Социальная субъектность молодежи и государственная молодежная политика

В.А. Луков

Московский государственный университет им. М.В. Ломоносова

 

Тема конференции в Белгороде попадает в болевую точку государственной молодежной политики, над разработкой которой в СССР, а потом в России работа ведется двадцать лет. Если иметь в виду текстуальную сторону такой разработки (поскольку реализация государственной молодежной политики с самого начала имела мало общего с тем ее концептуальным представлением и вытекающем из него нормативным обеспечением), то уже в самом определении ГМП, зафиксированном в известном документе 1993 г., линия на поддержку социальной субъектности молодежи обозначена как главный смысл ГМП: «Государственная молодежная политика является деятельностью государства, направленной на создание правовых, экономических и организационных условий и гарантий для самореализации личности молодого человека и развития молодежных объединений, движений и инициатив»^[1]. В новейшем определении ГМП, данном в «Стратегии государственной молодежной политики Российской Федерации» (утверждена распоряжением Правительства Российской Федерации от 18 декабря 2006 г. N 1760-р), сохранено указание на значимость «эффективной самореализации молодежи»^[2].

Самореализации личности, по сути, и есть достижение социальной субъектности в ее развитом виде. То же можно утверждать и относительно коллективной деятельности различного рода молодежных объединений (к ним надо относить и менее формализованные способы реализации социальной активности, обозначенные как движения и инициативы). Именно здесь ожидалось новое качество социальной субъектности молодежи, именно здесь проявились наиболее слабые стороны организации всей системы ГМП.

Теоретический аспект проблемы может быть представлен в нескольких главных тезисах.

1. Важно определиться с тем, что считать социальной субъектностью, иначе нет ясности, что подлежит поддержке. Под социальной субъектностью мы предлагаем понимать способность общества, социальных групп, человека выступать в качестве активного начала (деятеля, творца) социальной реальности^[3]. Эта активность проявляется в воспроизводстве и обновлении общественных отношений, в социальном конструировании и проектировании реальности, включая ее ценностно-нормативную сферу, в различных формах социальной деятельности. Она находит отражение и закрепляется различными формами социальной идентификации.

2. В чем же специфика социальной субъектности, когда ее рассматривают как свойство, присущее молодежи или осваиваемое ею? По нашему мнению, субъектность и генетически, и системно не может быть выявлена и интерпретирована вне объективных оснований. Но для молодежи специфично именно то, что интериоризация ею объективных условий жизнедеятельности становится способом присвоения социальной субъектности. Вот почему весь социализационный процесс может быть успешно показан в отношении молодежи через осваиваемую ею социальную субъектность. Здесь найдет место и его институциональная характеристика, и границы легитимности действия. В то же время не будет утерян важнейший субъективный инструмент всего процесса социализации − идентификация. В таком случае переходный характер молодости, на который обращают внимание все исследователи, начиная, по крайней мере, с Ж.-Ж. Руссо, может быть, во-первых, увязан с социальными обстоятельствами (освоение все большей меры социальной субъектности, движение от преимущественно объектных к преимущественно субъектным стратегиям жизнеосуществления), а, во-вторых, разрешен не только на уровне принципа, но и на уровне механизмов.

3. На наш взгляд, переходность в области объектно-субъектных отношений выражает существенные признаки молодежи, характер ее социальности. Разумеется, было бы чистой схоластикой искать некий момент равновесия “объекта−субъекта” в молодежи, исходя из крайних точек данного переходного процесса. Значение сущностной черты имеет именно переходность преимущественных качеств объекта воздействия и субъекта деятельности. Логично признать, что поскольку приобретаемым качеством является социальная субъектность, то ее мера и выступит сущностным показателем молодежи. Переходность как сущность молодежи есть то онтологическое основание, которое единственно и позволяет ее выделять в различных обществах, в относительно ограниченных сообществах, в социальных группах − вплоть до малых − как некоторую целостность. В этом плане молодость (свойство возраста) институционализируется, приобретая социально-статусные и ролевые конфигурации, знаковую атрибуцию, специфику деятельности и организации. Ценность молодости − аксиологическое отношение, свойственное определенным культурным системам, которое позволяет удерживать онтологическую специфику молодежи на феноменальном уровне.

Эти позиции как позиции теоретические сложились в ходе работы над концепцией государственной молодежной политики, которая разрабатывалась в 1987–1991 гг. в контексте работы над проектом Закона СССР «Об общих началах государственной молодежной политики в СССР». Но фактически к моменту принятия закона (а он был принят в апреле 1991 г., т. е. за несколько месяцев до развала СССР), линия на поддержку самореализации молодежи оказалась довольно спорной, самореализация пошла по путям, плохо контролируемым властью, правом, структурами управления, системой воспитания и т. д., которые к тому же оказались в глубоком системном кризисе.

На фоне основополагающего тезиса о самореализации личности ГМП в основном оказалась перенацеленной на достижение программируемых результатов голосования молодежи в ходе избирательных кампаний, снижение экстремистских выплесков в молодежной среде и т. п. Это оказалось делом сложным, чаще всего слабо прогнозируемым. В одном из исследований, проведенных Институтом гуманитарных исследований МосГУ в 2005 г. в студенческих аудиториях Москвы, Казани, Рязани, Петрозаводска, Сыктывкара, Вологды, ряда городов Московской области и др., мы показали, что в студентах, склонных к негативной политической активности, нет ничего специфичного с точки зрения их социального портрета, что такой более или менее оформленной группы нет, а значит, ее невозможно выявить и вести с ней целенаправленную работу. На них по большей части влияет актуальное настроение, и мерцание настроения становится в таком случае фактором политической нестабильности, поскольку в студенческой среде политическая активность образуется по модели взорвавшейся мины: небольшого детонатора достаточно, чтобы сработал весь заряд. Незначительной части радикально настроенной молодежи (и именно студенческой, и чаще всего в столицах) достаточно для того, чтобы начался политический кризис, как это и было в прошлые десятилетия в разных странах и на разных континентах.

Управляя настроением, можно добиться быстрого роста негативизма студенческой массы, легко разжечь пожар антиправительственных выступлений. А долговременные факторы молодежной политики влияют на перемену настроения мало, они по большей части слабо осознаются студентами, особенно самой молодой их частью.

Но тогда нужна ли государственная молодежная политика и если нужна − то какая? Этот вопрос в последние годы вновь оживленно дискутируется в органах государственной власти. Выдвинуты проекты новых концепций ГМП, они подвергнуты критике. Наконец в декабре 2006 г. Правительство РФ утвердило упомянутый выше документ «Стратегия государственной молодежной политики в Российской Федерации», выступающей как концептуальная основа в этой области государственной деятельности. Но споры о сути ГМП, ее механизмах и результативности этим обстоятельством не переведены в состав неактуальных.

Мы считаем важным обратить внимание на две проблемы ГМП. Первая качается вопроса об управляемости в этой сфере. Ведомственное управление в этой сфере государственной политики, да еще и замкнутое в рамках Министерства образования и науки РФ, т.е. ограниченное по своему содержанию, недостаточно. Предложения об особой роли Президента РФ не только в определении основ ГМП, но и в организации деятельности органов исполнительной власти, заслуживают внимания. Но даже и в этом случае планировать, что государство решит все проблемы молодежи, а кроме этого возьмет под свой контроль ее социализацию (как было предложено в проекте «Доктрины молодежи России»), − значит идти по порочному пути патернализма в отношениях с молодежью, не доверять ей и опасаться ее даже больше, чем внешнего врага. Надо заново понять, что должно делать государство для решения молодежных проблем, не подменяя личных усилий каждого молодого человека по достижению жизненных целей, не сужая зоны самоопределения молодежи. Где здесь грань, отделяющая необходимые и достаточные меры от избыточных, а потому порождающих инфантилизм и неоправданные ожидания от «дающего государства»? Это непростой вопрос, он требует широкого общественного обсуждения.

Вторая проблема − возможности опоры ГМП на саму молодежь. Молодежное движение идет сегодня в разные стороны. От единой и единственной молодежной организации − комсомола, в котором в годы высшего расцвета в нем формализма и показухи насчитывалось примерно 60% всей молодежи, − от этой безразмерной, но славной многими своими делами организации Россия ушла. Пришла к безмерному числу организаций, нередко слабых или фиктивных. Сейчас некоторые органы власти снова разворачивают «комсомольское строительство» − создание организаций молодежи, на которые они смогут опереться. Такого рода попытки обычно быстро себя исчерпывают.

Государственным структурам важно определить, с кем в молодежном движении они объединяют усилия для проведения реалистического курса в области молодежной политики. Не заигрывать с молодежными организациями и не строить иллюзий, что они сегодня могут контролировать молодежь. Не ставить перед ними такие задачи в обмен на государственную поддержку их деятельности. Их роль определяется тем, насколько они способны участвовать в построении гражданского общества в России.

По всей видимости, время федеральных целевых программ, подобных Президентской программе «Молодежь России», или прошло, или не наступило. Возможно, на федеральном уровне должна быть программа преимущественно управленческого характера, позволяющая координировать средства, выделяемые на цели ГМП по разным каналам, наладить подготовку социальных проектов, организацию обучения кадров, консультации для регионов и исследования. В этой программе должен реализовываться принцип субсидиарности − передачи средств на осуществление задач государственного характера тем, кто сможет их наилучшим образом реализовать. Если говорить о молодежной политике − в первую очередь молодежным и детским общественным объединениям, студенческим в том числе. В этом, между прочим, был смысл Федерального закона «О государственной поддержке молодежных и детских общественных объединений» (1995), впервые закрепившего механизмы реализации принципа субсидиарности. Принятые в 2004 г. изменения в Законе сделали его ненужным. Приходится констатировать: смысл Закона новым поколением политиков не понят^[4]. Не понята не только идейная, воспитательная сторона поддержки молодежных и детских организаций, но и экономическая эффективность вложения относительно небольших средств в общественно полезные дела организованной молодежи, которые высвобождают намного большие средства, расходуемые на преодоление девиаций в молодежной среде.

Все надо начинать сначала. Снова нужна широкая дискуссия о молодежной политике, каковая была развернута в 1987–1991 гг. Снова необходимо убедить руководство страны и общество в том, что «взять под государственный контроль социализацию молодежи» невозможно иначе, как став на путь тоталитарного государства. Строить же молодежную политику на сотрудничестве государства и гражданского общества, создавая условия для того, чтобы молодой человек приобщался к национальным ценностям и реализовал себя в деле, проявлял свои способности, можно и нужно.

В этом, видимо, и ответ на вопрос о том, насколько меры в области ГМП могут предотвращать участие молодежи в «цветных революциях». События, подобные украинской «оранжевой революции», не прогнозировались при формировании основ государственной молодежной политики в России. Сегодня же призрак «студенческого бунта» может заслонять главное, ради чего обществу нужна ГМП, а именно − стратегию социального развития. Надо признать, во-первых, что никакие конкретные меры ГМП не смогут дать власти гарантию от политических выступлений оппозиционной молодежи, во-вторых, что планы активизировать протестный потенциал молодежи строит не только «своя» оппозиция: они − и часть продолжающейся в иных формах «холодной войны». Планы эти давно ориентированы на молодое поколение. Противодействие этому со стороны российской контрразведки и контрпропаганды необходимо, но недостаточно. Пока власть отдает возможность «заботиться» о молодых россиянах иностранному капиталу (переманивать таланты, перестраивать образовательное пространство, оккупировать сферу досуга и т. д.), тенденция к самореализации молодых россиян в интересах не только собственных, но и нашей страны, вряд ли может стать определяющей.

Сегодня провозглашать, что молодежь наше будущее, а на деле бояться ее безответственности, – это слабая политика. Нужна реалистическая оценка состояния молодежи и молодежного движения. На этой основе государству и обществу следует ставить перед молодыми россиянами высокие патриотические задачи в экономике, науке, культуре, политике и обеспечивать исходные условия для того, чтобы предлагаемые молодежью решения становились практически осуществимыми здесь и сейчас.

---