О светско-религиозном взаимодействии в российском образовании

(по материалам социологических исследований)[*]

Лебедев С.Д. 

Как известно, основная проблема социологии религии – это проблема взаимодействия между религией и обществом. В интерпретации данного процесса возможны разные подходы, методологические модели и концептуальные схемы.  Мы исходим из того, что взаимодействие религии и современного общества может быть понято как взаимодействие между двумя культурами – религиозной и светской, которые характеризуются свойством репрезентативности, т.е. свойством «воздействовать на социальное поведение, поскольку они либо активно разделяются людьми, либо пользуются пассивным признанием»[1]. При этом их репрезентативность асимметрична, поскольку светская культура, так или иначе, разделяется всеми членами современного общества, тогда как религиозная культура, как правило, представляет собой «надстройку» над этим «первичным» содержанием. Кроме того, религиозная культура сегодня характеризуется активной экспансией в область светской культуры, в то время как последняя в этом взаимодействии остается сравнительно пассивной, выступая в качестве рецепиента par excellence.

Одной из важнейших областей контакта и взаимодействия между религией и светской культурой, существенно определяющей их взаимоотношения на перспективу, является образовательная сфера. В советское время ввиду политики государственного идеологического атеизма эти отношения формировались как изначально и бескомпромиссно конфликтные. Соответственно, в образовательном процессе доминировала (если не безраздельно господствовала) установка на вытеснение и дискредитацию религиозного содержания. Это последнее преподносилось учащимся всех уровней в мизерных объемах и с крайне тенденциозных позиций, тогда как характер содержания образования всячески подчеркивался и противопоставлялся ему как светский, научный, материалистический. В последние 10-15 лет у нас в целом преобладает ориентация на интеграцию светского и религиозного содержания, в связи с чем всем субъектам образовательного процесса необходимо решать весьма сложную проблему логического, ценностного, фактического и т.д. сочетания того и другого.

Особую остроту данная проблема обретает в связи с экспериментом по введению в образовательную программу российских средних школ предмета «Основы и ценности православия», проводимым в России начиная с конца прошедшего века. Дискуссия, которая ведется по поводу соответствующих инициатив РПЦ и Министерства образования (в том числе и на страницах «Религии и права») уже в течение нескольких лет, еще далека от своего завершения. Тем интереснее и важнее представляются попытки эмпирической верификации процессов, происходящих в российских школах и в сознании тех, кто формирует образовательную политику.

В сфере образования взаимодействие светской и религиозной (в данном случае православно-христианской) культур осуществляется, главным образом, в форме столкновения и взаимного приспособления различных структур социального знания, как-то: типичных оценок, интерпретаций, суждений, относящихся к значимым (релевантным) реалиям общественной жизни. Данный процесс осуществляется в рамках нескольких каналов передачи знаний и информации, среди которых особое место занимает собственно «образовательный» канал – обучение и воспитание в рамках школьной программы.  

Мы дифференцировали социальный субъект православной культуры по степени его «погруженности» в аутентичную (в данном случае религиозно-культурную) среду и, соответственно, по степени влияния, оказываемого им на интерпретацию реальности другими субъектами. Это связано с его культурно-коммуникативной функцией как преимущественно передающего или преимущественно воспринимающего. «Субъектом 1-й степени» – соответственно, исходным «передатчиком» знаний и информации – выступили епархиальные священнослужители, косвенно, а иной раз и непосредственно выполняющие функцию церковных экспертов содержания религиозного образования светских школьников. «Субъектом 2-й степени», замыкающим культурно-коммуникационную цепь и результирующим процесс взаимодействия культур в образовании, выступили сами учащиеся, находящиеся в эпицентре контакта, взаимодействия и потенциального конфликта светских и религиозных интерпретаций.

Одной из задач проведенного нами эмпирического исследования было установление зависимости между степенью жесткости установки субъекта взаимодействия и степенью его приобщенности к религиозной культуре. Первоначальная гипотеза состояла в том, что по мере «возрастания религиозности» должна усиливаться и фундаменталистская установка сознания, что проявляется в большей жесткости представлений и оценок, повышенной нетерпимости, интолерантности к инакомыслию, настроениях клерикализма.

Опрос «субъекта 1-й степени», представляющего религиозную культуру православного христианства, был проведен в 2003 г. в форме анкетирования свя­щеннослужителей Белгородско-Старооскольской епархии Русской Право­славной церкви. Всего в опросе приняли участие 40 человек, из них 14 на­стоятелей храмов, 17 священнослужителей в сане протоиерея, 7 – в сане иерея, 2 клирика. Возрастной состав опрошенных представлен в основном людьми среднего возраста: 13 человек в возрасте 41-50 лет, 12 человек – 31-40 лет, по 3 человека из возрастных когорт молодого (до 30 лет) и пожилого (51-60 лет) возраста и 2 человека в возрасте старше 60 лет. Стаж работы в церкви почти у половины опрошенных (18 из 40) насчитывает от 6 до 15 лет – 9 человек работают в церковной сфере в течение 6-10 и столько же – в тече­ние 11-15 лет; 8 человек – свыше 20 лет, 6 человек – 16-20 лет и 1 человек имеет стаж от 1 года до 5 лет. 20 из числа опрошенных священнослужите­лей имеют высшее (академия) и 17 – среднее (семинария) духовное образо­вание. Высшее светское образование имеют 13 человек (из них 2 – непол­ное), 12 – среднее специальное, 9 – общее среднее образование и 2 – началь­ное образование (еще 4 человека свое образование не указали). Из числа священнослужителей, имеющих высшее светское образование, подавляющее большинство – 9 человек – представлены гуманитариями, 3 человека имеют техническое и 1 – естественнонаучное образование. Обладателями ученых степеней среди опрошенных являются 2 человека.

В числе наиболее острых проблем светско-религиозного взаимодействия перед священнослужителями была поставлена проблема преподавания в средней школе предмета «Основы и ценности Православия». Соответствующий блок состоял из трех вопросов: 1) преподавать ли данный предмет; 2) если «да», то в какой форме его преподавать; 3) кто должен это делать.

Как и следовало ожидать, подавляющее большинство опрошенных священнослужителей (34 из 40) высказалось за то, чтобы преподавать «Основы…» как обязательный учебный предмет. Только трое высказались за преподавание данного предмета как курса по выбору (факультатива), 1 – за преподавание его в зависимости от особенностей региона, 1 – в зависимости от выбора учащихся и их родителей и еще 1 затруднился ответить. Позиция православных церковных экспертов, т.о., подтвердила в данном вопросе свою жесткость и бескомпромиссность[2], в чем при желании можно усмотреть проявление клерикализма в их отношении к светскому образованию.

Тем не менее, отвечая на вопрос, кто должен преподавать данный предмет в российских школах, подавляющее большинство опрошенных священнослужителей (36 из 40) высказались за то, что это должны быть «специально подготовленные светские учителя» (имелась в виду подготовка информационно-консультативного характера, но проведенная с участием служителей церкви). Только пятеро высказались за то, чтобы это были священнослужители (из них 4 – с оговоркой «имеющие педагогическую подготовку» и один – «независимо от таковой»), трое – за то, чтобы это обязательно были православные верующие, и один затруднился ответить. Вариант «специалисты-религиоведы» не вызвал доверия ни у одного из опрошенных. Здесь также можно усмотреть «антисветскую» позицию церковных деятелей, выражающуюся в отрицании научного подхода к религии как такового. Однако подобная установка может быть объяснена традиционным недоверием священства к отечественному религиоведению как ангажированному, атеистическому – стереотип, сохранившийся с советских времен и, надо признать, отчасти справедливый сегодня[3].

Уточнить эти данные позволяет латентная информация, полученная с помощью метода факторного анализа. Последний дает возможность выделить два фактора, интерпретируемых нами как «религиозная компонента» и «светская компонента» образовательного процесса. Факторные нагрузки позволяют судить о соотношении экспертных оценок религиозной и светской информационной нагрузки, обеспечиваемой, по мнению опрошенных, различными категориями потенциальных преподавателей. Согласно полученным данным, указанное соотношение у специально подготовленных (в церкви) светских учителей составляет приблизительно ¼, у священнослужителей в целом – 5/1, у священнослужителей с педагогической подготовкой – ½, у православных верующих в целом – 4/1 (см. таблицу 1).

 

Таблица 1. Латентная оценка соотношения религиозной и светской компоненты в преподавании ОЦП

Кто должен преподавать в российских школах "Основы и ценности православия"?

	Факторные нагрузки
	Религиозная компонента	Светская компонента
Специально подготовленные светские учителя	0,217986	0,888315
Священнослужители, независимо от наличия педагогической подготовки	0,982793	0,182566
Священнослужители, имеющие педагогическую подготовку	0,394226	0,671424
Не столь важно кто, лишь бы были православные верующие	0,788785	0,191499

Соотнося эти данные с предпочтениями опрошенных в выборе контингента преподавателей «Основ и ценностей православия» (см. выше), мы получаем интересный результат. Именно: православные священнослужители допускают и даже предпочитают тех преподавателей ОЦП, которые, по их собственному мнению, будут преподавать предмет преимущественно в светском ключе, хотя и со значительной (около 1/4 части) религиозной нагрузкой. Наша первоначальная гипотеза предполагала, что предпочитаемое ими соотношение будет близко к обратному, и, во всяком случае, не превысит долю 1/1 (fifty-fifty). Иными словами, православные священнослужители, представляющие одну из ведущих «миссионерских» епархий РПЦ, проявили в этом вопросе установку, далекую от какого-либо фундаментализма, практически исключающую недоверие к светской культуре и противопоставление ее культуре православной. В ином случае их латентные установки выявили бы ориентацию на «подавление» или хотя бы уравновешивание светской доли предполагаемой информационной нагрузки ее религиозной долей. Таким образом, готовность делегировать функцию преподавания столь важного для церковной миссии предмета светским учителям, многие (если не большинство) из которых являются неверующими, вполне можно рассматривать как фактор, компенсирующий жесткость исходной установки церковных деятелей на преподавание «Основ…» во что бы то ни стало. Во всяком случае, здесь трудно обнаружить установку на клерикализацию светского образования, об опасности которой зачастую говорят противники сближения церкви и школы[4].

Еще один вопрос касался содержательного аспекта образования. В идейно-мировоззренческом плане одним из наиболее болезненных моментов светско-религиозного диалога является конфликт эволюционной и креационной версий появления мира, жизни и человека. Учитывая распространенное мнение о традиционно отрицательном отношении ортодоксального христианства к дарвинизму[5], лежащему в основе эволюционной идеи, мы вправе были ожидать достаточно сильной негативной реакции православных священнослужителей на преподавание эволюционной концепции в школах. 

Однако на вопрос о том, как следует преподавать теорию происхождения мира, жизни и человека, подавляющее большинство из них (32 из 40) ответили, что следует «сочетать преподавание теории творения с теорией эволюции». Только четверо священнослужителей высказались за то, чтобы «полностью убрать из учебников и учебных программ эволюционную теорию», двое – за то, чтобы преподавать обе концепции «раздельно, по выбору учащихся и их родителей». Затруднился ответить один респондент, и еще один посоветовал «оставить все как есть, поскольку ищущий все равно найдет Истину».

Такое соотношение мнений говорит о том, что опрошенные нами священнослужители не склонны опасаться эволюционной теории как особого «соблазна» для потенциальных верующих, и не проявили заметной склонности к подавлению инакомыслия в данном вопросе. Это указывает на весьма слабое распространение среди опрошенных нами церковных деятелей фундаменталистских умонастроений антиэволюционизма, подобных тем, которые свойственны, например, многим протестантским конфессиям в США[6].

Другой остро дискуссионной сферой социальной действительности выступают государственно-церковные отношения. На вопрос «Какую роль должно играть государство, если оно желает способствовать православному возрождению в России?» большая часть опрошенных (23) выбрала вариант «оказывать Церкви в ее миссионерском делании административную и финансовую поддержку». Это свидетельствует о том, что среди православного священства сегодня действительно сильны упования на непосредственную помощь со стороны государства, что объясняется влиянием российских исторических традиций, а также тем, что церковь в современной России еще недостаточно «встала на ноги», не ощутила себя самостоятельной общественной силой.

Казалось бы, такой расклад дает серьезный повод для обвинения опрошенных священнослужителей РПЦ в клерикализме. Но в то же время немногим меньше – 18 опрошенных – сочли, что государство в этом случае должно «по возможности не мешать Церкви и не помогать ее противникам». 12 человек высказались за «законодательное разделение религий на традиционные и нетрадиционные», и только 9 – за то, чтобы «вернуть Церкви статус государственной религии». Два человека предложили свои варианты, и еще два затруднились ответить.

Здесь для уточнения данных нами также был применен метод факторного анализа. Латентная информация, полученная с его помощью, позволяет судить о действительном соотношении социальных ожиданий (экспектаций) опрошенных в отношении различных вариантов государственной религиозной политики. Анализ позволил выделить три фактора: активную, пассивную и нейтральную компоненты социальных экспектаций. Мы сопоставили их соответственно с «упованием», «надеждой» и «скепсисом» в отношении тех или иных вариантов политики государственной власти во взаимодействии с Русской Православной Церковью и другими религиями. Соотношение факторных нагрузок дает представление о том, какие ожидания у опрошенных выражены сильнее, какие – слабее.

Таблица 2. Латентная оценка соотношения социальных ожиданий  в сфере государственной религиозной политики

Какую роль должно играть государство, если оно желает способствовать православному возрождению России?

	Факторные нагрузки
	Активная компонента (упование)	Пассивная компонента (надежда)	Нейтральная компонента (скепсис)
Законодательно разделить религии на традиционные и нетрадиционные	0,572165	0,363481	0,118414
По возможности не мешать Церкви и не помогать ее противникам	0,84728	0,058207	0,144395
Вернуть Церкви статус государственной религии	0,003646	0,332403	0,000787
Оказывать Церкви в ее миссионерских делах административную и финансовую поддержку	0,767559	0,015043	0,230614

Как можно видеть из таблицы 2, наибольший показатель «упования», равно как и наибольшая разница между факторными нагрузками «упования» и «скепсиса» (почти 6/1), соответствуют варианту № 2 – самому либеральному и демократическому из всего спектра основных альтернатив. Вариант № 4, предполагающий административную и финансовую поддержку Церкви со стороны государства – на втором месте по силе «упования»; однако здесь имеет место и наибольший индекс «скепсиса», так что разница между факторными нагрузками активной и нейтральной компонент составляет всего 3/1. На третьем месте – вариант № 1, которому соответствует законодательное подразделение религий на традиционные и нетрадиционные.

В то же время следует отметить, что здесь существенно возрастает индекс пассивной компоненты («надежда»), а также разница между активной и нейтральной компонентами, составляющая 5/1. Поэтому в качественном отношении социальные ожидания по варианту № 4 и № 1 вполне сопоставимы. Применительно к последнему, наиболее «фундаменталистскому» варианту («Вернуть Церкви статус государственной религии»), активная компонента практически равна нулю; то же относится и к нейтральной компоненте. Здесь относительно высока только факторная нагрузка пассивной компоненты («надежда»), но и она не достигает «критической» для фактора величины в 0,5. Поэтому говорить о серьезных экспектациях опрошенных в отношении возвращения православию государственного статуса не приходится. Клерикализм опрошенных православных священнослужителей оказывается далеко не так силен и однозначен, как можно было бы предполагать.

Теперь обратимся к «субъекту 2-й степени» – школьникам, чье сознание и мировоззрение является главным объектом современной религиозной экспансии в образовании.

В рамках исследования, проведенного в 2002-2003 гг., нами было опрошено по квотной выборке 234 учащихся старших классов сельских школ Ивнянского района Белгородской области. Из опрошенных школьников 96 были представлены мальчиками, 138 – девочками. Из общего числа респондентов 49,6 %  определяют себя как «верующих», 37,8 % – как «скорее верующих, чем неверующих» (что в общей сложности составляет подавляющее большинство). В конфессиональном отношении 82,9 % относят себя к православным (0,8 % – к протестантам, 5,1 % считает себя внеконфессиональными христианами, 7,7 % – «верующими вообще»). 98,3 % опрошенных крещены. Условно опрошенные школьники были поделены на две группы: «секулярную» – тех, кто не изучает в рамках школьной программы предмет «Основы и ценности православия», и «религиозную» – тех, кто изучает этот предмет. (Следует отметить, что изучение «Основ и ценностей православия» во всех школах, охваченных исследованием, осуществляется добровольно на факультативной основе.)

Как и в случае со священнослужителями, учащимся были заданы аналогичные вопросы (за исключением вопроса о теории эволюции). На вопрос об отношении к преподаванию «Основ и ценностей Православия» и других «религиозных» дисциплин в рамках школьной программы 96,6 % опрошенных школьников высказались за изучение этих предметов: соответственно, 95,7 % «секулярной» группы и 100 % – «религиозной» группы опрошенных.

Расхождения между ними наметились только в вопросах о том, как следует изучать религию в рамках средней школы и кто должен ее преподавать. Как и следовало ожидать, большинство «секулярной» группы (60 %) высказалось за изучение «религиозных» дисциплин в рамках факультатива по выбору учащихся или отдельных тем в рамках гуманитарных предметов, а подавляющее большинство «религиозной» группы (81,5 %) – как отдельного учебного предмета на протяжении всего срока школьного обучения или, по крайней мере, в старших классах. Казалось бы, здесь тоже можно усмотреть подтверждение гипотезы о большей «фундаменталистичности» установки религиозно ориентированных школьников, выражающейся в их ориентации на «всеобщее и обязательное» изучение религиозных дисциплин.

Однако полученные нами данные говорят, что к тому, что преподавать соответствующие предметы должны священнослужители, склоняется  как раз большая часть «секулярной» группы учащихся (54,5 %), а большая часть «религиозной» группы (74 %), напротив, выступает за то, чтобы это были светские учителя. Здесь мы видим косвенное подтверждение менее фундаменталистской установки представителей «религиозной» группы по сравнению с «секулярной». Следует отметить, что в плане выбора категории преподавателей позиция учащихся из «религиозной» группы в целом соответствует позиции опрошенных нами православных священнослужителей, которые также предпочитают, чтобы «Основы и ценности Православия» преподавали светские учителя, прошедшие консультирование у священников (см. выше).

Ответы на вопрос о наилучшем, по мнению учащихся, варианте государственно-церковных отношений в нашей стране также подтверждают снижение степени «фундаментализма» и клерикализма в социально-когнитивных установках учащихся, изучающих религиозные дисциплины в школе. Так, за возвращение к дореволюционной модели ГЦО (православию как государственной религии и официальной государственной церкви) высказались больше половины (52,2 %) «секулярной» и только 1/3 «религиозной» группы; за равноправие и отделение от государства всех религий – меньше 1/3 «секулярной» группы и больше половины (51,9 %) «религиозной»; за придание статуса традиционных религий православию, исламу, буддизму и иудаизму – 7,8 % «секулярной» и 18,5 % «религиозной» группы. Эти цифры также показывают, что в отношении иных религий и убеждений более «либеральную» позицию занимает именно та группа школьников, которым, казалось бы, в силу своих мировоззренческих особенностей естественно быть более непримиримыми и фанатичными.

Таким образом, результаты проведенных нами исследований не подтвердили первоначальную гипотезу о возрастании степени жесткости установок по мере «погружения» субъекта в контекст религиозной – в данном случае православно-христианской – культуры. И священнослужители, и школьники, представляющие различные категории субъектов взаимодействия светской и религиозной культур, не проявили склонности к конфликтному, «антисветскому» характеру установок и интерпретаций наиболее важных социальных реалий. При этом если позиция священнослужителей в некоторых вопросах может быть названа противоречивой, то позиция школьников, на наш взгляд, ярко демонстрирует тенденцию, обратную гипотезе. Это выражается в заметном росте толерантности и свободомыслия и снижения клерикализма у «религиозной» группы учащихся по сравнению с «секулярной». Таким образом, приведенные здесь данные наших исследований подтверждают выводы некоторых авторитетных социологов о том, что «верующие… более толерантны даже по отношению к тем явлениям и процессам, которые они оценивают отрицательно»[7], и могут служить аргументом в пользу мнения, согласно которому нормальный диалог и интеграция религиозного (в данном случае православного) и светского взглядов на ряд важнейших социальных реалий в современном российском образовании возможны и имеют перспективы.