине проходят "Международные
Хотмыжские встречи" - фестиваль культуры славянских народов.
Своеобразным использованием мифологемы "Белгородчина - центр
славянского единства", но уже в целях дискредитации власти стала
публикация "Савченко учит украинский", сфабрикованная неизвестными
политтехнологами в фальшивом номере регионального вкладыша
"Комсомольской правды".
В 2003 году губернатором области
была выдвинута инициатива строительства на пограничной территории
России и Украины (соответственно Белгородской и Харьковской
областей) международного аэропорта. Если взять в расчет все
сложности реализации данного проекта и прежде всего необходимость
кардинального пересмотра нормативной базы (не говоря даже о
финансовой стороне дела), регулирующей российско-украинские
отношения, следует признать этот политический ход сугубо
пропагандистской акцией.
В настоящее время тема
"Белгородчина - центр единения славян" находится на периферии
региональной мифологии в связи с изменением политической конъюнктуры
как в Украине, так и в Беларуси.
Анализ предпосылок и процесса
формирования региональной мифологии в Белгородской области дает
основание утверждать о значимости региональных мифологем для
легитимации порядка и позиционирования региона. Вместе с тем,
использование региональной мифологии в качестве социальной
технологии не всегда дает значимый результат в связи с длительностью
процесса формирования мифологем и высокой степени зависимости
регионального политического процесса от "внешних" факторов, таких,
как изменение внешнеполитической конъюнктуры или принципов
формирования региональной власти и степени ее подконтрольности
федеральному Центру.
Список литературы:
1. См.: Кассирер Э. Техника
современных политических мифов. - М., 1990; Московичи С. Век толп. -
М., 1996.
2. Кассирер Э. Избранное. Опыт о
человеке. - М., 1998. - С.532.
3. См.: Малякин И. Российская
региональная мифология: три возраста // Pro et Contra. Т.5. Зима
2000. - С.110-111.
4. Бурдье П. Социология политики.
- М., 1993. - С.71; См. также: Bourdieu P. Choses dites. - Paris,
1987. - Pp.181-207.
5. См.: Малякин И. Российская
региональная мифология: три возраста // Pro et Contra. Т.5. Зима
2000. - С.112-113.
6. Гуревич А.Я. История и сага. -
М., 1972. - С.29-30.
7. Бляхер Л.Е. Политические мифы
Дальнего Востока // ПОЛИС. - 2004. - 5. - С.29.
8. См.: Там же. - С.35-39.
9. См.: Социально-экономическая
ситуация в Белгородской области за 2004 год //
http://www.beladm.bel.ru/situac.htm .
10. См.: Успех малого
бизнеса зависит от мотивации чиновника //
http://bel.ru/news/2005/03/18/13919.html .
11. Рассчитано по: Белгородские известия. - 2003. - 30 мая.
12. Пятьдесят золотых страниц Святого Белогорья // Белгородские
известия. - 2004. - 9 января.
|
