ГЛАВНАЯ
страница

Constitutum
о концепции проекта

personalia
наши ведущие эксперты + наши авторы

natum terra
карта сайта

diegesis
концепции

sociopraxis материалы эмпирических исследований

methodo-logos размышления о методе

oratio obliqua критика, рецензии, комментарии

chora
публицистика, интервью

esse
эссе

sociotoria
форумы

habitus socis информация, аннотации, анонсы

studiosus
в помощь студенту (рефераты, консультации, методические материалы)

alterae terrae альтернативные ресурсы (ссылки)

ГОСТЕВАЯ КНИГА

 

С. Д. Лебедев

 

Две культуры:
Религия в российском светском образовании на рубеже XX-XXI веков
(социологический анализ взаимодействия)


Глава 4. Опыт эмпирического исследования

Заключительная глава нашего исследования посвящена определению социодинамических тенденций взаимодействия светской и православной культур, проявляющихся на поле современного российского образования. В соответствии с институциональной моделью православно ориентированной образовательной подсистемы, сформировавшейся в отечественном светском образовании в течение второй половины 1990-х – первой половины 2000-х гг. (см. Раздел III), мы сосредоточиваем эмпирический анализ на трех основных узлах этой подсистемы: 1) в средней общеобразовательной школе, где учащиеся получают общие сведения о религии в контексте учебно-воспитательной деятельности; 2) в конфессиональной общеобразовательной школе, где религиозная (православная) традиция в значительной степени формирует контекст их жизненного мира; 3) на специализированных (теологических) факультетах государственных учебных заведений высшего профессионального образования. Во всех трех случаях применяется статусно-позиционная модель социодинамики культурных процессов, фиксирующая изменения в социально-когнитивном (с акцентом на ценности) и информационно-коммуникативном аспектах межкультурного взаимодействия в их взаимосвязи, унифицированные методики сбора, обработки и анализа социологической информации.

Опросы проводились по квотной двуступенчатой выборке применительно к учащимся школ (выдерживались равные квоты по гендерному признаку и по критерию изучения/неизучения в школе религиозно-ориентированных предметов), и по сплошному принципу применительно к учащимся конфессиональных школ и студентам.

 

 

§ 1. Светско-православное взаимодействие в средней общеобразовательной школе

Средняя светская общеобразовательная школа является наиболее обширным участком образовательного поля светско-православного взаимодействия в современной России. Это «наиболее массовый тип российских учебных заведений, формирующих в современном государстве и обществе сознание гражданина страны. Миновать среднее учебное заведение человек не может, и именно там он… во многом определит свои ценностные ориентиры»[1]. Соответственно, тот «габитус» взаимодействия светской и религиозной культур, который будет сформирован у человека в школе, будет с большой долей вероятности определять его светско-религиозную идентичность и его отношение к культуре-контрагенту и в дальнейшем.

Следует отметить, что массовая трансляция конфессионально ориентированных религиоведческих знаний в образование на уровне средней школы далеко не сводится только к специализированным занятиям по предметам типа «Основ православия», «Православной культуры» и их аналогов. С середины (а фактически с конца) 1990-х гг. по настоящее время это влияние распространялось только на часть российских школ и выражалось в форме проведения, главным образом, факультативных занятий по указанным конфессионально ориентированным религиоведческим предметам[2]. Вместе с тем, циркуляция религиоведческих, в т.ч. религиозно ориентированных, знаний в школьном образовательном процессе осуществляется и вне специализированных предметов и курсов. Как справедливо отмечает Вс. Луховицкий, начиная с 1988 года в нашей стране «подготовлена и издана масса популярных книг для школьников, успешно используемых учителями на самых разных уроках… на уроках литературы специально о Библии и Евангелии говорится в начальной школе, в 5 и 6 классах и в старших классах – постоянно, при изучении творчества большинства русских писателей»[3]. Заметную роль играют такие предметы, как «Мировая художественная культура», где учителя рассказывают детям о том огромном влиянии, которое оказало христианство на европейское искусство, и некоторые другие.

Соответственно, в «школьную» выборку пропорционально (50/50 %) включены не только учащиеся, изучающие конфессионально ориентированные религиоведческие предметы, но и школьники, таких предметов не изучающие. Следует особо отметить, что наше исследование не выявило существенных расхождений между той и другой группами школьников в плане религиозности и религиозной самоидентификации, оценки совместимости светской и православной культур и интереса к религии.

В то же время, в сравнении с конфессиональной общеобразовательной школой и теологическим факультетом (отделением, кафедрой) в высшем учебном заведении данный узел религиозно-образовательной подсистемы  отечественного светского образования объективно характеризуется значительно меньшей интенсивностью светско-религиозной межкультурной коммуникации. Это следует учитывать при сопоставлении данных по различным категориям субъекта взаимодействия. Тем не менее, с учетом комплексности коммуникативных каналов трансляции религиозной информации, далеко не сводящейся только к учебному процессу, в свете общей тенденции религиозного ренессанса активизация этой коммуникации в средней школе представляется социальным фактом. Задача здесь, как и в случае двух других основных групп субъекта взаимодействия, состоит в качественном определении и количественном измерении ее основных параметров и последующем соотнесении их с социально-когнитивными характеристиками взаимодействия культурных репрезентантов светского и религиозного характера.

В ходе эмпирического исследования нами был опрошен контингент учащихся старших классов средних школ Белгородской, Московской и Нижегородской областей (N = 618). Выборка квотировалась по полу, возрасту и месту проживания респондентов (город/село).

Общая диспозиция взаимодействия культур. Выборка светских школьников обнаружила следующую картину светско-православного взаимодействия. Здесь представлены все четыре основные статусные позиции по степени релевантности религиозной (православной) веры, при этом они оказались относительно пропорциональными в количественном отношении. Всего религиозную веру отнесли для себя к числу терминальных («главных») ценностей 32,5% респондентов, к числу инструментальных («значимых для достижения главных») – 24,8%, к числу «эпизодических» – 28,2% и к числу малозначимых – 12,1% респондентов. Исходя из этих данных, при условии совпадения терминального характера ценности «Религиозная вера» с показателями самоидентификации, к категории верующих–православных может быть отнесено до 1/3 опрошенных. В плане самоидентификации по религиозному и конфессиональному принципу к «верующим» и «православным» отнесли себя 76,12 % от первой подгруппы, 72,55 % от второй, 72,42 % от третьей и 40 % – от четвертой подгруппы. Здесь можно видеть, что, в соответствии с обоснованным нами в предыдущей главе критерием православной религиозности, объективная и субъективные составляющие критерия религиозности обнаруживают заметное тяготение друг к другу.

Подгруппа, соответствующая IV статусной позиции, единственная из всех характеризуется преобладанием отрицательной оценки совместимости светской и православной культур. Суммарный показатель оценки совместимости культур-контрагентов здесь составил -1,95. При этом потенциально системообразующая ценность религиозной православной культуры «Религиозная вера» обнаруживается посредством кластерного анализа на дальней периферии социально-когнитивной структуры, что полностью соответствует нашим предположениям о ее месте и роли в арелигиозном сознании. Данная ценность оказывается практически изолирована от всех прочих элементов ценностного ряда, будучи отделена от них уже на первом уровне деления кластерного дерева. Максимально возможный показатель иррелевантности «контрольной ценности» в сочетании с отрицательным индексом совместимости взаимодействующих культур, дополняемые наименьшим в ряду показателем религиозно-конфессиональной самоидентификации, дают основание отнести соответствующий тип межкультурного взаимодействия к конфликтному.

Подгруппа школьников, представляющая III статусную позицию, демонстрирует в целом положительную оценку совместимости светской и православной культур. Соответственно, их комплиментарность в данном случае обретает положительное значение: ее суммарный индекс здесь равен 4,91. Тем не менее, положение ценности религиозной веры в сравнении с ее положением в «арелигиозной» подгруппе здесь не меняется. В плане тесноты кластерных связей она ни на один уровень не приближается к аксиологическому «ядру», но остается в сфере дальней периферии и, следовательно, сохраняет свою полную иррелевантность для аутентичной светской культуры. Данный тип взаимодействия светской и религиозной культур, в соответствии с приведенной выше (см. Раздел 3) классификацией, соответствует параллельному.

Следующая подгруппа, репрезентирующая II статусную позицию, демонстрирует некоторую степень приближения потенциально системообразующей ценности «Религиозная вера» к аксиологическому ядру социально-когнитивной структуры аутентичной культуры. При этом характерно, что все же данная ценность не переходит границы между дальней и ближней периферией последней, по-прежнему оставаясь в сфере иррелевантности для учащихся. Соответственно, «распаковки» семантического пакета религиозной православной культуры, невзирая на возрастающее субъективное расположение к ней, здесь все еще не происходит, и потому данная статусная позиция также классифицируется нами как тяготеющая к параллелизму в отношениях светской и православной культур (несмотря на значительное повышение суммарного индекса комплиментарности, который составил 8,16).

Напротив, подгруппа, находящаяся в первой статусной позиции – «религиозная» – демонстрирует весьма яркий образец культурной интеграции. Здесь АРК, представленный контрольной ценностью «Религиозная вера» в сочетании с максимально высокими показателями религиозной и конфессиональной самоидентификации, проникает в самое ядро аутентичной культуры субъекта, обнаруживая тесные ассоциации с составляющими его ценностными элементами при положительном индексе комплиментарности культур (3,78). В свете нашей исследовательской методологии, это дает основание говорить о следующем. Во-первых, ценность «Религиозная вера», являющая собой в данном контексте «зерно» православной религиозности и религиозной культуры, занимает место среди наиболее значимых ценностных ориентаций данной подгруппы. Во-вторых, эти ценностные ориентации предполагают достаточно сильную степень когнитивной, «логической» интеграции друг с другом (во всяком случае, на имплицитном уровне). В-третьих, с учетом принципа религиозной доминанты, можно предположить, что интегрирующие их структуры представлений содержат, по меньшей мере, зачатки религиозных легитимаций соответствующих ценностей в ключе сакрального отношения православия.

Социально-когнитивный фактор предполагает анализ конкретного «содержательного наполнения» выявленных типов взаимодействия светской и православной культур. Здесь оценивается, прежде всего, количественная мера и качественные характеристики задействованных в процессах межкультурной интеракции ценностей, как узловых моментов репрезентантов взаимодействующих культур. Ниже мы последовательно рассмотрим динамику их изменения по статусным позициям.

Четвертая подгруппа, соответствующая «арелигиозной» статусной позиции, характеризуется следующими показателями. Сама религиозная вера, как ценность, оказалась оттеснена здесь на самую дальнюю периферию аксиологической структуры и практически изолирована от других ценностей, от которых она отделена уже на первом уровне деления кластерного дерева. В противопоставленном ей «большом» кластере четко прослеживается ядро из семи ценностей с индексами от 0,99 до 0,86. Это: «Здоровье», «Образование», «Карьера, успех», «Развитие способностей», «Благосостояние», «Уважение к старшим». В сферу ближней периферии попали «Семья», «Профессионализм», «Удовольствие», «Нравственность и порядочность», «Политические права и свободы», «Прогресс общества», «Согласие и стабильность», «Родина», «Предприимчивость». На дальней периферии оказались ценности «Труд», «Полезность людям», «Высокая культура», «Творчество», «Религиозная вера».

Третья подгруппа, для которой характерен «эпизодический» характер религиозности, показала следующие результаты. Контрольная ценность религиозной веры здесь сохраняет то положение, которое она заняла в предыдущей группе – т.е. составляет отдельный «кластер», противопоставленный на первом уровне разрезания дерева другому кластеру, объединяющему все остальные 19 ценностей. Ядро же включает в себя 8 аксиологических элементов с индексами по свертке от 0,98 до 0,82. В число этих элементов аксиологического ряда вошли: «Здоровье», «Семья», «Образование», «Уважение к старшим», «Профессионализм», «Развитие способностей», «Родина», «Полезность людям». За пределами ядра в сфере ближней периферии оказались: «Карьера, успех», «Благосостояние», «Нравственность и порядочность», «Удовольствие», «Согласие и стабильность». Соответственно, иррелевантными выступили ценности «Труд», «Предприимчивость», «Политические права и свободы», «Прогресс общества», «Высокая культура», «Творчество», «Религиозная вера».

Вторая подгруппа опрошенных («прагматики»), продемонстрировала следующую картину. Контрольная ценность оказалась у нее на периферии аксиологической структуры, будучи отделена от ядра еще на первом уровне разрезания кластерного дерева. Тесных ассоциаций здесь не выявлено (наиболее близкая к ней ценность – «Творчество» – находится только на четвертом уровне тесноты кластерных связей. Что же касается самого ядра, то его с высокой долей вероятности образует компактная ценностная группировка из семи элементов, обладающих максимальным индексом (от 0,97 до 0,90). В эту структуру вошли: «Семья», «Здоровье», «Образование», «Карьера, успех», «Благосостояние», «Профессионализм», «Родина». Также к аксиологическому ядру тяготеют ценности «Развитие способностей», «Уважение к старшим», «Нравственность и порядочность», «Труд» (ближняя периферия). Среди ценностей, вытесненных в сферу иррелевантности, обнаружились: «Полезность людям», «Политические права и свободы», «Удовольствие», «Прогресс общества», «Предприимчивость», «Согласие и стабильность», «Высокая культура», «Религиозная вера» и «Творчество».

Наконец, применительно к первой (религиозной) статусной позиции кластер-анализ дает следующую картину.  Ядро аксиологической структуры, помимо контрольной ценности «Религиозная вера», составило достаточно большое количество светских ценностей. Наиболее тесно ассоциированными с ней оказались: «Здоровье», «Родина», «Уважение к старшим», «Семья», «Нравственность и порядочность», «Образование» (от 13 до 8 уровня тесноты кластерных связей соответственно) с индексами по свертке от 0,97 до 0,92. Помимо них, в ядро вошли еще 7 аксиологических элементов, как-то: «Профессионализм», «Карьера, успех», «Развитие способностей», «Благосостояние» (7 уровень), «Высокая культура», «Согласие и стабильность» (6 уровень), «Предприимчивость» (5 уровень) – с индексами от 0,87 до 0,81. К ценностному ядру у «религиозной» подгруппы тяготеют также ценности ближней периферии, такие как «Труд», «Политические права и свободы» и «Творчество». Данный набор аксиологических элементов социального знания, таким образом, является релевантным для взаимодействия светской и православной культур применительно к «религиозной» подгруппе.

Далее, в соответствии с четырьмя «контрольными точками», отображающими индекс ценности в каждой из статусных позиций, мы выстраиваем условный тренд по каждой из ценностных ориентаций. Тренд аппроксимирует прямой линией по методу наименьших квадратов «рейтинги» ценностей по всем четырем статусным подгруппам; для его расчета используется метод регрессионного анализа. Обобщенным показателем функциональной роли каждого аксиологического элемента социального знания во взаимодействии светской и православной культур здесь выступает коэффициент наклона тренда К.

В случае со светскими школьниками, К практически всех элементов ценностного ряда, за исключением одного, показал наклон в сторону «арелигиозной» статусной позиции. Исключение составила ценность «Полезность людям», коэффициент которой имеет наклон в обратную сторону (впрочем, с небольшой степенью крутизны). Это означает, что подавляющее большинство аксиологических элементов таблицы обнаружило тенденцию к возрастанию своего значения в направлении десекуляризации и, наоборот, к снижению релевантности в направлении секуляризации. Ниже соответствующие тенденции иллюстрируют Диаграммы 1 и 2 (линия тренда обозначена пунктиром).

 

Диаграмма 1

Тренд релевантности контрольной  ценности «Религиозная вера»

 

Регрессионная модель: Y = 3,0 – 27,4 * X

 

Диаграмма 2.

Тренд релевантности ценности «Полезность людям»

 

Регрессионная модель: Y = 2,3 + 7,6 * X

 

Регрессионный анализ обнаружил, что максимальные коэффициенты наклона тренда проявила группа ценностей в следующем составе: «Творчество» (К=76,9), «Прогресс общества» (К=46,5), «Политические права и свободы» (К=40,0), «Труд» (К=37,3), «Высокая культура» (К=32,3) и «Предприимчивость» (К=30,0). Сравнительно высокие показатели обнаружили также ценности, как «Религиозная вера» (К=27,4), «Нравственность и порядочность» (К=22,2) и «Согласие и стабильность» (К=21,3). Таким образом, половина ценностного ряда характеризуется крутым наклоном, который соответствует резкому возрастанию значения соответствующих аксиологических «узлов» в направлении вектора десекуляризации. Теперь следует проанализировать, в какой форме взаимодействия – «параллельной» или интеграционной – данный потенциал реализуется по-преимуществу.

Распределение релевантности указанных ценностей для взаимодействия культур по статусным позициям вносит в намечающуюся картину межкультурного взаимодействия некоторые коррективы. Так, например, ценности «Творчество» и «Высокая культура», так же, как и «Религиозная вера», релевантны для взаимодействия культур только в первой статусной позиции (значение 0,026, 0,062 и 0,073 соответственно); ценность «Прогресс общества» – напротив, только в четвертой (–0,043); «Политические права и свободы» – в первой и четвертой (0,028 и –0,045 соответственно); «Труд» – в первой и второй (0,031 и 0,052); «Предприимчивость» – в первой и четвертой (0,059 и –0,039); «Нравственность и порядочность» – во всех (показатели 0,069; 0,053; 0,045 и –0,045 соответственно); «Согласие и стабильность» – в первой, третьей и четвертой (0,06; 0,041 и –0,043). Оставшиеся аксиологические элементы также демонстрируют неравномерность своего распределения по статусным позициям.

В целом, в соответствии с проведенным анализом, ценностные ориентации опрошенного контингента учащихся поделились на следующие группы:

1)      «Универсальные» – те, которые оказались «задействованы» во всех основных типах светско-православного межкультурного взаимодействия (т.е. отмечены не менее чем в трех статусных позициях). В этот разряд попали: «Нравственность и порядочность»; «Профессионализм»; «Карьера, успех»; «Развитие способностей»; «Семья»; «Родина»; «Уважение к старшим»; «Благосостояние»; «Здоровье»; «Образование»;

2)      «Амбивалентные» – те, которые оказались в полярных статусных позициях, соответствующих интеграционному и конфликтному типам взаимодействия. К ним относятся: «Предприимчивость» и «Политические права и свободы»;

3)      «Религиозно ориентированные» – представляющие репрезентант православной культуры и, соответственно, присутствующие в первой статусной позиции (допускается также присутствие в одной или обеих промежуточных позициях). Такие ценностные ориентации представлены «Религиозной верой», «Творчеством», «Трудом» и «Высокой культурой»;

4)      «Секулярно ориентированные», присутствующие в четвертой статусной позиции (допускается также присутствие в одной из промежуточных позиций). Эту подгруппу ценностных ориентаций составили «Прогресс общества» и «Удовольствие». К данной категории тяготеет также ценность «Полезность людям», представленная исключительно в третьей статусной подгруппе и единственная из всех имеющая наклон тренда в сторону религиозной статусной позиции.

Исходя из данного расклада, мы полагаем обоснованной следующую интерпретацию.

Во-первых, половина ценностного ряда, качественно представленная самыми разнообразными ценностными ориентациями, оказалась одинаково легитимированной как в контексте «сугубо светской», секулярной культуры, так и в контексте формирующейся православной культуры. При этом светская культура легитимирует их как в своем «конфликтном», так и в «толерантном» в отношении православной религии варианте. Данная группа ценностей фактически представляет собой основательную базу для диалога светской и православной культур и, соответственно, для православной миссии в среде учащихся, где эти аксиологические моменты могут служить «опорными пунктами». Принимая во внимание объем и качественное разнообразие данной аксиологической платформы, можно с достаточным основанием предположить, что при возникновении ситуации межкультурного конфликта последний будет носить характер не столько конфликта ценностей, сколько конфликта интерпретаций, в значительно большей мере склонного к конструктивному разрешению концептуальными средствами.

Во-вторых, к указанной платформе тяготеют еще две ценностные ориентации, которые мы отнесли к разряду «амбивалентных»: именно, «Предприимчивость» и «Политические права и свободы». Соответствующие ценности также легитимируются на обоих «полюсах» взаимодействия, но отсутствие их релевантности для взаимодействия культур в промежуточных статусных позициях дает основание предположить, что именно они являются предметом достаточно острого конфликта интерпретаций. Последнее неудивительно с учетом того обстоятельства, что данные ценности прочно ассоциируются с либеральным секуляристским идеалом, но вместе с тем в последние годы предпринимаются активные попытки их легитимации и интерпретации в православно-христианском ключе[4].

В-третьих, в сознании опрошенного контингента учащихся именно православный культурный контекст легитимирует сегодня такие значимые ценности, как «Творчество», «Труд» и «Высокая культура». Характерно, что секуляризованная светская культура, свойственная трем четвертям опрошенных, во всех своих разновидностях оказалась склонна к вытеснению их из сферы релевантности, вместе с ценностью «Религиозная вера». Ценностные ориентации на творчество и на высокую культуру, занимавшие исключительно значимое место в культуре советского общества, в постсоветский период остались «не у дел», и вместе с целым рядом основополагающих ценностей традиционалистского плана были реабилитированы в православном культурном контексте. Это вполне соотносится с выводом современных социологов о том, что «православная» ментальность, являвшаяся на протяжении многих столетий как бы «визитной карточкой» русских, сегодня оказалась запертой в том сегменте ценностного спектра, который характерен именно для советского фундаментализма»[5].

Несколько неожиданным на этом фоне выглядит православная «монополия» на ценность труда, провозглашаемую либеральными идеологами одним из столпов «цивилизованного» общества западного типа. Тем не менее, этот нюанс вполне укладывается в объяснение, согласно которому труд, так же как и творчество, религиозная вера и ряд других состояний, связанных с длительным напряжением и отсроченным результатом (аскезой), в социокультурном контексте постмодерна стремительно теряют свою ценность[6]. Напротив, религиозная культура православия в силу этой же причины склонна отводить им высокое место в своей ценностной иерархии.

В-четвертых, из сферы притязаний православной культуры в том ее репрезентанте, который демонстрируют опрошенные учащиеся, выпадают очень немногие ценности. К данной категории принадлежат «Прогресс общества» и «Удовольствие». «Прогресс общества» – единственная идеалистическая ценностная ориентация, которая характеризует секулярную светскую культуру, но на которую при этом не распространяются легитимации православной культуры. По-видимому, это связано как с чуждостью мифологемы прогресса традиционному православному вероучению[7], так и с практической амбивалентностью прогресса в его историческом плане. Ценность «Удовольствие» сегодня практически узурпирована чувственной культурой постмодерна и в немалой степени дискредитирована в глазах людей, ориентированных на идеалы иного порядка. Наконец, ценность «Полезность людям» по понятным причинам выпадает из легитимаций современной секулярной светской культуры, которой свойственна индивидуалистская ориентация, но при этом, как можно видеть, не всегда легитимируется и в контексте православной культуры.

Здесь можно предположить два объяснения: 1) данная ценность может быть недостаточно проявлена на современном этапе взаимодействия культур именно из-за своего «продвинутого», императивно нагруженного характера, требующего реально «послужить ближнему»; 2) данная ценность ставится под известное сомнение формирующимся (а значит, испытывающим влияние психологии неофитства)  православным менталитетом как чрезмерно «мирская», в некотором смысле утилитарная, тогда как православная религиозность воспринимается учащимися преимущественно в идеалистическом ключе. Более убедительной нам представляется первая версия. Очень низкий уровень «воцерковленности» опрошенного контингента светских школьников свидетельствует против сколько-нибудь существенного распространения среди них умонастроений православного неофитства. Практическое отсутствие ценностной ориентации на то, чтобы быть полезными другим, вполне объясняется тем обстоятельством, что исходно аутентичная светская культура в значительной мере поражена индивидуализмом и до известной степени – социальными настроениями «избегания усилий»[8].

Информационно-коммуникативный фактор. Теперь следует проанализировать изменения третьего важнейшего аспекта социодинамики светско-православного взаимодействия – ее инфокоммуникативного поля.

Четвертая статусная позиция (соответствующая в данном случае конфликтному типу взаимодействия светской и православной культур) характеризуется тем, что здесь на роль и статус эпицентра его информационно-коммуникативного поля претендует масс-медийный канал. Коэффициент интегрированности данного канала с другими максимален и составляет 0,344. Отношения синергии – максимальной прямой корреляции  связывают масс-медийный канал с миссионерским, научно-экспертным и формально-церковным (0,9), несколько меньшие (0,7) – с неформально-церковным и богослужебным каналами трансляции информации о религии. Значимых корреляций с двумя оставшимися каналами – семейным и учебным – анализ не выявил. 

Ближайшим по степени влияния и потенциальным «оппонентом» средствам массовой информации для данной подгруппы выступает неформально-церковный канал (общение с верующими). По коэффициенту интегрированности (0,323) он лишь немногим уступает масс-медийному, занимая второе место после него, но при этом находится в состоянии высокой интегрированности практически со всеми остальными каналами, за исключением семьи.

Соответствующая диспозиция при поверхностном взгляде наводит на мысль о том, что конфликтное соотношение репрезентантов светской и православной культур в сознании данной подгруппы учащихся – следствие того, что наиболее ею востребованные инфокоммуникативные каналы межкультурного взаимодействия транслируют принципиально различную информацию о православной религии и культуре. Можно предположить, что в результате в головах и сердцах школьников инициируется некий острый конфликт ценностей и представлений, что стимулирует у них секуляристские настроения, как защитную реакцию аутентичной светской культуры.

На самом деле все выглядит несколько иначе. Ситуация проясняется, если обратиться к стоящей за этими цифрами картине реального информационного потребления. В целом коэффициент дисперсии векторов инфокоммуникативной таблицы в данной подгруппе составил 2,907. В соответствии с ним, к масс-медийному каналу (светским газетам, журналам, сети Интернет), как к источнику информации о религии, постоянно обращается только 4% опрошенных школьников старших классов; 8% обращается к нему достаточно регулярно, и еще 24% востребует его в данном качестве «время от времени». В результате масс-медийный канал в плане образовательного взаимодействия светской и религиозной (православной) культур оказывается более или менее значимым лишь для немногим более трети «арелигиозной» подгруппы учащихся, а существенно значим – всего для каждого девятого ее представителя. У тех каналов, с которыми масс-медийный связывают сильные прямые корреляции, показатели востребованности еще меньше: достаточно сказать, что постоянно респондентами не востребуется ни один из них (показатели равны 0), а достаточно регулярно – только миссионерский, к которому обращается не более 8% данной подгруппы учащихся. В особенности мало востребованным здесь остается богослужебный канал: он, как правило, не задействуется вообще (80%) или задействуется «редко» (20%).

Единственно «сильными» каналами, которые могли бы интегрировать инфокоммуникативное поле светско-православного взаимодействия данной подгруппы, выступают семейный (родители, бабушка), лидирующий в рейтинге востребованности с коэффициентом 0,60, и учебный (второе место, коэффициент 0,56 соответственно). Однако они в данном случае оказываются практически не согласованными между собой (показатель корреляции всего 0,3) и вместе с тем чрезвычайно слабо интегрированными с другими каналами.

Таким образом, картина инфокоммуникативного поля «арелигиозной» подгруппы учащихся в действительности выглядит скорее диффузной и разреженной: здесь между собой сталкиваются и пересекаются ряд слабых информационных потоков, весьма незначительно различающихся по своему реальному воздействию на сознание респондентов. Соответственно, можно утверждать, что субъект просто идет по пути наименьшего сопротивления: оставаясь на исходно репрезентативных светских позициях, он «плывет по течению», фиксируя в своих установках ощущение значительного противоречия между аутентичной светской культурой и воспринимаемой извне культурой православной. Конфликт светской и православной культур здесь оказывается, во всяком случае, не острым, а пассивным, в силу чего рассматривать арелигиозную подгруппу опрошенных нами учащихся школ как некую «цитадель секуляризма» нет достаточных оснований.

Далее, третья статусная позиция представляет «параллельный» тип межкультурного светско-православного взаимодействия. Здесь основной претендент на ядро взаимодействия культур – также масс-медийный канал. В то же время следует отметить, что его коэффициент интегрированности ниже, чем в предыдущем случае – 0,299. Данный канал полностью коррелирует с миссионерским и научно-экспертным; близок к этому – 0,9 – его коэффициент корреляции с неформально-церковным каналом; имеется тенденция к корреляции – по 0,6 – с богослужебным  и формально-церковным каналами. По-прежнему «изолированными» остаются такие каналы, как учебный и семейный.

Тем не менее, нельзя не отметить одну важную тенденцию – существенное повышение общей интенсивности практически всех каналов инфокоммуникативного поля. Дисперсия векторов составляет здесь всего 0,540 – это почти в 6 раз меньший показатель по сравнению с предыдущей подгруппой (и, отметим, минимальный по всем четырем статусным позициям). Это означает, что плотность суммарного инфокоммуникативного потока здесь оказываются в несколько раз выше, нежели в «арелигиозной» подгруппе. Соответственно, учащиеся, склонные хотя бы изредка обращаться к религиозной вере, в целом заметно восприимчивее к информации о религии, нежели их «арелигиозные» товарищи.

«Эпицентр» светско-религиозных коммуникаций у второй статусной подгруппы учащихся смещается совсем в другую сторону: здесь наибольший коэффициент синергийности – 0,275 – демонстрирует неформально-церковный канал (общение с верующими). Максимальные «пересечения» он обнаруживает с научно-экспертным и масс-медийным (коэффициенты корреляции по 0,9); несколько меньшие, но значимые – с миссионерским, богослужебным и формально-церковным (священники) каналами (по 0,7). Тенденция изоляции учебного и семейного каналов здесь по-прежнему сохраняется.

Что касается общей интенсивности межкультурных коммуникаций, то здесь, в отличие от предыдущей статусной позиции, она снова несколько снижается. Соответствующий коэффициент дисперсии составляет 1,038, что вдвое больше, чем у предыдущей подгруппы. Учащиеся, осознающие для себя религиозную веру как стабильную ценность-средство, таким образом, не склонны интенсифицировать свое восприятие информации о религии по сравнению с «эпизодически верующими» – скорее наоборот; в то же время у них соответствующие показатели заметно выше, нежели у школьников, иррелевантных к религии.

Наконец, первая статусная позиция характеризуется существенной иной информационно-коммуникативной картиной. Здесь впервые за все время на первое место по коэффициенту синергийности выходит учебный канал со значением коэффициента 0,360. Максимально он интегрирован с неформально-церковным каналом (корреляция 0,9), несколько в меньшей степени – с научно-экспертным и масс-медийным (по 0,7); некоторая тенденция к интеграции прослеживается также в отношении миссионерского и богослужебного каналов (коэффициенты корреляции по 0,6 соответственно). С семейным каналом у учебного по-прежнему не обнаруживается значимой корреляции; также впервые за все время из «синергии» с учебным каналом выпадает общение со священниками (формально-церковный канал).

Интенсивность межкультурных коммуникаций в первой подгруппе, по сравнению с предыдущей, снова возрастает, но, тем не менее, все же не достигает уровня третьей подгруппы. Дисперсия векторов здесь составила 0,882, что меньше, чем во второй, и значительно меньше, нежели в четвертой статусных подгруппах, но больше по сравнению с третьей.

Итак, на основе анализа информационно-коммуникативного поля светско-православного межкультурного взаимодействия применительно к опрошенному контингенту светских школьников, можно видеть следующие тенденции:

– общее повышение степени интенсивности коммуникаций; как и следовало ожидать, в целом степень «плотности» и синергийности инфокоммуникативного поля светско-православного взаимодействия в средней общеобразовательной школе возрастает по мере усиления релевантности религии в жизненном мире учащихся. Тем не менее, прямой пропорциональности в этом отношении не наблюдается: граф тренда данной величины напоминает скорее «зигзаг» с максимальной вершиной в третьей статусной позиции. Из этого следует, что «религиозный» выбор в принципе предполагает высокую степень инфокоммуникативной активности по сравнению с выбором в пользу арелигиозной, «сугубо светской» позиции, но он не обязательно связан с максимально высокими показателями такой активности. Скорее, он связан с качественными характеристиками коммуникации и информации: доминированием одних каналов трансляции над другими;

– смещение «эпицентра» по мере десекуляризации от сугубо светского масс-медийного канала к церковному и учебному; показательно, что доминирование учебного канала характеризует именно «религиозных» учащихся; это может быть связано как с тем обстоятельством, что религиозность формируется под значительным влиянием школьного образования, так и с тем, что учащиеся с религиозной доминантой сознания часто выбирают в качестве «базового» именно этот канал трансляции соответствующей информации. Так или иначе, с религиозностью субъекта коррелирует наиболее систематически организованная структура информации и знания о религии, в комплексе характеризующаяся научным подходом, культуросообразностью и когерентностью в отношении светской культурной традиции. При этом обращает на себя внимание резкое изменение положения учебного канала – «прыжок» с периферии инфокоммуникативного поля в «светских» подгруппах в ядро в случае «религиозной» подгруппы. Показательно, что «прагматическая квазирелигиозность» второй подгруппы коррелирует со стихийным неформальным общением с «верующими», а «эпизодическая квазирелигиозность» третьей – со средствами массовой информации, т.е. с источниками, не дающими сколько-нибудь системной и полной картины знания о религии.

– стабильно незначительная роль семьи; полученные нами данные косвенно подтверждают, что религиозная вера и религиозная культура сегодня практически не транслируется через институт семьи, хотя трансляции через нее сколько-нибудь ярко выраженных контррелигиозных установок наше исследование также не выявило. Информация о религии, получаемая учащимися в семье, несмотря на высокий «абсолютный» уровень частоты, по-видимому, не оказывает существенного влияния на культурно-мировоззренческий выбор в пользу или не в пользу религии. Все это заставляет предположить, что семейный инфокоммуникативный канал в массовом контексте базового образования играет роль «фона», адаптирующегося к содержанию лидирующих каналов.

 

§ 2. Светско-православное взаимодействие в средней конфессиональной школе

Создание и развитие системы конфессиональных средних общеобразовательных учебных заведений образовательной деятельности Церкви в светском образовательном пространстве представляет другое, элитарное направление соответствующей церковной стратегии. Оно предполагает соединение светского образования по государственному стандарту с достаточно глубоким погружением в религиозно-культурный контекст. Соответственно, как о том уже говорилось выше, эффект трансляции религиозной культуры в силу своей комплексности здесь предполагается более серьезный, но и более «отсроченный» во времени и требующий от Церкви значительно больших организационных, финансовых и прочих затрат. Поэтому, если ситуация взаимодействия светской и религиозной культур в массовой общеобразовательной светской школе, по большому счету, характеризует реальный результат религиозно-образовательной миссии, то применительно к конфессиональным учебным заведениям, дающим общее среднее образование государственного стандарта, она играет роль своего рода культурного образца, который, согласно задающему сегодня тон православному проекту религиозного возрождения, призван быть ориентиром для массовой общеобразовательной школы.

В хорде исследования были опрошены учащиеся старших классов конфессиональных учебных заведений (православных гимназий) г. Москвы, Белгородской и Тульской областей (выборка 300 человек).

Общая диспозиция взаимодействия культур. В отличие от светских школьников и, как мы увидим дальше, студентов-теологов, опрошенные нами учащиеся православных гимназий обнаружили по признаку релевантности религии только две основные подгруппы: «религиозную» и «прагматическую» соответственно.

В целом следует отметить, что опрошенные нами учащиеся православных гимназий, как того и следовало ожидать, демонстрируют значительно больший уровень религиозности и воцерковленности, нежели светские школьники. Фактическая религиозность (сочетание терминального характера ценности религиозной веры с положительной религиозной и конфессиональной самоидентификацией) характеризует практически всю первую подгруппу, составляющую 70,8% от всего массива. Что же касается воцерковленности, то она здесь предполагается «по определению»: о ней красноречиво говорит тот факт, что практически все опрошенные регулярно молятся, посещают храм и читают духовную литературу.

Подгруппа, соответствующая II статусной позиции, в сравнении с аналогичной статусной позицией у светских школьников, демонстрирует некоторую степень приближения потенциально системообразующей ценности «Религиозная вера» к аксиологическому ядру социально-когнитивной структуры аутентичной культуры. Теперь она отстоит от ядра лишь на один уровень деления кластерного дерева. Тем не менее, характерно, что все же данная ценность и здесь не переходит границы между дальней и ближней периферией последней, по-прежнему оставаясь в сфере иррелевантности для учащихся, не достигших статуса религиозности. Соответственно, «распаковки» семантического пакета религиозной православной культуры здесь все еще не происходит, и потому данная статусная позиция также классифицируется нами как тяготеющая к параллелизму в отношениях светской и православной культур (несмотря на значительное повышение суммарного индекса комплиментарности, который составил 17,17).

Подгруппа, репрезентирующая I статусную позицию, как и в случае со светскими школьниками, демонстрирует интеграционную модель. АРК, представленный контрольной ценностью «Религиозная вера», проникает в самое «сердце» ядра аутентичной культуры. При суммарном индексе комплиментарности культур-контрагентов 28,94 это дает основание говорить о следующем. Во-первых, как и в случае со светскими школьниками, АРК здесь занимает место среди наиболее значимых ценностных ориентаций данной подгруппы. Во-вторых, эти ценностные ориентации предполагают достаточно сильную степень когнитивной, «логической» интеграции друг с другом (во всяком случае, на имплицитном уровне). В-третьих, имеется веское основание утверждать, что интегрирующие эти ценностные ориентации структуры представлений содержат достаточно развитые и осознанные религиозные легитимации соответствующих ценностей в ключе сакрального отношения православия.

Социально-когнитивный фактор. В соответствии со степенью релевантности контрольной ценности «Религиозная вера» и, следовательно, тесноты интросубъектного контакта культур-контрагентов, ценностный аспект репрезентанта аутентичной культуры в их сознании проявил следующие изменения.

Подгруппа учащихся православных гимназий, соответствующая второй статусной позиции («прагматики») как уже отмечалось, обнаружила оттесненность АРК в лице контрольной ценности «Религиозная вера» на дальнюю периферию своей аксиологической структуры. От ценностей социально-когнитивного ядра она оказалась отделена на третьем уровне разрезания кластерного дерева. Ядро же, как таковое, здесь составили 4 ценности: «Здоровье», «Семья», «Образование» и «Развитие способностей» (индексы от 0,95 до 0,88). В сферу ближней периферии вошли еще восемь ценностей, как-то: «Нравственность и порядочность»,  «Предприимчивость», «Профессионализм», «Карьера, успех», «Труд», «Уважение к старшим», «Высокая культура» и «Родина» (индексы от 0,91 до 0,70). Дальнюю периферию, следовательно, образовали остальные 8 ценностных элементов.

Кластер-анализ ответов подгруппы православных гимназистов, соответствующих первой статусной позиции (верующие–православные, отметившие для себя терминальный характер ценности религиозной веры), дает следующую картину. В ядро аксиологической структуры, помимо контрольной ценности «Религиозная вера», вошло 6 ценностей, как-то: «Семья», «Родина», «Образование», «Уважение к старшим», «Здоровье», «Нравственность и порядочность», с индексами по свертке 0,96, 0,92, 0,90, 0,89, 0,89 и 0,86 соответственно. Помимо указанных, к ядру тяготеют ценности  «Труд» (индекс по свертке 0,84), «Развитие способностей» (индекс 0,81) и «Полезность людям» (0,76), вошедшие в сферу ближней периферии. Все остальные ценности в количестве десяти образовали дальнюю периферию аксиологической структуры репрезентативной культуры религиозной подгруппы православных гимназистов, составившей абсолютное большинство этой подгруппы опрошенного контингента.

Условные тренды аксиологических элементов, применительно к учащимся православных гимназий, выглядят следующим образом. Здесь наклон в сторону «арелигиозной» статусной позиции (т.е. тенденцию к возрастанию своего значения в направлении десекуляризации и, наоборот, к снижению релевантности в направлении секуляризации) обнаружили только пять ценностных ориентаций, как-то: «Нравственность и порядочность», «Полезность людям», «Религиозная вера», «Родина» и «Уважение к старшим». Тренды относительного большинства ценностных ориентаций показали обратную тенденцию: их значение возрастает в соответствии с вектором секуляризации. К таковым относятся ценности «Предприимчивость», «Профессионализм», «Карьера, успех», «Развитие способностей», «Семья», «Труд», «Высокая культура», «Здоровье», «Образование». Еще одна, вторая по величине группа ценностей, в которую вошли «Творчество», «Прогресс общества», «Согласие и стабильность», «Благосостояние», «Политические права и свободы» и «Удовольствие», показала нулевые коэффициенты наклона в связи с иррелевантностью соответствующих ценностных ориентаций для обеих статусных подгрупп.

Ниже соответствующие тенденции иллюстрируют Диаграммы 3 и 4 (линия тренда обозначена пунктиром).

Диаграмма 3

 Тренд релевантности контрольной  ценности «Религиозная вера»

 

Регрессионная модель: Y = 2,0 - 7,6 * X(1)

 

Диаграмма 4

 Тренд релевантности ценности «Карьера, успех»

 

Регрессионная модель: Y = 1,0 + 19,2 * X(1)

Регрессионный анализ выявил, что максимальные коэффициенты наклона тренда проявили ценностные ориентации «Образование» (К=76,9) и «Здоровье» (К=47,6) которые обе проявили тенденцию к росту своей релевантности по мере секуляризации. Среди остальных аксиологических элементов также сильнее выражены коэффициенты наклона трендов тех ценностей, которые становятся более значимы в секулярном контексте.

В соответствии с проведенным анализом, ценностные ориентации опрошенного контингента учащихся поделились на следующие группы:

1)      «Универсальные» – те, которые оказались «задействованы» во всех выявленных типах светско-православного межкультурного взаимодействия (т.е. отмечены в обеих статусных позициях). В этот разряд попали: «Нравственность и порядочность»; «Развитие способностей»; «Семья»; «Труд», «Родина»; «Уважение к старшим»; «Здоровье»; «Образование»;

2)      «Религиозно ориентированные» – представляющие репрезентант православной культуры и, соответственно, присутствующие только в первой статусной позиции. Такие ценностные ориентации представлены «Полезностью людям» и «Религиозной верой»;

3)      «Секулярно ориентированные», присутствующие только во второй статусной позиции. Эту подгруппу ценностных ориентаций составили «Предприимчивость», «Профессионализм», «Карьера, успех» и «Высокая культура».

Исходя из данного расклада, мы полагаем обоснованной следующую интерпретацию.

Во-первых, аксиологический «мостик» между светской и православной культурой в сознании опрошенного контингента учащихся конфессиональных школ остается достаточно значительным (8 элементов) – при том, что в качественном, содержательном отношении он существенно сужается. Ценности, составляющие его, представлены почти исключительно традиционалистским кластером, тогда как «за бортом» – т.е. фактически делегитимированными утверждающейся православной культурой – остаются многие важные ценностные ориентации современного общества.

Во-вторых, имеет место заметная тенденция поляризации ценностей: на одном полюсе – «религиозно-фундаменталистский» комплекс, образованный ценностными ориентациями на религиозную веру и полезность людям; на другом – «секуляристский комплекс», образованный прагматическими ориентациями на профессиональное совершенствование, предприимчивость, карьерный рост и жизненный успех в сочетании с высокой культурой. Здесь можно усмотреть тенденцию к делегитимации соответствующих ценностей конфессиональным православным образованием, оборотной стороной которой является формирование соответствующего «контркультурного комплекса» у части учащихся, склонных к соответствующим ценностным ориентациям.

В-третьих, из сферы релевантности практически выпадают ценностные ориентации на «Творчество», «Прогресс общества», «Согласие и стабильность», «Благосостояние», «Политические права и свободы» и «Удовольствие». Наше исследование показывает, что соответствующие ценности практически не легитимируются в сознании опрошенного контингента учащихся православных гимназий ни в доминирующем религиозном, ни в «прагматически-квазирелигиозном» его варианте. Можно предположить, что общий контекст образования, формируемый конфессиональной общеобразовательной школой православной принадлежности, просто не делает акцента на соответствующих ценностных представлениях, вытесняя их в «дискурс умолчания». Это ведет к образованию значительного участка внелегитимного социально-когнитивного пространства, которое не позиционируется как чуждое, но вместе с тем фактически выходит из сферы концептуального контроля православной культуры, образуя потенциальный ресурс для ее идейно-мировоззренческих оппонентов.

Информационно-коммуникативный фактор. Теперь следует проанализировать изменения третьего важнейшего аспекта социодинамики светско-православного взаимодействия – ее инфокоммуникативного поля.

Вторая статусная позиция (соответствующая в данном случае «параллельному» типу взаимодействия светской и православной культур) характеризуется тем, что здесь на роль и статус эпицентра его информационно-коммуникативного поля претендует богослужебный канал. Коэффициент синергийности данного канала с другими составляет 0,281. Отношения максимальной синергии (0,9) связывают данный канал с научно-экспертным и формально-церковным, несколько меньшей (0,8) – с неформально-церковным каналами трансляции информации о религии. Значимых корреляций с оставшимися каналами – семейным, учебным, миссионерским и масс-медийным – анализ не выявил.

Ближайший по степени востребованности и потенциальный конкурент богослужебного канала – формально-церковный (общение со священниками). Он в целом характеризуется столь же сильно интеграцией с научно-экспертным и неформально-церковным каналами, что и богослужебный, но при этом демонстрирует достаточно высокую степень синергии с миссионерским каналом (0,6). Однако высокая степень его интегрированности с каналом богослужебным говорит о том, что они составляют один тесный блок, который, по всей видимости, и тяготеет к положению эпицентра инфокоммуникативного поля.

«Эпицентр» светско-религиозных коммуникаций у первой (религиозной) статусной подгруппы учащихся смещается совсем в другую сторону: здесь наибольший коэффициент интегрированности – 0,450 – демонстрирует учебный канал (уроки в школе, учебная литература). Максимальные «пересечения» он обнаруживает с богослужебным (1,0) и неформально-церковным и семейным каналами (коэффициенты корреляции по 0,9); несколько меньшие, но значимые – с формально-церковным (0,7) миссионерским каналом (0,6). Помимо этого, характерно, что здесь возникает тенденция к отторжению масс-медийного канала (коэффициент корреляции
– 0,7), не выраженная у «прагматиков».

Что касается интенсивности межкультурных коммуникаций, то здесь, в отличие от предыдущей статусной позиции, она существенно изменяется. Коэффициент дисперсии векторов резко снижается от 2,05 у второй подгруппы  до 0,571 у первой, что означает почти пятикратное увеличение плотности тематического информационного потока.

Соответственно, на основе анализа информационно-коммуникативного поля светско-православного межкультурного взаимодействия применительно к опрошенному контингенту учащихся православных общеобразовательных школ, можно видеть следующие тенденции:

– общее повышение степени интенсивности коммуникаций; как и следовало ожидать, в целом степень «плотности» и синергийности инфокоммуникативного поля светско-православного взаимодействия в средней общеобразовательной школе возрастает по мере усиления релевантности религии в жизненном мире учащихся. Тем не менее, это не отрицает влияния качественных характеристик коммуникации и информации (доминированием одних каналов трансляции тематической информации над другими);

– смещение «эпицентра» по мере десекуляризации от сугубо религиозных каналов к учебному каналу, тем не менее, находящемуся в отношениях синергии с «церковным блоком» коммуникации. Здесь, как и в случае со светскими школьниками, показательно, что доминирование учебного канала характеризует именно «религиозных» учащихся; это может быть связано как с тем обстоятельством, что религиозность формируется под значительным влиянием школьного образования, так и с тем, что учащиеся с религиозной доминантой сознания часто выбирают в качестве «базового» именно этот канал трансляции соответствующей информации. Так или иначе, с религиозностью субъекта коррелирует наиболее систематически организованная структура информации и знания о религии, в комплексе характеризующаяся научным подходом, культуросообразностью и когерентностью в отношении светской культурной традиции.

При этом, так же, как и у светских учащихся, обращает на себя внимание резкое изменение положения учебного канала – «прыжок» с периферии инфокоммуникативного поля в «светской» подгруппе (отсутствие значимых корреляций с «ядерными» каналами при отрицательном суммарном коэффициенте (-0,062) в ядро применительно к «религиозной» подгруппе. Показательно также, что «прагматическая квазирелигиозность» второй подгруппы односторонне коррелирует с сугубо религиозными каналами, а подлинная религиозность первой подгруппы сопряжена с выравниванием инфокоммуникативного поля, с установлением приоритета школы и «подключением» семьи системной и полной картины знания о религии.

– существенно различная роль семьи; полученные нами данные косвенно подтверждают, что большую часть опрошенного контингента учащихся православных гимназий составляют дети из религиозных семей, где транслируемая в быту информация и знания о религии не идут вразрез (а, напротив, достаточно органично сочетаются) с конфессиональным инфокоммуникативным контекстом школьного образования. Это подчеркивает контраст складывающейся аксиологии у доминирующей «религиозной» и составляющей меньшинство «квазирелигиозно-прагматической» подгрупп, которая, по всей видимости, представлена детьми из невоцерковленных семей.

 

§ 3. Светско-православное взаимодействие в высшей школе

Актуальность высшего образования для нашего исследования определяется, прежде всего, его значением, связанным с его местом в культуре. В современном обществе высшее образование является основным способом и, в значительной мере, символом «культурности», приобщенности к культуре в статусе не только «потребителя культурных благ», но и их производителя, творца. Показательно, что социологи, придерживающиеся существенно разных мировоззренческих и методологических позиций, едины в утверждении, согласно которому сегодня «процесс воцерковления распространяется от наиболее культурных слоев к менее культурным»[9]. Ядро тех, кому предстоит в обозримом историческом будущем формировать в обществе отношение к религии, Церкви и православию, образуют студенты-теологи.

В секторе высшего (теологического) образования культурно-динамический спектр расширяется. Во-первых, помимо ценностей, здесь, учитывая функцию теологов как будущих интерпретаторов и трансляторов религиозной культуры в образовательном пространстве, в сферу релевантных для нашего исследования культурно-динамических процессов включаются определенные мировоззренческие представления. Во-вторых, данные представления распространяются не только на преимущественно личностный сектор жизненного мира, но и в значительной мере – на общественный, более или менее отчужденный от личностного. Тем не менее, ценностные ориентации остаются актуальными – как в силу своего центрального, узлового положения в любом универсуме социального знания, так и с функционально-исследовательской точки зрения, предполагающей сопоставление различных категорий субъектов межкультурного взаимодействия.

В ходе исследования было взято интервью у студентов социально-теологического факультета Белгородского государственного университета, отделений теологии Тульского государственного университета и Тульского государственного педагогического университета им. Л.Н. Толстого, и Екатеринбургского университета высшей педагогической квалификации (общий объем выборки 501 человек).

Общая диспозиция взаимодействия культур.

Выборка студентов-теологов обнаружила следующую картину светско-православного взаимодействия. Во-первых, здесь представлены все четыре основные статусные позиции по степени релевантности религиозной (православной) веры, что в некотором отношении сближает их со светскими школьниками. Тем не менее, пропорции между подгруппами здесь близки к соотношению их у учащихся конфессиональной средней школы. Согласно ценностному критерию, к первой – «религиозной» – подгруппе принадлежат 62,5% опрошенных студентов; ко второй («прагматики») – 20,2%; к третьей («эпизодической») – 11% и, наконец, к четвертой, «арелигиозной» – только 6%. Эта картина в сочетании с подавляющей религиозной и конфессионально-православной самоидентификацией (к «верующим» и «скорее верующим» отнесли себя 54,8% и 38,1% соответственно – в общей сумме 92,9%, а к православным – 85,1 %) говорит о реальном качественном преобладании в сознании большинства опрошенного студенческого контингента православной религиозной культуры.

В плане оценки совместимости культур для опрошенного студенческого контингента характерна «оптимистическая» тенденция. Если в «арелигиозной» подгруппе индекс оценки совместимости светской и православной культур составил 2,45, а в «эпизодической» – еще меньше (2,07), то в «прагматической» он возрастает до 12,35, а у «религиозных» студентов – до 25,32. На первый взгляд, это говорит об экспоненциальном росте комплиментарности репрезентантов светской и православной культур по мере их сближения. На самом деле ситуация выглядит несколько иначе.

В подгруппе, соответствующей IY статусной позиции, ценность «Религиозная вера», представляющая АРК религиозной православной культуры, вновь обнаруживается на дальней периферии социально-когнитивной структуры. Как и у арелигиозных светских и конфессиональных школьников, данная ценность оказывается практически изолирована от всех прочих элементов ценностного ряда, будучи отделена от них уже на первом уровне деления кластерного дерева. Данный максимальный показатель иррелевантности «контрольной ценности» в сочетании с низким индексом совместимости взаимодействующих культур, дают основание отнести соответствующий тип межкультурного взаимодействия к параллелизму.

Подгруппа студентов-теологов, представляющая III статусную позицию, демонстрирует приблизительно такую же оценку совместимости светской и православной культур. Положение ценности религиозной веры в сравнении с ее положением в «арелигиозной» подгруппе смещается в сторону ядра на один уровень деления кластерного дерева, однако принципиально оно не меняется, оставаясь в сфере дальней периферии социально-когнитивного пространства. Следовательно, потенциальный АРК и здесь сохраняет свою полную иррелевантность для аутентичной светской культуры. Данный тип взаимодействия светской и религиозной культур, в соответствии с принятой нами классификацией, также соответствует параллельному.

Следующая подгруппа, репрезентирующая II статусную позицию, демонстрирует некоторую степень приближения потенциально системообразующей ценности «Религиозная вера» к аксиологическому ядру социально-когнитивной структуры аутентичной культуры. При этом характерно, что данный аксиологический элемент все же не переходит границы между дальней и ближней периферией последней, по-прежнему оставаясь в сфере иррелевантности для учащихся. «Распаковки» семантического пакета религиозной православной культуры, невзирая на резко возрастающее субъективное расположение к ней, здесь также не происходит, и потому данная статусная позиция также классифицируется нами как тяготеющая к параллелизму в отношениях светской и православной культур.

Наконец, подгруппа, находящаяся в первой статусной позиции – «религиозная» – на первый взгляд, демонстрирует яркий образец культурной интеграции. Здесь АРК, представленный контрольной ценностью «Религиозная вера» в сочетании с максимально высокими показателями религиозной и конфессиональной самоидентификации субъекта, проникает в самое ядро аутентичной культуры субъекта, обнаруживая тесные ассоциации с составляющими его ценностными элементами при очень высоком положительном индексе комплиментарности культур (25,32). Соответственно, к «религиозным» студентам-теологам относится все, сказанное выше об аналогичной подгруппе учащихся светских общеобразовательных школ – с поправкой на значительно более высокий уровень религиозности. Во-первых, православный АРК занимает место среди наиболее значимых ценностных ориентаций данной подгруппы. Во-вторых, эти ценностные ориентации предполагают достаточно сильную степень когнитивной, «логической» интеграции друг с другом. В-третьих, с учетом принципа религиозной доминанты, а также возрастного статуса и мотивации профессионального выбора можно предположить, что интегрирующие эти ценностные ориентации структуры представлений в значительной мере являют собой религиозные легитимации соответствующих ценностей в ключе сакрального отношения православия.

Вместе с тем данные кластерного анализа показывают, что реально в аксиологическое ядро аутентичной культуры «религиозной» подгруппы студентов вошли, помимо «Религиозной веры», только три ценности – «нравственность и порядочность», «Семья» и «Уважение к старшим»; в сфере ближней периферии к ним примыкают еще две – «Родина» и «Полезность людям». Остальные 14 аксиологических элементов, что составляет 2/3 ценностного ряда, оказались вытеснены в сферу дальней периферии – т.е. фактической иррелевантности для носителей православной религиозной культуры. Налицо «фундаменталистская» тенденция, которая по определению тяготеет к варианту конфликтного взаимодействия светской и религиозной культур.

Помимо этого, следует отметить, что опрошенные нами студенты-теологи  (так же, как и учащиеся православных гимназий) демонстрируют значительно больший уровень религиозности и воцерковленности, нежели светские школьники. Религиозность (сочетание терминального характера ценности религиозной веры с положительной религиозной и конфессиональной самоидентификацией) характеризует практически всю первую статусную подгруппу. Что же касается характеристики воцерковленности, то о ней говорит тот факт, что значительное число опрошенных студентов-теологов регулярно молятся (44,1%), посещают храм (36,9%) и читают духовную литературу (40,5%). Это, по-видимому, тесно связано с тем обстоятельством, что значительное число опрошенных студентов при поступлении в вуз на теологическую специальность руководствовалось «духовно-мировоззренческими поисками» – 33,9% и «желанием приобщиться к религии, Церкви» – 22,6%. «Собственно религиозная» мотивация получения светского теологического образования, таким образом, оказалась достаточно сильна, хотя она уступает «научно-познавательной» (57,1%) и сопоставима с «прагматической» мотивацией («сравнительно небольшой конкурс при поступлении»).

Социально-когнитивный фактор. В соответствии со степенью релевантности контрольной ценности «Религиозная вера» и, соответственно, тесноты интросубъектного контакта культур-контрагентов, ценностный аспект репрезентантов религиозной православной и аутентичной светской культуры в их сознании проявил следующие изменения.

Четвертая, «арелигиозная» подгруппа студенческой выборки показала следующие результаты. Ядро здесь включает шесть ценностных элементов, как-то: «Благосостояние», «Профессионализм», «Карьера, успех», «Здоровье», «Политические права и свободы» и «Образование». Индексы данных ценностей по свертке составили от 0,88 до 0,79. В ближнюю периферию вошли ценности «Полезность людям» (0,71), «Уважение к старшим» (0,71) и «Высокая культура» (0,69). В сфере иррелевантности осталось, таким образом,
11 ценностных элементов.

У третьей подгруппы студентов – «эпизодической» – картина представляется следующим образом. Аксиологическое ядро репрезентативной культуры здесь, так же, как и в четвертой подгруппе, состоит из шести элементов, это: «Здоровье», «Образование», «Семья», «Благосостояние», «Развитие способностей», «Карьера, успех». Индексы данных ценностей по свертке составили от 0,93 до 0,81. В сферу ближней периферии вошли еще четыре ценности, как-то: «Нравственность и порядочность», «Уважение к старшим», «Родина» и «Предприимчивость» (индексы от 0,86 до 0,68 соответственно). Все остальные ценности (в количестве 10) оказались вытеснены на дальнюю периферию.

Вторая подгруппа студентов – «прагматики» – как и аналогичная подгруппа учащихся средних школ, обнаружила оттесненность контрольной ценности религиозной веры на дальнюю периферию аксиологической структуры. Ядро же, как таковое здесь составили пять ценностей: «Здоровье», «Семья», «Образование», «Нравственность и порядочность», «Профессионализм» (индексы от 0,94 до 0,85). В сферу ближней периферии вошли еще две ценности: это «Родина» (0,81) и «Развитие способностей» (0,82 соответственно). Дальнюю периферию образовали, следовательно, 13 оставшихся ценностных элементов.

Наконец, что касается первой, «религиозной» подгруппы студентов-теологов, то ситуация с ней была фактически рассмотрена нами выше. В ядро аксиологической структуры, помимо контрольной ценности «Религиозная вера», вошло всего 3 ценности, как-то: «Нравственность и порядочность», «Семья» и «Уважение к старшим» с индексами по свертке 0,95, 0,94 и 0,91 соответственно. Помимо них, к ядру тяготеют ценности «Родина» (индекс 0,86) и «Полезность людям» (0,83), вошедшие в сферу ближней периферии. Все остальные ценности в количестве 14 образовали дальнюю периферию аксиологической структуры репрезентативной культуры религиозной подгруппы студентов-теологов, составившей абсолютное большинство опрошенного контингента этой группы.

Данные кластерного анализа конкретизируются в плане релевантности соответствующих ценностей для межкультурного взаимодействия с помощью метода регрессионного анализа.

Как можно видеть, картина условных трендов секуляризации/десекуляризации применительно к студентам выглядит значительно сложнее, нежели у учащихся. Обобщенный функциональный показатель К в ряде случаев (5 ценностных элементов из 20) оказался равен нулю. В данный разряд попали ценности «Творчество», «Труд», «Прогресс общества», «Согласие и стабильность» и «Удовольствие», что свидетельствует об их полной иррелевантности в плане межкультурного взаимодействия в данном случае. Остальные аксиологические элементы разделились на противоположно ориентированные подгруппы. В первую, соответствующую условному вектору десекуляризации, вошли «Религиозная вера», «Нравственность и порядочность», «Полезность людям», «Семья», «Родина» и «Уважение к старшим».  Вторую подгруппу, ориентированную в направлении десекуляризации, образовали оставшиеся девять ценностей.

Соответствующие тенденции иллюстрируют приведенные ниже Диаграммы 5  и 6 (линия тренда обозначена пунктиром).

Диаграмма 5

 Тренд релевантности контрольной  ценности «Религиозная вера»

 

Регрессионная модель: Y = 3,0 - 9,3 * X

 

Диаграмма 6

 Тренд релевантности ценности «Благосостояние»

 

Регрессионная модель: Y = 1,5 + 15,2 * X

 

В данном случае регрессионный анализ обнаружил ярко выраженную амбивалентность ценностного ряда в отношении светско-православного взаимодействия. Обращает на себя внимание также то обстоятельство, что коэффициент К в тех случаях, когда он обнаруживает положительное или отрицательное значение, в среднем характеризуется значительно более низким модулем, нежели у младшего поколения субъектов образования. Так, из всех релевантных для светско-православного взаимодействия ценностей только две обнаружили высокую степень крутизны наклона тренда: «Высокая культура» и «Родина» (К=34,5 и 31,1 соответственно); при этом обе ориентированы в противоположных направлениях. Остальные ценности, включая «Религиозную веру», имеют сравнительно невысокий коэффициент наклона.

В целом, в соответствии с проведенным анализом, ценностные ориентации опрошенного контингента учащихся поделились на следующие группы:

1)                         «Универсальные» – представленные в крайних и одной из промежуточных статусных позициях. Под эту категорию в данном случае подошла только она ценностная ориентация – «Уважение к старшим»;

2)                       «Амбивалентные» (представленные в полярных статусных позициях, соответствующих параллельному и конфликтному типам взаимодействия). К данной группе здесь также относится только одна ценностная ориентация – «Полезность людям»;

3)                       «Религиозно ориентированные» (представляющие репрезентант православной культуры и, соответственно, присутствующие в первой статусной позиции; допускается также присутствие в одной из промежуточных позиций). Такие ценностные ориентации оказались представлены, помимо собственно «Религиозной веры», «Нравственностью и порядочностью», «Семьей» и «Родиной»;

4)                       «Секулярно ориентированные», присутствующие в четвертой статусной позиции (допускается также присутствие в промежуточных позициях). Данную группу ценностей составили «Профессионализм», «Карьера, успех», «Высокая культура», «Благосостояние», «Здоровье», «Образование», «Политические права и свободы».

Интерпретировать эти данные можно следующим образом.

Во-первых, в качественном плане очевидна поляризация ценностного ряда: традиционно освящаемые в православной религиозной культуре этические, семейные и патриотические ценностные ориентации тяготеют к системообразующей ценности религиозной веры. На другом полюсе группируются ценностные ориентации, в совокупности образующие отчетливый контур секулярной культуры модерна: это ориентации на профессиональный и карьерный рост, успешность, благосостояние, здоровье, высокий уровень образования и культуры, а также правовое (гражданское) общество. В жизненном мире опрошенного нами студенческого контингента данные ценностные ряды оказываются четко дифференцированы и недвусмысленно связаны с религиозным и арелигиозным типами мировоззрения, что резко отличает их от поколения школьников. Здесь, по-видимому, проявляется влияние возрастного фактора, который проявляется в двух аспектах. Первый: в отличие от учащихся школ, студенты – это уже вполне или почти взрослые люди, с уже завершившимся формированием личности и в значительной степени устоявшейся личностной позицией. Второй аспект связан с существенным изменением фона социальных настроений и самой религиозной ситуации в России после 1990 г.: поколение современных студентов родилось и прошло ранние этапы своего личностного формирования еще до этого времени, когда религия еще находилась в социокультурном гетто, и отношение к ней в массовом сознании было соответствующим.

Во-вторых, «мостик» между этими полюсами все же имеется, хотя он представлен только одной ценностной ориентацией – именно, ориентацией на уважение к старшему поколению. Значимость соответствующей ценности объединяет все статусные позиции опрошенных студентов, за исключением «прагматиков» – хотя, следует отметить, что в «религиозной» подгруппе она выражена значительно сильнее, чем в «секулярных». Последнее свидетельствует о более сильной легитимации ценности «Уважение к старшим» в контексте православной культуры. Сюда же тяготеет и ценность «Полезность людям», представленная с относительно небольшим разрывом в крайних статусных позициях (0,089 – в «религиозной» и 0,059 – в «арелигиозной»).

В-третьих, как и в случае с конфессиональными школьниками, у студентов-теологов наблюдается вытеснение целого ряда ценностей в зону «концептуальной недосягаемости», т.е. фактически в коллективное бессознательное. При этом содержательно данный кластер ценностей очень близок к тому, который характеризует аналогичный участок социального знания у учащихся православных гимназий. В данном случае из него «выбывают» ценности «Благосостояние» и «Политические права и свободы», тогда как взамен в нем оказывается ценность «Труд». «Дискурс умолчания», хотя и несколько меньший по объему, присутствует и здесь, хотя, учитывая статус будущих теологов как легитимных экспертов в области православной культуры, данная ситуация менее терпима, нежели в средней общеобразовательной школе.

В-четвертых, фактическая иррелевантность ценностных ориентаций «Творчество», «Труд», «Прогресс общества», «Согласие и стабильность» и «Удовольствие» может быть объяснена преобладанием среди современных студентов-теологов таких умонастроений и жизненных установок, которые можно было бы назвать «созерцательно-пассивными» с элементом аскетизма. Все перечисленные выше ценностные ориентации (за исключением, может быть, ориентации на удовольствие) в большей или меньшей степени предполагают для своего осуществления известное волевое напряжение, деятельное усилие. Относительное безразличие к ним характерно для преимущественно созерцательного, «квиетистского» отношения к жизни, которое, возможно, характеризует психологию значительной части молодых людей, проявляющих сегодня интерес к теологическим специальностям.

Информационно-коммуникативный фактор. Структура информационно-коммуникативного поля в высшей школе несколько усложняется, что должно получить отражение в эмпирико-аналитической схеме и инструментарии исследования. Применительно к высшей школе, количество каналов трансляции информации о религии представляется целесообразным увеличить до 10-ти: так, на наш взгляд, здесь следует выделить в отдельный канал философскую и художественную литературу о религии, приобретающую заметное самостоятельное значение на более «продвинутых» уровнях религиозного образования и самообразования, а также разделить учебный канал на собственно аудиторный и самостоятельную учебную работу с учебно-методической литературой.

Четвертая статусная позиция (соответствующая в данном случае параллельному типу взаимодействия светской и православной культур) характеризуется тем, что здесь на роль и статус эпицентра его информационно-коммуникативного поля претендуют два канала: научно-экспертный и неформально-церковный. Коэффициент интегрированности данных каналов с другими максимален и составляет 0,205. Отношения синергии – максимальной прямой корреляции связывают их между собой с коэффициентом 1,0. Помимо этого, оба данные канала канал заметно коррелируют с миссионерским и богослужебным каналами трансляции информации о религии (коэффициенты корреляции 0,6). Значимых корреляций с двумя оставшимися каналами – семейным и учебным – анализ не выявил. 

Далее, в третьей статусной позиции основным претендентом на роль «эпицентра» взаимодействия культур – формально-церковный канал. Его коэффициент интегрированности 0,213. Данный канал сильно коррелирует с богослужебным и неформально-церковным каналами (коэффициенты корреляции по 0,9); несколько менее (по 0,7) – с миссионерским  и семейным каналами; некоторая тенденция к корреляции прослеживается также в отношении самостоятельных учебных занятий (учебная и учебно-методическая литература о религии).

Вместе с тем в данной статусной позиции имеет место некоторое снижение общей интенсивности инфокоммуникативного поля. Дисперсия векторов составляет здесь 0,85 по сравнению с 0,67 в предыдущем случае. Соответственно, плотность суммарного инфокоммуникативного потока здесь несколько ниже, нежели в «арелигиозной» подгруппе, хотя эта флуктуация, с учетом того, что тип взаимодействия культур остается в пределах «параллельного», может не приниматься во внимание.

«Эпицентр» светско-религиозных коммуникаций у второй статусной подгруппы учащихся смещается в сторону научно-экспертного канала (научная и научно-популярная литература о религии), демонстрирующего наибольший коэффициент синергийности – 0,321. Максимальные «пересечения» он обнаруживает с самостоятельными учебными занятиями и неформально-церковным (общение с верующими), коэффициенты корреляции 0,9 и 0,8 соответственно; несколько меньшие, но также значимые – с масс-медийным, философской и художественной литературой о религии (корреляции по 0,6) и богослужебным каналами (0,5).

Что касается общей интенсивности межкультурных коммуникаций, то здесь, в отличие от предыдущей статусной позиции, она снова повышается. Соответствующий коэффициент дисперсии составляет 0,37, что составляет наименьший показатель во всей таблице. Студенты-теологи, осознающие для себя религиозную веру как стабильную инструментальную ценность-средство, таким образом, заметно (приблизительно в два раза) интенсифицируют свое восприятие информации о религии по сравнению со своими «эпизодически верующими» и иррелевантными к религии коллегами.

Наконец, первая – «религиозная» – статусная позиция характеризуется существенной иной информационно-коммуникативной картиной. Здесь впервые за все время на первое место по коэффициенту синергийности выходит неформально-церковный канал (общение с верующими) со значением коэффициента-мультипликатора 0,432. Данный канал интегрирован с подавляющим большинством других каналом, за исключением масс-медийного. Максимальные коэффициенты корреляции связывают его с миссионерским и формально-церковным каналом (0,9); несколько в меньшей степени – с богослужебным и семейным (по 0,8), научно-экспертным, аудиторным и философско-художественной литературой (по 0,7 соответственно); некоторая тенденция к интеграции прослеживается также в отношении канала учебной и учебно-методической литературы (коэффициент корреляции 0,6). Таким образом, неформальное общение с верующими представляется для наиболее многочисленной «религиозной» подгруппы студентов-теологов подлинным «эпицентром» инфокоммуникативного пространства светско-православного межкультурного взаимодействия.

Вместе с тем, следует отметить, что интенсивность межкультурных коммуникаций в первой подгруппе, по сравнению с предыдущей, заметно снижается. Показатель дисперсии векторов здесь составил 1,17 – максимальный по всей таблице.

Итак, на основе анализа информационно-коммуникативного поля светско-православного межкультурного взаимодействия применительно к опрошенному контингенту светских школьников, можно видеть следующие тенденции:

– общее снижение степени интенсивности коммуникаций по мере роста релевантности религии; данная тенденция явно контрастирует с противоположной, наблюдаемой у учащихся средних школ. При этом степень интенсивности коммуникаций несколько снижается и у той подгруппы студентов, для которой религия и религиозная культура практически иррелевантны. Данный факт может быть интерпретирован в том ключе, что с переходом к мировоззренческой определенности, свойственной студенческому возрасту и соответствующему социальному статусу, несколько ослабевает императив «духовного поиска», который, по-видимому, является одним из определяющих стимулов изучения светского богословия;

– баланс между сугубо религиозными и сугубо светскими каналами трансляции информации о религии; в отличие от средней общеобразовательной школы (в особенности светской), инфокоммуникативное поле светско-православного взаимодействия у студентов-теологов характеризуется сильной сглаженностью контраста между кластерами информационно-коммуникативных каналов, транслирующих религиоведческую информацию «от церкви» и от «светского общества». Тем не менее, у «секулярно настроенных» студентов заметна тенденция приоритета научно-экспертного канала;

– в отличие от среднего звена образования, в его высшем звене по мере «десекуляризации» системообразующий фактор («эпицентр») информационно-коммуникативного поля светско-православного межкультурного взаимодействия тяготеет не к систематическим, а к диффузным, «мозаичным» формам. При этом тенденция к конвергентности этих форм со светской культурой и тенденция к наличию обратной связи в коммуникации сохраняется.

 

Итак, проведенный анализ позволяет сделать следующие выводы.

·        Фактор роста «воцерковленности», заметный при сопоставлении контингентов учащихся средних общеобразовательных школ и контингентов учащихся конфессиональных школ и студентов-теологов, коррелирует в целом с усилением избирательного отношения к ценностным приоритетам. В то же время значительно более «толерантные» ценностные установки учащихся конфессиональных школ (православных гимназий) по сравнению с аналогичными установками студентов-теологов свидетельствуют о том, что тенденция к конфликтному взаимодействию предполагает и другие предпосылки – прежде всего, отсутствие или недостаток религиозного образования в более раннем возрасте.

·        Информационно-коммуникативный аспект взаимодействия светской и православной культур склонен к интенсификации по мере роста релевантности религиозной культуры в среднем звене базового образования и, напротив, к снижению интенсивности – в высшем звене. Это подтверждает предположение, что человек наиболее «открыт» к восприятию религиозно-культурного содержания на более ранних этапах образования.

·        Наименьшая поляризация ценностных ориентаций светской и православной культур наблюдается у светских школьников, наибольшая – у студентов-теологов. В то же время субъективно светские школьники демонстрируют наименьшие индексы комплиментарности светской и православной культур. Наиболее гармоничным в данной связи представляется взаимодействие  светской и православной культур у контингента православных гимназистов. На наш взгляд, это свидетельствует о гармонизирующей роли православного контекста (уклада) образования в сочетании с современными светскими образовательными стандартами.

·        По мере роста релевантности религии в среднем звене базового образования возрастает роль учебного канала – собственно школы, как транслятора знаний и информации о религии. Школа подтверждает свое фактическое значение в «религиозном секторе» общего среднего образования как его системообразующий фактор. В этой связи систематичность канала трансляции имеет явный приоритет перед «мозаичностью», светскость – перед сугубой религиозностью, наличие возможности обратной связи – перед односторонностью.

·        В целом по всем опрошенным контингентам основного субъекта светского конфессионально (православно) ориентированного образования конструктивные формы светско-религиозного межкультурного взаимодействия преобладают над деструктивными (конфликтными). Это подтверждает эффективность и социальную конструктивность такого образования, осуществляемого на добровольной основе.



[1] Митрохин Н. Клерикализация образования... С. 126.

[2] См.: Информационное письмо «О предоставлении религиозным организациям возможности обучать детей религии вне рамок образовательных программ в помещениях государственных и муниципальных образовательных учреждений» от 04.06.99. №14-53-281ИН/14-04 [Электронный ресурс] // Электрон. изд. Режим доступа к изд.: http://oroik.netda.ru/docs/pismo14-53-28.htm

[3] Луховицкий Вс. Религиозное образование в светской школе // Пределы светскости: общественная дискуссия о принципе светскости государства и о путях реализации свободы совести  / Сост. А. Верховский.– М.: Центр «Сова», 2005. С. 147-148.

[4] Первая такая попытка, в частности, выразилась в инициативе «Свод нравственных принципов и правил в хозяйствовании», заявленного на YIII Всемирном Русском Соборе в 2004 г. (См.: Режим доступа: http://www.religare.ru/article8237.htm ); вторая нашла свое выражение в правозащитных инициативах Русской Православной Церкви, выдвинутых в 2003-2004 гг. (см.: Россия и свобода совести. Итоги 2004 года. Взгляд изнутри. Интервью с заместителем председателя Отдела внешних церковных связей Московского Патриархата протоиереем Всеволодом Чаплиным // Электрон. изд. Режим доступа: http://www.religare.ru/article13208.htm )

[5] Базовые ценности россиян… С. 70.

[6] См.: Панарин А.С. Стратегическая нестабильность в XX веке.– М.: Изд-во «Эксмо», 2003. С. 187-188, 198.

[7] См.: Основы социальной концепции Русской Православной Церкви // Информационный бюллетень Отдела внешних церковных связей Московского Патриархата.– 2000.– № 8. С. 94.

[8] Панарин А.С. Ук. соч. С. 188.

[9] Чеснокова В.Ф. Тесным путем: Процесс воцерковления населения России в конце XX века.– М.: Академический Проект, 2005. С. 162; Воронцова Л.М., Филатов С.Б., Фурман Д.З. Религия в современном массовом сознании // Социологические исследования.– 1995.– № 11. С. 86-88.

Назад ] К оглавлению ] Дальше ]

 

Hosted by uCoz