Институт
социально-политических исследований РАН
Поиск
эффективных методов управления в условиях трансформации связан с
изучением изменений, происходящих в механизмах социальной
регуляции. Основу регулирования составляют социальные институты
как устойчивые комплексы формальных и неформальных правил –
норм, ценностей, ожиданий, образцов поведения, регулирующих
поведение молодежи в различных ситуациях. Выстраивая
статусно-ролевую систему, институты направляют его в
кодифицированное, стало быть, более предсказуемое русло. Между
тем, социальное поведение является прямым следствием восприятия
людьми происходящего, их отношения к создавшейся ситуации. Это
отношение далеко не всегда определяется социальными предписания
– нормами, ценностями, социальными ролями, а регулируется
личными соображениями, индивидуальным или групповым опытом,
интуитивными представлениями о возможном будущем и т.д. Они-то
часто и становятся отправной точкой в саморегуляции.
В
устойчиво развивающемся обществе эффективно реализуются
институциональные механизмы социальной регуляции. В условиях
продолжительной трансформации, связанной с нарушением прежних
форм социального порядка, кризисом и необходимым изменением форм
и функциональных характеристик прежних регуляционных механизмов,
традиционные механизмы адаптации, интеграции, социальной
солидарности, защиты уже не работают, а новые еще не
сформировались и не прошли апробацию. При этом четкие цели
развития общества также отсутствуют, что в совокупности и
приводит к состоянию неопределенности. В общественном
плане неопределенность связана с разрушением организационных
структур, усилением их нестабильности. На
индивидуально-личностном и групповом уровне – с невозможностью
однозначной интерпретации реальности в силу нестабильности и
отсутствием четких представлений о возможностях ее преодоления[1].
Социальные
противоречия и конфликты молодежи, вызванные неудовлетворением
социальных потребностей или невоплощением в жизнь поставленных
целей, с одной стороны, и неэффективность институциональных
механизмов их разрешения, с другой, стимулируют субъектную
активность, вынуждая молодого человека прибегать к индивидуально
доступным способам саморегуляции жизненных ситуаций в различных
сферах жизнедеятельности. Под саморегуляцией понимается
деятельность, направленная на предупреждение и преодоление
личностных отклонений, то есть того, что индивид принимает для
себя как должное и желательное. В качестве нормы может выступать
представление о социальном положении, уровне образования,
материальном достатке, образе жизни, или шире – модели
собственного жизненного пути, с учетом возможностей ее
достижения. Саморегуляция является воздействием личности на саму
себя с целью приведения собственного функционирования в
нормальное состояние. В этом смысле саморегуляция выступает
частью процесса экстериоризации – овладения собой как одной из
важнейших сил природы и общества, и отражает становление
субъектности молодежи.
В условиях
трансформации происходит многоуровневая субъектная регуляция,
которая отражает способность активно и автономно существовать и
действовать в изменяющемся обществе и рассматривается как
способность оптимального выбора в ситуациях
неопределенности.
Оптимальный выбор осуществляется путем упорядочения
социальных связей с фиксированными формальными процедурами,
введения более эффективной организации – рационализации –
на основе представлений о рациональном – разумно
обоснованном, целесообразном. Действия, основанные на различных
ценностных критериях и рациональных целях, разумные в контексте
ситуативных событий, составляют суть рациональности.
Источником
рационализации выступает объективная потребность в адаптации к
изменяющейся социальной среде, выстраивания жизненной
траектории. Таким образом, в механизме саморегуляции
рационализация является способом снятия неопределенности и
средством стабилизация жизненной ситуации.
Характер
рационализации определяется сложившимися социально-историческими
условиями жизнедеятельности и направленностью сознания.
Следовательно, разным культурам соответствуют различные образцы
рационализации: способ организации жизнедеятельности и ее
регуляция отражает определенный тип рациональности, формирующий
ту или иную культуру. Воспроизводство типов и форм
рационализации отражает воспроизводство типа культуры на
индивидуально-личностном уровне. Это выражается в характере
мотивации индивидов и групп и в их установках: в формирующихся
потребностях, направленности интересов как способов их
реализации, смысложизненных ценностях и средствах их достижения
(терминальных и инструментальных ценностях), диспозициях. В том,
как выстраиваются названные элементы, свидетельствует о
характерных формах рационализации.
Саморегуляция происходит все же в объективных условиях, т.е.
заданных институциональных параметрах, а формальные и
неформальные ограничения определяют набор возможностей для
индивидов. Поэтому сложившиеся социокультурные образцы,
бесспорно, влияют на то, каким образом осуществляется
рационализация. Вместе с тем, в переходном состоянии со
свойственной ему неопределенностью, размытостью и
неструктурированностью поиск возможностей выхода из него
приобретает случайную, вероятностную форму, предопределяя
стихийность и случайность саморегуляции и неизбежный в этой
связи рост риска.
Условия
неопределенности и риска влияют на характер самой
рациональности. То, что является нормальным в стабильных
условиях, основанных на действии традиционных механизмов
социальной регуляции – ценностно-нормативных, статусных и др. в
условиях неопределенности и риска перестает быть адекватным,
целесообразным. Поскольку сама неопределенность порождается
быстрыми изменениями, то меняется, прежде всего, характер
адаптации к ним. Процесс повсеместного взаимодействия индивидов
и групп с условиями риска влияет и на организованные формы
жизнедеятельности, и на глубинные слои сознания, и на
ситуативную мораль. В сознании молодых людей, выросших в
подобных условиях, складывается определенный тип
ценностно-нормативной системы и целерационального поведения, в
которых риск является интегральным компонентом.
Взаимодействие людей со средой риска фиксируется в системе
установок, приобретая поведенческую готовность действовать
сообразно данным условиям. Формируется культура риска.
Принадлежность к ней требует постоянной готовности к
вероятностным изменениям и калькуляции возможностей, открытости
к различным действиям и событиям, позитивным и негативным, с
которыми они постоянно сталкиваются в повседневном бытии на
индивидуальном или глобальном уровне. Это перманентное изменение
является гарантией реализации современных культурных требований
открытости к быстро меняющейся социальной реальности, а
поскольку вся современная культура устремлена вперед, то и
залогом интеграции в нее становится способность изменяться
вместе с ней. Главная задача в условиях культуры риска, отмечает
Э. Гидденс, состоит в том, чтобы «учиться жить в условиях риска,
анализируя различный опыт, позволяющий делать собственную жизнь
более или менее стабильной»[2].
Поэтому культура риска ассоциируется большей частью с не
институциональными практиками здравого смысла[3].
Следовательно, установка на риск становится формой
рационализации неопределенности.
Между тем,
риск как форма рационализации свойственен далеко не всем. В
экстремальных жизненных условиях, в отсутствие страховочных
средств в виде социального и финансового капитала перед лицом
альтернативы «пан или пропал» для многих важнее оказывается не
пропасть. Поэтому не удивительно, что противоположной риску
формой рационализации среди молодежи выступает сохранение
стабильности, сбережение минимума.
Необходимость вписаться в подобный режим, все успеть, не утратив
темпа, обуславливает появление социокультурных образцов
ускоренного темпа жизни как способа адаптации к стремительно
меняющейся, убегающей реальности. Подобные образцы жизни на
«скорую руку» в условиях «сиюминутности» в современной
социологии получили название инстант-культура. С целью ускорения
жизни индивидов/групп саморегуляция основывается на «быстром
знании», а по существу, стереотипах, как оптимизировать
результат за короткое время. Они подскажут референтные образцы,
посоветуют, к чему следует стремиться и как достигать, чтобы не
утратить темп. Отсутствие времени на отложенное вознаграждение
или успех, порождает ускорение как форму рационализации.
Его атрибутами выступают сиюминутность, инструментальность,
поверхностность.
Ускорение
темпа выражается не только в количественных параметрах скорости
жизни, но и в качественных: в стремительном «устаревании»
предметов, стилей, образцов поведения, отношений. Между тем,
идеология гедонизма требует новых удовольствий и впечатлений,
что приводит к временности и поверхностности. Это выражается в
характере межличностном взаимодействии без обязательств и
глубоких привязанностей (различные формы сексуального
партнерства), характере солидарностей, которые становятся
краткосрочным и инструментальными (для достижения конкретных
целей).
Стремление
к новому превращается в невротическую потребность, основанную на
страхе качественного отставания от других, несоответствия духу
времени. В свою очередь, постоянный поиск новых образцов и
впечатлений на фоне безжалостной утилизации старых вселяет
уверенность в собственной адекватности, способности быть
современным. Идеология «все и сейчас» –
качественно-количественное выражение инстант-культуры, а
стремление не отставать, постоянно изменяясь вместе с
изменяющейся средой, своеобразная социальная мимикрия
выступают формами рационализации.
Изменения,
пугающие одних, обещают другим открытие нового и более
экстремального опыта, чрезвычайных событий, экстремальных, более
рискованных переживаний, а в более глобальном аспекте расширяют
поле реализации инноваций. Кроме того, изменяющаяся реальность
становится естественной, а сами перемены – насущной потребностью
избегания архаичности и монотонности. На фоне интенсивности,
поиска новизны ощущений и впечатлений роль экстремальности
существенно возрастает. Достижение экстрима становится
самоцелью, источником наслаждения. Вместе с тем, в ситуации
неопределенности стирается чувство меры, моральных,
нравственных, правовых границ: почти все разрешено, ничему не
стоит удивляться. Действительность без выверенных ориентиров,
высокочтимых признаваемых авторитетов порождает вседозволенность
и становится питательной базой двух крайностей – толерантности в
форме модной ныне терпимости к инаковости, различным
отклонениям, и экстремизма – максимализма, фанатизма в
реализации собственных целей.
В условиях
отсутствия социальных гарантий и неэффективности механизмов
социальной регуляции, компенсирующих невыгодное социальное
положение, усиливается неравенство молодежи. Значительная часть
молодых людей рационализирует жизненную ситуацию в рамках
«стратегии выживания». Далеко не одинаковая доступность
современных каналов самореализации порождает имитацию
недоступного как особую форму рационализации. Подражание
образам, стилю жизни с помощью симулякров дает возможность их
тиражирования в неограниченном количестве на широкие слои
молодежи притом, что для молодежи дешевые и доступные образцы,
напоминающие по форме оригинал – способ идентификации с
референтными группами. Такими симулякрами выступают не только
дешевые предметы молодежной моды. В условиях неопределенности
имитация становится способом рационализации неясных
функциональных требований, социальных ожиданий, противоречивости
норм и ощущения бессмысленности деятельности в разных сферах – в
образовании, труде, политике, когда выхолащивается суть, но
воспроизводится форма. Сыграть, сделать вид – основа данной
формы рационализации.
В условиях
перманентных динамичных изменений особое значение приобретает
рефлексия и способность предвидения вектора дальнейших возможных
изменений. Такое предвидение связано с трансгрессивностью
как одной из форм рационализации. Понимаемая как направленность
сознания и поведения молодежи на будущее посредством преодоления
виртуальных границ социального времени и пространства в их
физическом и символическом выражении, трансгрессивность основана
на включении в механизм саморегуляции интуитивного разума и
предчувствия. При этом носителями образцов становятся
продвинутые в социальном, экономическом, культурном плане
группы, слои и даже целые общества. Отсюда возникает наслоение
различных социокультурных образцов и тенденций в саморегуляции
молодежи, отражающих жизнь на «глобальном пограничье» (термин З.
Баумана).
Таким
образом, в механизме социальной регуляции жизнедеятельности
молодежи на фоне снижения эффективности институционального
регулирования, активизируются неинституциональные механизмы
саморегуляции. В процессе поиска оптимальных форм рационализации
жизненной ситуации проявляются следующие тенденции – риск,
сохранение стабильности, ускорение, социальная мимикрия,
имитация, трансгрессивность. Они выступают возможными формами
приспособления к условиям трансформации.
