Россия и "внутрисаянский"
мир
Даргын-Оол, Чимиза
2004-й год
весьма примечателен для одной из российских территорий – для
Республики Тыва. Шестьдесят лет назад Танну-Тувинская Народная
Республика добровольно вошла в состав СССР и стала последним
государством, которое пополнило собой Советский Союз. Сейчас
официально юбилей определяется как «вхождение Тувы в состав России»,
что не является столь уж большим искажением истории. Тува и Россия –
два государства, истории которых соединились так же, как соединение
рек Бий-Хем и Каа-Хем дало начало большой сибирской реке – Енисей (Улуг-Хем
– «Великой Реке»).
Республика в
географическом центре Азии стала частью российского государства. Но
при этом удивительно, что Тува и тувинцы, тяготея к России и
русским, продолжают чувствовать себя другой страной, другим миром.
Это придает особую проблематичность и даже драматизм процессам
развития этой самобытной российской республики.
Формула барьера
Культура
складывается под влиянием природных условий. Природа «лепит»
внутренний и внешний облик человеческого сообщества, она
«нарисовала» генеральный план бытования людей в центральной Азии.
Этот план тувинцы осуществляли веками, шлифуя и оттачивая методы
сосуществования с природой. Но окружающие их горы и степи не только
стали основой кочевого хозяйствования. Они помогли выстроить картину
мира, обосновались в культурных кодах сознания, создали
психологические формулы.
Все жители Тувы
пользуются выражением «За Саянами». Что это значит? Это не только
обозначение территорий Хакасии, Красноярского края, которые
располагаются за Саянскими горами. Это обозначение большого
российского мира, от которого Тува отгорожена барьером.
У России таких
территорий, которые были бы географически оторваны от нее, не очень
много. Россия сама по себе – это бескрайнее пространство. Для
европейского центра государства вообще неважно, где точно находится
Тува. Где-то там, около Байкала или за ним (такой курьезный
географический казус однажды промелькнул в одной из
правительственных газет).
Горный барьер
осязаем, чувственен именно для Тувы и ее жителей. Веками территория,
огороженная практически со всех сторон хребтами Саян, Танну-Ола,
сформировала в своих жителях чувство обособленности. Это и хорошо, и
плохо. Хорошо, потому что в «каменном мешке» сохранилось много
древних ценностей, которых не размыли волны исторических катаклизмов
и мировой миграции населения. Чувство обособленности, или «внутрисаянья»,
защищает людей, привыкших жить в понятном им круге природных циклов.
Плохо, потому что обособленность становится главным препятствием для
дальнейшего развития ныне.
В Туве хоть и
живут представители других национальностей, «разбавившие» собой
однородный состав населения, но между наиболее многочисленными
народами – тувинцами и русскими – сохраняется дистанция. Тувинцы не
ассимилировались, не «смешались» с русскими так, как другие народы.
Они не сменили ни язык, ни религию, ни внешний облик. Можно
возразить, что и другие азиатские народы России не поменяли внешнего
облика, религии, основ культуры. Но здесь есть нюансы, говорящие о
многом. Культурная ассимиляция у якутов дошла до религии в виде
христианства, до русификации их имен: большинство носит русские
имена. У бурятов и калмыков религия осталась нетронутой, но
распространились русские окончания фамилий «Цырендоржиевы»,
«Илюмжиновы».
Тувинцы же
сохранили почти всё, в том числе и такой чувствительный индикатор,
как фамилии. Названия родов, ставшие фамилиями, «Ооржак», «Куулар»,
«Монгуш» сохранились без изменений. Эта маленькая филологическая
разница, вытекающая из больших ассимиляционных процессов, говорит о
том, что тувинская народная душа осталась за барьером, «внутри
Саян», не захотела коверкать себя. Мода на русские и даже
экзотические индийские имена была, но это осталось только модой.
Не удивительно,
что при таком чувстве обособленности, законсервированности, с учетом
недавнего исторического опыта самостоятельного государственного
существования (с 1921 по 1944 годы) в начале 90-х годов на волне
опьянения свободами местным политикам пришла в голову идея заявлять
о возможности выхода Тувы из состава России. Ведь этот исторический
эпизод, позднее здраво осужденный, имел основания для появления
именно благодаря тому, что тувинцы в глубине души осознают свой
отдельный культурный мир, неизмененный в своём основании. Я не
говорю, что это было правильно, я лишь утверждаю, что это объяснимо.
Да, кочевников
перевели на оседлость, да, они получили новые формы хозяйствования,
да, они выбрались из нищеты, куда их загнали века колониального
существования, да, они получили интеллигенцию и промышленность в
советские времена. Содержание трансформировалось, но историческая
память, «внутрисаянье» сохранилось. Даже самый образованный и
прогрессивный житель Тувы, тем более, если он тувинец, использует
формулу барьера – «За Саянами». Ездят «за Саяны», возвращаются домой
«из-за Саян». Если в России происходят катаклизмы, докатывающиеся до
Тувы, то ругают Москву и тех, кто мутит воду «за Саянами». Но если
надо что-то заимствовать, что-то купить, то это привозится «из-за
Саян», детей отправляют учиться «за Саяны».
Почему тувинцы
так дистанцируются от России и при этом тянутся к ней больше, чем, к
примеру, к соседней, географически, транспортно более открытой для
них Монголии? Вот здесь мы приходим к вопросу о разных сторонах
тувинского национального характера и природе, которая повлияла на
его формирование.
«Тувинское время»
Перечитывая
произведения тувинских писателей о старых дореволюционных временах,
в том числе роман Салчака Тока «Слово арата», где описываются
взаимоотношения аратов и их хозяев, начальства, нойонов, не перестаю
удивляться причудливым поворотам истории, её возвратам.
Казалось бы,
лежащие ниц по краям дороги в клубах пыли нищие араты и их хозяева,
сыто покачивающиеся в своих седлах, – остались в этом
дореволюционном прошлом. В советское время от лохмотьев избавились
также как и от сытых нойонов. Уравняли, подстригли, умыли, дали
образование.
Что сегодня?
Бомжи копаются в мусорных контейнерах по всей столице Тувы. Среди
них горожане узнают своих старых районных знакомых: врачей,
учителей…
Начало
официальных или около-официальных мероприятий бесконечно
оттягивается приездом самого высокого начальства. Россия
подтягивается до пунктуальной Европы: президент уважает время
народа, избравшего его, появляется или вовремя, или, задерживаясь,
приходит в разгар мероприятия. Оно может начаться без него, ибо
«время – деньги» и глава государства понимает это как никто лучше
других. Тувинские же мероприятия, кроме того, что имеют своё особое
замедленное «тувинское время», не начнутся без главы, сколь бы он ни
задерживался. Как бы Россия ни была самодержавна, как бы русские
изначально ни любили царя-батюшку, тувинцы, как истинные азиаты,
перескачут их в вопросах подобострастия. Советскую идеологию
отвергли, ударились в новую традиционность.
Особенности
русской души Николай Бердяев в книге «Судьба России» определил через
антиномии – противоположности. Русские – и трудолюбивы, и ленивы; и
щедры, и скупы; и добры, и злы, любят свободу и в то же время рабски
покорны. Россия и самая безгосударственная страна, и самая
государственная, самая националистическая (церковно-шовинистическая)
и самая ненационалистическая, открытая, лояльная. В корне этой
противоречивости – борьба между женским и мужским началами в русской
душе, а также влияние пространства, бескрайних просторов российских
равнин.
Если смотреть на
национальные характеры, имея в виду природное окружение и его
влияние, то можно определить тувинский характер как
резко-континентальный по тому, каков климат в регионе. В нём есть
всё: от резкой жары до жуткого мороза. Все температурные режимы.
Также, если в Туве есть несколько природных зон, есть от северного
оленя до пустынного верблюда, то в душе тувинце одновременно также
сосуществуют, спрессованы несколько «природных зон». Причем,
доходящих до такого же сочетания как соседство северного оленя и
верблюда. Не противоположных друг другу, но не совместимых. Тувинцы
– раздольная равнина, неприступные горы, щедрая тайга, молчаливая
пустыня, пьянящая степь, бурлящие реки, разноцветные озёра, скупая
тундра. Тувинцы – степняки, постоянно живущие с фиолетовым горным
горизонтом вокруг, люди огороженного раздолья.
Тувинцы
невероятно щедры и одновременно скупы в проявлениях чувств.
Одаривают родственников заботой, отрывая последнее от себя, и не
хотят прилюдно хвалить их. Безумно любят детей, но предпочитают
называть их плохими. Когда детей хвалят другие, родителей распирает
от восторга и гордости, но они не любят этого показывать. Так
испокон веков тувинцы ограждали беззащитных созданий, близких людей
от завистливых злых духов.
Тувинцы
талантливы, очень музыкальны, чувственны, поэтичны. Они живут в
богатом крае, полном нетронутых природных богатств, чувствуют себя
частью этого богатства, до которого не может докатиться мировая
цивилизация с ее разрушительными последствиями. Тувинцы любят труд,
но только тот, который подгоняет дары природы под их скромные нужды.
Им кажется, что у них всегда всё будет: и чистые реки, и целебные
источники – аржааны, и дремучие леса, и пронзительно голубое небо и
не хотят изменений. Эта успокоенность расслабляет, развращает. А
могут принять нововведение, абсолютно не совместимое ни с образом
жизни, ни с особенностями, смутно понимают это, но начинают бездумно
копировать.
Пунктуальность и
точное соблюдение сроков для детей природы – насилие над собой,
которого они часто и не делают. Вот оно – «тувинское время»! Часом
или двумя позже, ничего страшного, солнце-то еще не скрылось за
горизонтом… В тувинском фольклоре силачи могут месяцами бороться
друг с другом, годами скакать в поисках приключений, «зиму узнавая
по инею, лето – по росе». «За кадром» эпического повествования
остаются труженицы-жёны, на которых в это время ложится вся
ответственность за хозяйство, за скот и которые могут пробудить
своих утомленных странствиями супругов от длительного сна только
испытанным, жестоким способом, – разведя костёр у них на груди.
Конечно, это сказочное время, которое имеет свои законы, и это
сказочные правила, но хронологическая тягучесть культуры очевидна и
находит своё отражение в реальной жизни.
Тувинцы
возмущаются разбухшим аппаратом госчиновников в Туве, но сами
стремятся протолкнуть туда себя или своих родственников. Достигнув
начальственных высот, почти моментально забывают, что должность-то
не вечная и не наследственная. Желание сыто покачаться в седле,
сделав неприступное выражение лица, оставив земляков в клубах пыли у
дороги, – неистребимо в крови. Почему? Наследственная власть в Туве
не имеет столь длительную историю как имперские династические роды,
например, России, Китая. Управление осуществлялась местными
князьями, которые выделились своим богатством из общей родовой массы
относительно недавно. К идее государства с самостоятельной
централизованной властью Тува вообще пришла лишь в начале ХХ века.
Поэтому в народном сознании власть не увязывается с одной фамилией,
родом. Всегда есть соперничество на уровне и родов, и кожуунов.
Всегда есть желание взглянуть на других с высоты седла.
Тувинцы гордятся
достижениями земляков и отмахиваются от помощи им – тем, кто пошел
на прорыв. Более того – идут к ним и требуют, чтобы они, бросив все
свои дела, помогали другим, тянули на себе десять лямок.
Благодарность для многих тувинцев проблематична. Поделиться
последним среди родственников принято. В традиционном родовом
обществе это было в норме. Благодарность могла и не озвучиваться.
Сегодня не сказать «спасибо» уже расценивается как невоспитанность,
забывчивость. Но многие до сих пор этого не понимают, молча принимая
помощь и даже требуя её. Родовая солидарность соседствует с
общественным паразитизмом и безалаберностью.
Тувинцы готовы
вскачь нестись по дороге открытий, восхвалять коня как друга и как
средство, которое помогает увидеть, познать, открыть неведомое. Но
словно магнитом их тянет домой, к тому маленькому клочку земли, где
родились они и где их предки пасли скот. Тувинцам не нужны чужие
страны, они готовы умереть от тоски по нему, уезжая «за Саяны» на
учебу, в командировки, на временную работу. Имея внутреннее
побуждение открывать, покорять, познавать, тувинцы одновременно не
хотят этого делать, считая своё существование самодостаточным.
Сложный мир народной души
Тувинцы не
приемлют простых путей. Они сами изнутри в своей культуре
разнонаправлены, имеют разные «зоны», спрессованные в душе до
взрывоопасного состояния. Достаточно искры в виде алкоголя, чтобы
все эти «зоны» противоречий перестали контролироваться, выплеснулись
наружу.
Шаманизм
связывает людей с природой, не дает забыть о том, что пастбища,
озёра, степи, курганы в «генах», что они – живые. Тувинцы пасут скот
на ступнях гор, взбираются на горные головы, переваливают через их
плечи. Люди на этой земле – часть одной экосистемы, которая
обеспечивает сама себя, для которой малейшее изменение, привнесение
чего-то со стороны может обернуться разрушением. Тувинцы
естественны, безыскусны, бесхитростны, самодостаточны, неприхотливы.
Тибетский
буддизм обращает людей к внутреннему миру и к небу, к вечности,
призывает к смирению и терпению. Вписавшись в шаманистскую картину
мира, он привнёс в древнейшие культы новых богов и значительно
усложнил пантеон. Тувинцы под этим сложным небом, с учителями двух
религиозных систем – шаманами, ламами – смиренны, молчаливы,
терпеливы.
Кроме того, в
тувинской культуре при одновременном сосуществовании шаманистской и
буддийской культур, космологичных, «мирных» по своему характеру,
есть особая языковая основа – тюркская. Тюрками по языку являются и
ближайшие соседи тувинцев – хакасы и алтайцы, однако, речь идет об
удивительном результате, который дало сочетание культурных миров в
изолированном обществе, максимально сохранившем свои традиции до
нынешнего времени. Тувинский язык относится к древнейшим тюркским
языкам и тем самым культурно роднит тувинцев с древней цивилизацией
тюрков, отделяет от монгольских народов. Это с одной стороны
приближает тувинцев к тюркскому культурному миру. Но мусульманская
основа основного тюркского мира с другой стороны тоже отделяет
тувинцев от братьев-тюрков.
Несмотря на это,
тувинцы особенно близки к тюркам. Тувинцы наследуют традиции
древнего народа центральной Азии, история которого начинается с
такой же легенды, как и история возникновения Рима: с легенды о
вскормленном волчицей родоначальнике тюрков Ашине. Также как и
римляне в Европе, тюрки построили огромную империю в Азии, задолго
до легендарного монгола Чингиз-хана – каганат со своей культурой,
религией (культом неба Тенгри), рунической письменностью, системой
власти и наследования. О древнем народе жителям Тувы также
напоминают каменные «бабы» – воины, которых предки расставили
сторожами-постовыми на территории Саяно-Алтая. Тувинцы используют
такие же конструкции речи, что и те древние люди. Когда сообщается о
смерти человека, часто говорят о том, что он «оторвался от Солнца и
родных». Это одна из самых распространенных фраз-штампов из древних
каменных эпитафий. В Туву приезжают турки в поисках своей прародины
и с благоговейным восторгом посещают окрестности города Турана. Но
между тувинским и остальным тюркским миром есть естественный
водораздел – религия. Легко обучаясь турецкому языку, тувинцы
остаются тувинцами – шаманистами, буддистами.
Все эти
спрессованные культурные миры имеют по большому счёту
взаимоисключающие установки. Например, мясная пища – основа рациона,
быта, ритуалов кочевников. А истинные буддисты являются
вегетарианцами, почитающими все живые существа вселенной. Но буддизм
приобрел местные черты, вписался в кочевой быт и стал народной
религией. Тувинцы называют себя и шаманистами, и буддистами. Другой
пример. Жители Тувы чтят память не покорившихся маньчжурам[1]
шестидесяти богатырей и считают административное деление на хошууны,
которое досталось им в наследство от чуждой империи, – своим. Ещё из
того, что бросается в глаза. Историческая память отторгает мысль о
китайском влиянии, однако люди гордо носят тувинскую национальную
одежду из… китайского шелка с китайскими узорами.
Ориентироваться
в развитии на территорию, близкую по культуре, родственную по
религии – на Монголию – проще. Туда и добраться легче. Ученые даже
считают, что тувинцы – потомки монгольского и других народов
(уйгуров, кыргызов и др.). Но этнос, который сложился после смешения
племен в самом центре азиатского материка, который сконцентрировался
в «каменном внутрисаянском мешке», заговорил на ином, более древнем
– тюркском языке. Поэтому он стал чувствовать себя отличным от
других народов, в том числе от монголов. В начале ХХ века Тува
выбрала самостоятельность, повернувшись при этом в сторону
государства, которое находится за Саянами.
Тувинцам надо
переваливать через Саяны, надо иметь барьер, который отделяет и
одновременно сближает с совершенно другой, столь же противоречивой
культурой. Для них приемлемо сложное сосуществование с интересными,
привлекательными «Другими». Россия, пусть даже отделенная
естественной преградой, интуитивно понятнее и нужнее Туве, так как в
своё время дала возможность самоопределиться малому народу,
сохранить себя физически и культурно, дала толчок для развития.
Кочевники всегда нуждались в оседлом обществе как своего рода
гарантийном фонде, который необходим для их жизнеобеспечения, как
модели для сравнения, подражания и одновременно отвержения.
Родовая предопределенность
Главным
двигателем духовных процессов общества всегда была наиболее
продвинутая, образованная часть. В современности речь идет об
интеллигенции. Что из себя сегодня представляет интеллигенция в
Туве? Надо признать, что также как и по всей России, она едет в
последних вагонах общественного поезда. Уголь в топку паровоза
бросают те, кто обладает властью.
Тувинская
интеллигенция имеет светлое прошлое, размытое настоящее и смутные
перспективы. Человек, получивший образование, в идеале может
изменить свое социальное положение, подняться «из грязи – в князи» и
реализовать себя как специалист, как личность. Но наблюдается
парадокс. Есть все шансы для того, чтобы люди получали образование.
Но при этом особенностью общественной системы в Туве является
закостенение. Образованный человек не может передвигаться в этой
закостеневшей системе, используя только лишь свой профессиональный
потенциал, представляя себя как личность. В резюме для
трудоустройства у молодого тувинца между строк вписаны корни – то
групповое начало, к которому он принадлежит изначально при рождении,
воспитании. Старшее поколение признаёт нового члена общества только
тогда, когда тот назовёт своих родителей: «А-а-а, вот ты чей (чья)
сын (дочка)!». То есть по смыслу: «А-а-а, вот ты кто!». Не скажу,
что это прямо и всегда подчеркивается при трудоустройстве. Просто
подразумевается. И часто влияет на решение, выбор самого человека
или работодателя.
Те, кто хочет
жить и работать в Туве, не сгибаясь перед вышестоящим начальством,
не включаясь в групповое соперничество, выбирают тернистый путь
самостоятельного плавания предпринимателя. Но может ли быть
абсолютная самостоятельность в системе «каменного мешка», опутанного
сложной сетью кровно-родственных, групповых отношений?
Предопределенности много. Она затрудняет поднятие человека вверх в
социальном лифте для образованных специалистов–индивидуальностей.
Предопределенность сковывает, не даёт развиться инициативности,
порождает только зависимость, подавляет личность. Тува, как впрочем,
и Россия, не умеет пестовать здоровый индивидуализм. Именно на его
основе зарождается осознанный коллективизм и далее – реальная
демократия, когда силу имеет не административный ресурс, а
общественное мнение.
Тонкости национальной идеи
Когда
экономическая обстановка по всей стране более-менее
стабилизировалась, когда политическая ситуация стала чуть более
прогнозируемой, на передний план общественных обсуждений выдвинулись
и нематериальные темы.
«Куда мы идем и
с чем?» – более четко зазвучал вопрос о стратегии российского
развития. Актуальным этот вопрос стал и для Тувы. Если в Центре
говорили о национальной идее с 1996 года, то эта «мода» докатилась
до Тувы недавно: слишком глубоко она была погружена в проблемы
экономического выживания.
Когда речь
заходит о формулировании «национальной идеи Тувы», необходимо
понимать, что здесь есть две тонкости.
Первая тонкость.
Понятие «национальная идея», на мой взгляд, более применима к
идеологии всего государства. Тува – не отдельное государство, это
субъект Российской Федерации, живущий по российским законам.
Национальная идея может быть только российская, также как и
гражданство в строгом юридическом смысле слова.
Национальная
идея – система принципов, база идеологии, основа стратегического
планирования развития. Партийная идеология канула в Лету, нужна
другая. При этом национальная идея может не иметь национальных черт,
особенно в многонациональном государстве, чтобы не ущемлять чьи-либо
интересы. Потому что нация – это соединение всех национальностей в
государстве. В стратегии развития должны быть и частные интересы
граждан, и групповые интересы этносов, коллективов, и общественные
интересы целых социальных слоев, и государственные интересы. Все эти
интересы должны складываться в гармоничную формулу, понятную для
всех. Поиски российской национальной идеи пока не привели к особому
успеху. Если интеллигенция пытается дать свои варианты формулы, а
власть всё равно поступает по своему разумению, то разговор у нас
идет пока только по нисходящей: послания Президента и комментарии в
обществе на все лады.
Вернемся,
однако, к Туве. Вторая тонкость вопроса заключается в том, что
понятие «национальная идея» к Туве всё же употребляется в самом
регионе. Когда в республике говорят о национальной идее, а далее и о
национальных героях, национальных символах, в основе дискуссий лежит
опять то же самое глубоко укоренившееся представление о Туве как об
отдельном культурном мире. Понятие «тувинской национальной идеи»
подчёркивает историческое, культурное своеобразие титульного этноса
республики. Жители Тувы в своем «внутрисаянье» не только
территориально, но и внутренне-психологически обособлены, отгорожены
от всего российского государства. Они чувствуют себя особым миром.
Поэтому логично
просится заключение: Тува сама должна найти духовные ориентиры
своего развития для того, чтобы тувинское общество вписалось в
современность. Не отрываясь от России, но, понимая, что никто за нее
не придумает формулу «тувинского чуда», формулу преодоления.
Успешное самостоятельное развитие ныне депрессивного региона не
станет противоречить общероссийской модернизации.
Формула преодоления
Конечно, когда
Тува считается самым депрессивным российским регионом, говорить о
возможности «тувинского чуда» и грустно, и смешно. Но желание
взглянуть в будущее все равно есть.
Когда в
обыденных разговорах в республике встаёт вопрос о том, что надо
делать, чтобы Тува процветала, то очень часто слышатся в ответ
фразы-штампы: «надо поднимать промышленность», «надо восстанавливать
сельское хозяйство», «надо провести железную дорогу», «надо
развивать туризм» и пр. Да, речь идет об экономическом процветании.
Но заметно: почти всегда люди говорят о необходимости изменения
того, что от них отчуждено, что является лишь средством, результатом
изменений. Кто будет восстанавливать, проводить и развивать?
Настоящие
изменения должны начинаться в самих людях. Очень легко говорить о
том, что «рыба гниёт с головы», подразумевая конкретных виновников,
сваливая на них все общие проблемы. Но эта пословица – лишь хорошее
оправдание для «хвоста», удобное, снимающее ответственность.
Социально-экономические реформы всегда проводятся «сверху», никуда
от этого не деться. Но при этом реформирование должно быть, прежде
всего, понятным для населения, поддержка которого и должна стать
основой всех позитивных изменений.
Именно таким
образом в ХХ веке за несколько десятилетий нищая, разоренная,
отсталая бывшая китайская провинция превратилась в республику с
предприятиями, с больницами, со школами, с новостройками. Слишком
много было положено для такого рывка, как тогда говорили, из
феодализма в социализм, минуя стадию капитализма. Многое тогда
тувинцы утеряли из культурного, традиционного наследия. Но и
приобрели многое. Тувинцев осовременивали, и они сами себя
переламывали: жили в интернатах, переваливали через Саяны,
приобщались к знаниям, получали образование, поднимали культуру
профессиональными силами, создавали новый облик для древней Тувы.
Сейчас требуется
сделать подобное, иначе Тува так и останется в хвосте российской и
мировой истории. Чисто рыночная идеология, да еще к тому же понятая
примитивным образом: «Вам дали свободу, вот и работайте, сами
зарабатывайте, конкурируйте между собой», – не сработала. Она
дезориентировала коллективистов. Лишь небольшая часть населения
научилась работать в новых условиях, но большинство из полученной
свободы вывело для себя или формулу незаконного обогащения, или
формулу преступной разгульности, или формулу тунеядства.
Ориентиры для
другого, осознанного пути развития есть, и не только в виде других
успешных территорий с восточной культурой. В тувинской истории был
такой период модернизации, когда люди, и тувинцы, и русские, полные
энтузиазма строили общее будущее. Не построили окончательно, но, по
крайней мере, пытались, и попытка привела к поразительным
результатам. В памяти старших поколений живы времена строек,
самоотверженности, когда самим строителям особо ничего не надо было,
потому что все мечтали о прекрасном будущем для детей, откладывали
своё личное благополучие для этой благородной цели. Сейчас порой
кажется, что вместо светлого будущего для нас они только построили
светлое настоящее (теперь уже – прошлое) для себя, потому что
по-настоящему жили, верили, имели смысл существования, а не
выживали, как сейчас это делают жители Тувы.
Примеры есть.
Значит, формула «тувинского чуда» может быть найдена. «Национальные
идеи», стратегии развития начинают быть жизнеспособными, когда их
хотят выработать, когда они опираются на анализ культурного,
ментального багажа общества, когда ставится вопрос: «Кто мы есть
сегодня?», за которым и последует: «С чем и куда мы идём?».
[1] Тува входила в состав китайской Маньчжурской империи с
середины XVIII века до 1911 года в качестве провинции, население
которой было обложено огромными налогами. |
