Наша главная проблема – это кризис идентичности

Владимир МАЛЯВИН

Известный российский синолог, Владимир Малявин, автор многих книг отвечает на вопросы "Новой политики".

– Какие основные уроки могла бы извлечь Россия из опыта китайских реформ?

– Я боюсь, что никаких существенных уроков Россия извлечь не сможет, потому что слишком велика разница между как цивилизациями вообще, так и обществами в частности. Поэтому китайский опыт, хороший ли, плохой ли, напрямую к нам просто не применим. Надо думать своим умом. Наша главная проблема – это кризис идентичности. Мы сами себя не вполне понимаем. Отсюда все российские проблемы. Они лежат не в области экономики и политики, а области общественного самосознания.

– Многие у нас, взирая на китайские достижения, сожалеют, что наши правители не пошли по пути Пекина.

– Видимо, иначе и не могло получиться. Раз случилось так, как случилось, значит, за этим что-то кроется. Исторический факт требует уважительного к себе отношения. В двух словах – что отличает нас? В России нет преемственности цивилизации и духовной жизни, а в Китае она есть. Поэтому в Китае политика и даже хозяйство находятся в гармонии с внутренним состоянием китайцев. У нас и духовная традиция, и культура, и цивилизация существуют порознь. Православная духовность отдельно, светская культура со времен Петра отдельно, техническая цивилизация отдельно. Между ними не существует убедительных и прочных связей. Наша задача – связать все это на русской основе, которая нам до сих пор не ясна. Этим и объясняется состояние невротической неопределенности, которая преследует русских людей, и которая выражается в прямо-таки паранойе.

– А какова социальная роль конфуцианства в Китае? Способствовало ли оно успеху реформ, и как видится аналогичная роль православной культуры?

– Конфуцианство вполне адекватно китайскому обществу и последнее строится на его основе. Что касается православия, то вопрос о его социальной роли пока висит в воздухе. Это не означает, что нам нужно что-то менять, хотя, вероятно, какое-то обновление должно произойти. К сожалению, российская беда заключается в том, что общественное сознание в России не адекватно общественному строю. То есть мы незападные формы и институции общества пытаемся осмыслить через западные модели. Существует давно замеченный огромный разрыв между тем, что мы есть, и тем, что мы о себе думаем. В Китае этого нет. Любой китаец воспитывается так, чтобы думать о себе, "так как надо". А русские всегда в процессе поиска, выяснении отношений между собой.

– Чем объясняется политическая стабильность у нашего великого соседа?

– Она есть результат внутренней преемственности цивилизации, культуры и духовной жизни. Я еще раз возвращаюсь к этому. Отсюда прочность власти, какая бы она не была, особенно в современном состоянии. Кстати, китайская цивилизация очень соответствует информационному обществу по самой своей сути, потому что главный козырь Китая – даже не его материальные ресурсы, а то, что у китайцев воспитывается способность к сообщественности, к совместному общежитию, чего у нас нет в силу того, что интеллигенция обособляется и пытается навязать свою волю народу. Власть тоже всегда была обособленной, и также навязывает себя обществу. Такого раздрая в Китае просто нет.

– А какова роль марксизма, ведь власть находится в руках компартии?

– Если вы побываете в Китае, то марксизма вы вообще не увидите – ни на портретах, ни в лозунгах. И о существовании компартии вы даже не догадаетесь. Ничего этого нет. Идеология очень простая – китайский национализм, слегка приправленный коммунистической фразеологией. В Китае сейчас вернулись к конфуцианству, и на этой основе система очень прочно держится.

И сегодня китайская цивилизация может стать глобальной. Китай способен оспорить претензии Америки на глобальность, создав свою собственную глобальность в виде чайнатаунов, этакой сетевой структуры, которая рассеивается по всему свету. Китайцам помогает то, что у них особая форма соотношения внутреннего и вешнего, не соответствующая западным представлениям, но соответствующая, кстати, православной цивилизации, а именно – внутренней глубине соответствует декоративность; социальный декорум как ритуал. Китайцы не требуют соответствия формы и содержания по модели классической европейской философии, поэтому они везде находят себе место, не встраиваясь ни в какой порядок. Китайцы живут совершенно самостоятельно и замкнуто, и в Париже и в Нью-Йорке, и их просто не замечают.

– А какова роль диаспоры, так называемых "хуацяо"?

– Она огромная. Во-первых, не надо забывать, что именно китайская диаспора вложила первые миллиарды в экономику страны. Если бы не было этого, никто бы с Запада в Китай не пошел. Сначала пришли гонконгцы, после хуацяо из Юго-Восточной Азии, потом китайцы из Америки, которые вкладывали и вкладывают только в родственные структуры, никто не будет инвестировать средства туда, где нет его родственников. И только потом пришли западные инвесторы. Сейчас Китай – это матрешка. Сперва идут деревни, волости, провинции, потом континентальный Китай, затем Китай с Макао, Гонконгом, Тайванем. Затем – Китай с Юго-Восточной Азией, и, наконец, весь мир, где присутствуют его диаспоры. И все это преемственно, а у нас у русских – везде разрыв. Если есть четыреста человек в Вашингтоне русских, то двести из них в московской патриархии, двести в автокефальной церкви, и они руки друг другу не пожимают. Какое сотрудничество? Я был на нескольких форумах русских компатриотов, они ничего общего с Россией не имеют. Представляете – православные люди живут в Америке, но не считают себя русскими! Я имею в виду старообрядцев, хотя они самые русские из русских.

– То, что сегодня китайский этнос имеет несколько государств – собственно Китай, Тайвань, Сингапур, как-то сказывается на его развитии? Эти части китайского "я" сближаются или разбегаются?

– Наличествует и то и другое. Процесс очень сложный, действуют и центробежные и центростремительные силы. Как все повернется – я не знаю. Лично я считаю, что если бы Китай стал федерацией, то дело бы решилось ко всеобщему удовольствию во всем мире. Но пока Китай не федеративное государство, и в этом особенность китайской цивилизационной этнической культуры.

Беседовал Максим АРТЕМЬЕВ