ГЛАВНАЯ
страница

Constitutum
о концепции проекта

personalia
наши ведущие эксперты + наши авторы

natum terra
карта сайта

diegesis
концепции

sociopraxis материалы эмпирических исследований

methodo-logos размышления о методе

oratio obliqua критика, рецензии, комментарии

chora
публицистика, интервью

esse
эссе

sociotoria
форумы

habitus socis информация, аннотации, анонсы

studiosus
в помощь студенту (рефераты, консультации, методические материалы)

alterae terrae альтернативные ресурсы (ссылки)

 

Леглер В.А. Научные революции при социализме.


Глава VII. Замечания и дополнения

1. Более глубокие отличия

Мы знаем уже довольно много, чтобы согласиться с выводом книги (227), что «советская наука в массе своей как социальное явление есть нечто иное, нежели то, что понимается под словом «наука» на западе» (стр. 44). Сегодняшнюю советскую науку отличают иерархическая структура и вытекающая отсюда склонность к научной имитации и локальным идеологиям, а также факторы отставания, замедляющие темпы ее развития. Имеются и другие отличия, которые пока не упоминались.

Одно из них – разница между традиционными представлениями о цели науки и формулировкой цели науки в Советском Союзе. Согласно традиционной западной точке зрения, целью науки является познание истины. Наука существует сама для себя, потому что узнавать истину ей нравится. Она никому ничего не обязана. Если она приносит ценные практические результаты, то это дополнительная приятная неожиданность. Существование ради иных целей, например, ради практической пользы, наука, устами своих выдающихся представителей, решительно отвергает:

«Эйнштейн считает, что движущими силами развития науки являются не насущные потребности жизни общества, а... субъективное, ни от каких внешних причин не зависящее, стремление к истине... По Эйнштейну, цели науки заключаются в ней самой... Эйнштейн считает, что существует «чистая наука», не связанная с жизнью общества... Наука, по мнению Эйнштейна, развивается, прежде всего, под влиянием потребностей чистого мышления... Она не должна преследовать никаких практических целей – иначе она погибнет (306, стр. 226, 228, 229)».

Эти формулировки соответствуют традиционному типу европейского ученого – свободному независимому джентльмену, изучающему природу из собственного любопытства. Ученый – это мистер Шерлок Холмс, который в свободное время делает химические опыты или пишет трактаты о свойствах сигарного пепла. Сегодняшняя массовая наука на Западе изменила свое социальное лицо, но прежние понятия о цели она сохранила.

Совершенно иначе формулируются цели советской науки. Она провозглашается средством, позволяющим достичь некоторых более важных целей. В современном словаре о ней сказано:

«Наука как непосредственная производительная сила – система знаний о законах развития природы и общества, ставшая важнейшим фактором роста производительных сил социалистического общества и совершенствования общественных отношений. Превращение науки в непосредственную производительную силу; обусловлено как потребностями современного производства, так и выдающимися достижениями самой науки (142, стр. 133)».

В сущности, то же самое пишет в академическом журнале ученый, «проанализировавший свыше 150 предыдущих определений»:

«Наука – ...форма сознательной деятельности любого социума, необходимая для его существования... и – в конечном счете – для оптимизации человеческого бытия по отношению к среде обитания и развития (240, стр. 99)».

Наука позволит нам достичь материального изобилия, построить коммунизм, выиграть соревнование с Западом и т.д.:

«Развитие советской науки приобретает особо важное значение в современных условиях, когда научно-техническая революция стала важнейшей ареной соревнования двух противоположных мировых систем (142, стр. 133)».

Эти высказывания полностью соответствуют обществу, где производительный труд на общее благо провозглашен правом и обязанностью каждого индивида, где действуют принципы «от каждого по способностям» и «кто не трудится, тот не ест». Ученый находится на содержании народа, и народ справедливо ожидает, что ученый рассчитается с ним полезными плодами своего труда. Когда вся страна борется с врагами, восстанавливает разрушенное хозяйство или выполняет продовольственную программу, на этом фоне неприглядно и неуместно выглядит жрец чистой науки, интересующийся истиной для собственного любопытства и не думающий о практической пользе. И народ вправе знать, чем этот ученый занимается:

«Трактуется ли физическая теория с позиций операционализма, излагается ли квантовая механика в свете концепции дополнительности, рассматриваются ли закономерности быстрых движений в духе кинематизированной теории относительности Эйнштейна – это не частное дело того или иного специалиста-теоретика. Это имеет прямое отношение к практическим успехам физики и потому не может не затрагивать интересы государства (306, стр. 159)».

Между тем, изменение объявленной цели науки может иметь последствия. Например, те самые практические результаты, ради которых мы изменили цель, могут неожиданно снизиться. Беззаботные поиски истины могут оказаться практически результативнее. Это иллюстрация известного философского принципа, согласно которому чтобы попасть в цель, надо стрелять «выше» цели, иначе пуля уйдет в землю. Почему так происходит – частично объяснил Кун, отметив, что наука эффективна вследствие умения ученых постоянно отбирать проблемы, разрешимые на сегодняшнем уровне, и поэтому

«Чрезмерная заинтересованность в прикладных проблемах безотносительно к их связи с существующими знаниями и техникой может так легко задержать научное развитие (144, стр. 133)».

Так колонисты, свободно расселяющиеся по удобным путям новооткрытого континента, могут быстрее добраться до другого океана, чем инженеры, пробивающие строго прямой путь через хребты и болота. Ситуация может быть еще более острой, когда научная истина и практическая польза противоречат друг другу, и приходится выбирать между ними. Например, «норманнская» теория происхождения Киевского государства вредна, поскольку способствует низкопоклонству перед западом и мешает патриотическому воспитанию молодежи. Выше, в разделе, посвященном описанию научных идеологий, упоминается теория засоления орошаемых земель, представляющаяся ныне совершенно очевидной. В свое время она была отвергнута как вредная, поскольку требовала осваивать пустыни с осторожностью и мешала без оглядки строить плотины и каналы. Сегодня, когда темпы засоления старых земель сравнялись с темпами орошения новых, оказалось, что она была полезна, поскольку позволяла предсказывать события и заранее принимать необходимые меры. Но раньше, пока это не стало очевидным, правильное решение могло быть принято только при условии оценки теорий с позиций истинности (а не полезности). Только принятие приоритета истины позволяет признавать вредные или неприятные явления и затем бороться с ними.

Провозглашение практической пользы целью науки охотно поддерживается локальными идеологиями, доказывающими полезность самих себя и вредность противостоящих им научных теорий. Например, локальные идеологии о неисчерпаемости природных ресурсов, о перестойных лесах, которые надо спасать рубкой, об отсутствии генетических болезней человека и т.д. сначала очень полезны, поскольку позволяют не думать о последствиях. Позднее, когда почвы засолятся, рыба будет поймана, леса вырублены, а медицинские или исторические заблуждения тоже отомстят за себя, окажется, что стремление к истине наиболее полезно. Современный ученый пишет об этом так:

«Говоря о практической пользе, мы не должны забывать о том, что наука служит не только пользе, но и истине, и что поэтому ее развитие возможно лишь при условии определенного равновесия между двумя различными и в какой-то степени противоположными целями: стремлением к пользе и стремлением к истине... Практическая польза, понимаемая слишком прямолинейно, узко и недальновидно, может стать ложной и опасной мерой. Применение чисто утилитарной мерки к естествознанию может привести только к катастрофе – к иссушению источников современного естественнонаучного познания и, в конце концов, к резкому сокращению практических результатов... Когда речь заходит о пользе от занятий наукой, лучше всего забыть о всякой пользе, не думать о ней, думать об истине, и польза появится сама собой (143, стр. 10)».

Кун приводит перечень качеств или правил, которые он считает определяющими для ученых и научных сообществ. Вот эти правила, которые нами отчасти уже рассматривались:

«Ряд необходимых признаков принадлежности к профессиональной научной группе уже совершенно ясен. Ученый должен, например, интересоваться решением проблем, касающихся природных процессов... Решения, которые удовлетворяют его, не могут быть просто индивидуальной решениями, они должны быть приемлемы в качестве решения для многих. Группа, которая разделяет эти решения... представляет собой правильное, четко определенное сообщество профессиональных ученых-коллег. Одно из наиболее строгих, хотя и неписаных, правил научной жизни состоит в запрете на обращение к главам государств или к широким массам народа по вопросам науки... Члены единственно компетентной профессиональной группы... должны рассматриваться как единственные знатоки правил... или основания для решений (144, стр. 220-221)».

Соблюдение этих правил, по Куну, обеспечивает эффективность науки. Посмотрим, насколько они соблюдаются советскими учеными? Как мы видели выше, интерес к природе уступает у них стремлению к практической пользе. Часто он уступает и иерархическим соображениям, мотивам реакции на угрозу, иногда – чувству патриотизма (когда ученые изгоняют из своей среды талантливого, но оппозиционно настроенного коллегу), иногда национальным чувствам. Нарушение остальных правил из этого перечня мы наблюдали на протяжении всей книги. Локальные идеологии, научные оппозиции, принцип обхода – все это массовые нарушения цитированных правил.

Имеется еще одно свойство традиционной науки, которое английский ученый Сноу назвал «воинствующей моральностью науки». Он писал:

«Научная деятельность сама по себе прекрасна и правдива... Этот факт... отличает занятие наукой... от всех других видов интеллектуальной деятельности. Элемент моральности включен в самый процесс научной работы. Стремление найти истину само по себе является моральным импульсом... Методы, которыми ученые пользуются, чтобы отыскать истину, обязывают их к строгой моральной дисциплине (261, стр. 141, 133)».

Согласно Сноу, ученые испытывают непререкаемое уважение к истине и неспособны подтасовать факты или кого-нибудь обмануть. Ученые:

«В моральном отношении в общем составляют наиболее здоровую группу интеллигенции, потому что в самой науке заключена идея справедливости, и почти все ученые самостоятельно вырабатывают свои взгляды по вопросам морали (261, стр. 27)».

Можно предполагать, что если ученые будут видеть цель науки не в поисках истины, то и мораль их окажется не столь непреодолимой. Ученые, работающие ради практической пользы, могут быть не более нравственны, чем представители других профессий, которые тоже приносят пользу обществу.

Еще учась в школе я решил, что стану ученым. И окружающие предостерегали меня от этого, считая, что наука – занятие этически сомнительное. В небольшом городе, где я жил, имелся один научно-исследовательский институт, в котором постоянно происходили склоки, интриги и другие неприятные происшествия. Постепенно из советской литературы ушел ученый-подвижник, героически погибающий во время эксперимента. Его место заняли другие:

«В фельетонной периодике последнего времени прочно обосновался новый социальный тип – ленивый и апатичный сотрудник НИИ и КБ, скучающий на работе и не знающий, как убить время... Научная среда преподносится как арена игры самолюбий, карьеристских потуг и грязных комбинаций (105, стр. 25; 196; стр. 4)».

Вот еще несколько высказываний о современной советской науке:

«Простые нормы научной этики становятся временами недостижимыми идеалами, требующими подлинно гражданского мужества, риска и энергии, заслуживающих лучшего применения (311, стр. 7)».

«Моральная и психологическая атмосфера в науке ничего общего не имеет с теми идиллическими картинками, которые можно вычитать в самых критических и обличительных произведениях художественной литературы и мемуаров, посвященных науке прошлого (269, стр. 143)».

После приведенной чуть выше моральной характеристики ученых вообще (по Сноу), прочтем несколько рассказов о конкретных советских ученых. Вот на страницах газеты описывается директор института, который по пустой телефонной трубке устраивает представления перед подчиненными. Он имитирует «разговоры» с большим начальством, свидетельствующие о его весе и влиянии. Вся его деятельность сводится к борьбе за власть, интригам, устройству личных дел, воровству, мошенничеству и т.д. В его докторской диссертации переписаны чужие материалы. В институте никакой научной работы не ведется, процветают борьба и интриги. Те, кто критикуют директора, изгоняются вон, поддерживающие его награждаются имениями, наподобие феодальных вассалов:

«Не только квартиры, зарплата или автомашины использовались в качестве стимулов для поощрения тех, кто более верно и преданно служил директору. Как подарок создавались и «выдавались» преданным людям целые научные подразделения – сектора, группы (166,. стр. 12)».

В другой статье о том же директоре сообщалось, что он подделывал документы, носил фальшивые ордена, имел тайники с ценностями, что против него начато уголовное дело (176, стр. 12). Вот статья о двадцатилетней машинистке, ставшей референтом в президиуме ВАСХНИЛ, потом ученым секретарем и полной хозяйкой этого учреждения, имевшей «неограниченное доверие и покровительство президента Академии», потом кандидатом наук:

«Снова ахнули все: как же так – машинистка, даже элементарно не знакомая с сельским хозяйством, – и вдруг кандидат... Однако вскоре эти неуважительные голоса смолкли: на кого прикрикнули, кого просто выставили из аппарата академии. И все признали «ученую» (170)».

Затем излагается бесконечная цепь афер и злоупотреблений. Оклады, премии, перепродажи автомашин, родственники, квартира, 12 командировок за границу и т.д.:

«Гусарова и ее подручные действовали не таясь, у всех на виду... Весь коллектив в целом в течение долгого времени не оказывал должного сопротивления обнаглевшей аферистке... Местком и другие общественные организации академии по существу, прикрывали Гусарову, в зачатке глушили все критические сигналы (170)».

История из жизни. У директора института и вице-президента филиала Академии наук сын окончил университет и стал работать в одном из институтов филиала. С его заведующим лабораторией академик заключил нечто вроде договора, по которому заведующий обеспечивал скорейшую защиту кандидатской диссертации сына, а академик делал то же самое для докторской диссертации заведующего. Диссертацию сына делала вся лаборатория. Сам он слабо ознакомился с ней и, делая о ней доклад, предлагал задающим вопросы «посмотреть в тексте». Сын стал кандидатом наук, но заведующий не получил ответной помощи академика. Защита его не состоялась. С горя он запил, и вскоре был уволен. Заведовать лабораторией и готовить докторскую диссертацию (ту самую, которая, не удалась его предшественнику) стал сын академика.

Как и в предыдущем случае, о нравственности ученых можно судить не столько по наличию подобных людей, сколько по их возможности оставаться уважаемыми членами сообщества. Показателем этического уровня ученых может служить обширная газетная дискуссия о плагиате в науке, констатирующая большой размах этого явления:

«Плагиат, к сожалению, не только «запущенный недуг», но становится и характерным синдромом некоторой части нашей научной литературы, особенно монографий, статей, сборников и, конечно же, диссертаций (158)».

Для борьбы с плагиатом ученые и журналисты предлагают создать то специальный правовой кодекс, то нечто вроде полиции нравов в науке. Никогда ранее подобные меры в науке не требовались, ученые справлялись с немногочисленными нарушениями этики сами.

Вся практика научной имитации, локальных идеологий и связанного с ними научного насилия, в общем, не предполагает, что все эти действия совершаются высоконравственными людьми. В литературе встречаются характеристики научно-идеологических деятелей, например, такая:

«Моральный облик самого Презента – этого гангстера в науке – положительно омерзителен и ужасен... После августовской сессии... И.И.Презент был назначен на должность декана биолого-почвенного (факультета Московского университета и одновременно деканом биолого-почвенного факультета Ленинградского университета. Несколько лет И.И.Презент разъезжал из Москвы в Ленинград для исполнения своих обязанностей. За это время он уволил с обоих факультетов лучших специалистов... Презент буквально упивался властью. Он заставлял маститых профессоров и академиков часами дежурить в своей приемной и в то же время делал им оскорбительные публичные выговоры за малейшее опоздание на какое-нибудь заседание. Из своего кабинета приказал убрать все стулья, чтобы входящие в кабинет посетители-ученые, которых знал весь мир, стояли... Через несколько лет своей необычной службы И.И.Презент был уличен в систематическом принуждении студенток к сожительству... (199, стр. 59)».

Эти факты интересуют нас не сами по себе. Этические вопросы можно считать личным делом каждого индивида, поскольку никто, в конечном счете, не страдает от нарушений этики больше, чем сам нарушитель. Мы рассматриваем науку как более или менее эффективно работающий механизм, и вопросы морали интересуют нас лишь с точки зрения их влияния на эффективность этого механизма.

Ученые, чей этический уровень наименее высок, отличаются и наименьшими научными успехами. Упомянутый выше сын академика публикует работы на уровне примерно двадцатилетней давности, никакого отношения к современным научным проблемам не имеющие. Другой ученый, известный своим скандальным поведением, представил на международный конгресс доклад, от первого до последнего слова списанный с учебников. В нем сообщалось, что Тихий океан окружен континентами и вулканическими поясами, что пояса состоят из вулканов, кальдер, выходов термальных вод и газов и содержат месторождения, и что все это связано с внутренней активностью Земли (46, стр. 59). Все эти сведения, с которыми советская наука выходит на международный уровень, известны любому студенту-первокурснику. Так мнение, что поиск научной истины сам по себе способствует высокой нравственности, подтверждается «от обратного» научными неудачами людей, нравственность которых невысока.

Мы видим, что по основным, определяющим, глубинным характеристикам сегодняшняя советская наука и советские ученые сильно отличаются от традиционной науки.

 

Hosted by uCoz