|
Юродство и социальная терапия
Гибелев И.
Князь Игорь говорит: "Луце ж бы
потяту быти, неже полонену быти". Экзистенциальная максима
человеческого бытия-в-мире есть стержень русского и шире славянского
этоса, тем не менее, попав в плен, Игорь соглашается на побег. В
контексте стремления к смерти его бегство предстает юродством,
возвеличиванием перевернутых ценностей.
Осцилляция между двумя константами
человеческого бытия: массовым и элитарным, унификацией и
индивидуализацией - безусловно, недиалектическое движение, однако
оно хорошо тем, что не снимает в небытие полноты существования
противоречащих сторон, в которую входит и само это противоречие.
Exempli gratia, как
дискурсное воплощение репрессивных интенций власти, основываясь на
индукции, в литературоведческом аспекте тяготеет к афористичности
интеллектуального, а в онтологическом прочтении отсылает к
предустановленному универсуму, качественное однообразие которого,
отрицает категорию качества. В пространстве осцилляции - это сфера
массового; индивидуализация же проявляется в форме принципиального
сомнения в истине, включая область противоречивой, но консервативной
этики, более того, в форме самосомнения.
Поскольку противоречие массового и
элитарного недиалектично, постольку функцию соприкосновения
выполняет их граница, откуда в трансформированном виде
ретранслируются входящие апории. Граница в этом аспекте предстает
как пространство игры, имеющей дело с последними вопросами и, таким
образом, вопрошающей саму себя. Изосемичность самовопрошания и
самосомнения очевидна, разница, однако, состоит в том, что, в
отличии от самосомнения, самовопрошание окрашено в большей степени
аксиологически и, следоваетльно, является условием осциллирующего
движения.
Роль играющего вопрошателя
традиционно закреплена за юродивыми - маргиналами социума и
терапевтами социолекта. По-видимому, юродство является единственным
социальным институтом, в котором клятва Гиппократа гипостазируется
до масштабов космического установления. Вместе с тем нетрудно
заметить, что общество, в котором роль и значение юродивых
ангажировались от противного стало объектом изучения истории. Взгляд
на современное общество в поиске чистых мест идеологии не
задерживается на посюстороннем, соскальзывая в сферу эстетической
гиперреальности и социальной утопии.
Вырождение юродства симптоматично
и в то же время парадоксально. Эпохально оно связано с Реформацией и
последующей чередой буржуазных революций, установивших монополию
светского государства на владение интеллектуально-духовным миром
индивидуума. Будучи продуктом общества, твердо верившего в
необходимость и онтологическую незыблемость религиозных
установлений, в истинность веры, юродство, в метафизическом
пространстве индивидуализации, представало кастовым учреждением,
отсылавшем последние вопросы Другому в попытке склонить его к ответу
– в этом они были близки поэтам, музыкантам, художникам.
Интериоризируясь в
пространстве капитала, частной собственности, то есть экономики,
буржуазность как ментальность поначалу не казалась угрожающей
humanitas. К такой ментальной метаморфозе институт юродства был
совершенно не готов, более того, структурно и бытийственно выпадал
из пограничного пространства.
В этом с
очевидностью проступает асимметрия преемственности властных форм и
терапевтических практик. Если для первых характерно прямое
наследование, то института изоморфного и изосемичного юродству в
современном обществе мы не обнаруживаем, – терапевтическая традиция
обрывается, ускоряя процесс размывания границ. Самовопрошание, как
непременное условие игрового начала, предстает социально
аффектированным, а его гуманистический пафос дискриминируется в
лимитах и элиминациях политически ангажированных СМИ. Парадокс
отсутствия социально-терапевтческих практик и, вместе с тем, их
насущная необходимость, по всей видимости, носят временный характер.
Двунаправленность размывания
границы – как в сферу элитарного, так и в сферу массового –
аннигилирует этос пограничного пространства в формализованном (недиалогичном)
аппарате и инструментарии игры, гомогенизирующей этико-эстетические
ценности в равномерном усредненном континууме бытия-в-мире.
Однако колебательность движения
позволяет говорить о фрагментах его пространства как
сбегающихся/разбегающихся системах, в неснятом виде сохраняющих
чистое противоречие.
Версия для печати |
