Соционавтика.
Интернет-журнал социальных дискурс-исследований


Версия для печати
Постоянный адрес этой статьи: http://www.socionavtika.narod.ru/printed/Methodo-logos/fuko1_pr.htm
 

Дискурс и правда: проблематизация паррезии

Фуко Мишель (пер. Е. Кожемякина)

(Шесть лекций, прочитанных в Калифорнийском университете в Беркли, октябрь-ноябрь 1983)

 

«Я не собирался заниматься проблемой правды или истины, моей интенцией было рассмотреть проблему индивида, говорящего правду, или говорения правды как деятельности. Тем самым я хочу сказать, что для меня не было вопроса анализа внутренних и внешних критериев, которые бы воодушевили греков и римлян, или кого-либо еще, на выявление истинности или неистинности утверждения или предложения. Главным для меня было то, что я предпринял попытку рассмотрения процесса говорения правды как особого вида деятельности, как некой роли» - «Дискурс и правда», включая замечания Фуко.

 

Содержание

1. Значение слова «паррезия»

2. Эволюция понятия «паррезия»

3. Паррезия в трагедиях Еврипида

4. Паррезия и кризис демократических институтов

5. Практика паррезии

6. Техники паррезии

 

1. Значение слова «паррезия».

Слово «паррезия» впервые встречается у Еврипида (484-407 гг. до н.э.) и затем появляется периодически во всей древнегреческой литературе с конца пятого столетия до н.э. Также это слово можно найти несколько десятков раз в текстах патристов, написанных в конце IV – конце V веков н.э., например, у Жана Хризостома (345-407 гг. н.э.).

Существует три формы этого слова: номинальная форма “parrhesia”; глагол “parrhesia-zomai”; а также слово “parrhesiastes”, которое не является часто употребимым и вовсе не встречается в классических текстах. Его можно найти лишь в литературе Греко-римского периода – например, у Плутарха и Лукиана. В диалоге Лукиана «Мертвый возвращается к жизни, или Рыбак» один из героев носит имя “Parrhesiades”.

Parrhesia, чаще всего, переводится как «свободная речь» (“free speech” (англ.), “franc-parler” (фр.), “Freimuthigkeit” (нем.)). “Parrhesiazomai” означает практиковать паррезию, “parrhesiastes” – тот, кто практикует паррезию, т.е., тот, кто говорит правду.

Вначале, я хотел бы дать общее представление о значении слова «паррезия» и об эволюции его значения в греческой и римской культурах.

 

Паррезия и искренность

Что же представляет собой общее значение слова «паррезия»? “Parrhesiazesthai” этимологически означает «сказать всё» - от “pan” (всё) и “rhema” (то, что сказано). Тот, кто практикует паррезию, parrhesiastes, - это тот, кто говорит всё, что у него на уме: он ничего не утаивает, но полностью раскрывает душу и сознание другим людям посредством речи. Паррезия предполагает, что говорящий полностью отдает себе отчет в том, что у него в душе, таким образом, что слушающие могут точно понять, о чем думает говорящий. Стало быть, слово «паррезия» указывает на своего рода отношения между говорящим и тем, что он говорит, поскольку в паррезии говорящий ясно и очевидно показывает, что то, что он говорит, это его собственное мнение. А это достигается за счет избегания любых риторических форм, которые бы скрыли то, что он думает. Наоборот, parrhesiastes использует наиболее однозначные слова и формы выражения, которые ему доступны. В то время, как риторика обеспечивает говорящего техническими средствами убеждения слушающих (за исключением тех случаев, когда мнение риторика совпадает с тем, что он говорит), паррезия предполагает, что говорящий воздействует на сознание других людей, максимально однозначно показывая им то, во что он на самом деле верит.

Различая говорящего субъекта (субъекта говорения) и грамматического субъекта сказанного, можно также выделить и субъекта сказанного-до-сказанного (the subject of enunciandum), что указывает на убеждение или мнение говорящего. Parrhesiastes обращает внимание на тот факт, что он является и субъектом говорения, и субъектом сказанного-до-сказанного, т.е. что он сам является субъектом мнения, к которому он обращается. Таким образом, специфическая «речевая деятельность» паррезиастического говорения принимает форму: «Я тот, кто думает это и то».

Я использую выражение «речевая деятельность», предпочитая его термину Джона Сёрля «речевой акт» (или термину Остина «перформативное высказывание»), чтобы различать паррезиастическое высказывание (и связанные с ним обязательства) от более распространенных видов обязательств, которые существуют между индивидом и тем, что он говорит. Поскольку, как мы убедимся позже, обязательство, связанное с паррезией, соотносится с определенной социальной ситуацией, с различием между статусом говорящего и его аудиторией, с тем фактом, что parrhesiastes говорит что-либо (опасное для него самого и вовлекающее его в некий риск), и т.д.

 

Паррезия и правда.

Необходимо различать два вида паррезии. Во-первых, негативный смысл этого слова, не многим отличающийся от значения «болтать» и заключающийся в том, что кто-либо говорит всё подряд, что у него на уме. Подобный негативный смысл мы встречаем, например, у Платона как характеристику плохого государственного устройства, при котором у каждого есть право обратиться к согражданам с речью, сообщая им при этом все, что угодно, - даже самые опасные для государства вещи. Это негативное значение также довольно часто встречается в христианской литературе, где подобная «плохая» паррезия противопоставляется молчанию как дисциплине или как необходимому условию созерцания бога. Понимаемая в качестве речевой деятельности, отражающей каждое движение сердца и сознания, паррезия в таком негативном смысле, очевидно, является преградой на пути божественного созерцания.

Однако, в большинстве случаев в классических текстах паррезия имеет не негативный смысл, а, скорее, положительный. “Parrhesiazesthai” означает «говорить правду». Но говорит ли parrhesiastes то, что он сам считает правдой, или то, что в действительности является правдой? На мой взгляд, ответ таков: parrhesiastes говорит правду, поскольку он знает, что это правда; а он знает, что это правда, потому что это в действительности является правдой. Parrhesiastes не просто является искренним, выражая свое мнение, но также его мнение является правдой. Он говорит то, что знает как правду. Второй характеристикой паррезии, в таком случае, является прямая связь между верой и правдой.

Было бы интересно сравнить греческое понимание паррезии с современным (картезианским) пониманием очевидности. Для Декарта и его последователей связь между верой и правдой достигается с помощью определенного (ментального) опыта, основанного на очевидности. Для греков связь между верой и правдой не проявляется в (ментальном) опыте, а в вербальной деятельности, то есть, в паррезии. Стало быть, паррезия в греческом понимании уже не может существовать в наших современных эпистемологических рамках.

Необходимо заметить, что мне лично никогда не попадались тексты древнегреческой литературы, в которых бы parrhesiastes сомневался в собственном обладании правдой. Действительно, это и есть разница между картезианской проблемой и паррезиастической установкой. Поскольку пока Декарт не получит неоспоримую, явную и четкую очевидность, он не уверен, что то, во что он верит, действительно является правдой. В греческой концепции паррезии, похоже, нет вообще проблемы доказательства правды, поскольку обладание правдой гарантировано обладанием определенными моральными качествами: если у кого-либо есть моральные качества, то это и есть доказательство его доступа к правде – и наоборот. «Паррезиастическая игра» предполагает, что parrhesiastes – это тот человек, который обладает моральными качествами, которые признаны достаточными, во-первых, для знания правды, и, во-вторых, для передачи ее другим людям.

Если и существует какое-либо «доказательство» искренности parrhesiastes, то это его смелость. Тот факт, что говорящий произносит нечто опасное, т.е. отличное от верований большинства, это точное указание на то, что он является parrhesiastes. Вопрос о том, как мы можем узнать, что кто-либо говорит правду, ведет к двум вопросам. Во-первых, как мы решаем, что конкретный индивид говорит правду, и, во-вторых, как предположительный parrhesiastes может быть уверен, что то, во что он верит, в действительности является правдой. Первый вопрос – распознавание кого-либо в качестве parrhesiastes – был очень важен для греко-римского общества и, как мы позже убедимся, открыто был поставлен и рассмотрен Плутархом, Галеном и другими. Второй скептический вопрос является современным и, как мне кажется, был не знаком грекам.

 

Паррезия и критика

Если во время суда вы скажете что-либо, что может быть использовано против вас самих, вы вряд ли будете применять паррезию, несмотря на то, что вы искренни, что вы верите в то, что говорите, и что вы рискуете, произнося подобные слова. Дело в том, что в паррезии опасность всегда содержится в том факте, что высказанная правда способна обидеть или разозлить собеседника. Таким образом, паррезия – это своего рода игра между тем, кто говорит правду, и его собеседником. Паррезиатическим, например, может быть совет собеседнику вести себя определенным образом, или сообщение ему, что его мысли или действия ошибочны, и т.д. Также паррезией может быть признание кому-либо, обладающему властью и могущему наказать за то, в чем признаются.

Итак, функция паррезии заключается не в демонстрации правды кому-либо, а в критике: критика собеседника или самокритика. «Это то, что ты делаешь и то, что думаешь. Но ты не должен это делать и так думать». «Вот так ты себя ведешь; так тебе и следует себя вести». «Вот что я сделал, но я был неправ, делая это». Паррезия – форма критики, направленной вовне либо внутрь, при которой говорящий всегда находится в положении подчинения и уважения относительно собеседника. Parrhesiastes всегда обладает меньшим количеством власти, чем тот, с кем он говорит. Паррезия появляется «снизу» и направляется «вверх». Именно поэтому древние греки не смогли бы сказать, что учитель или отец, критикующий ребенка использует паррезию. Но когда философ критикует тирана, когда гражданин критикует большинство, когда ученик критикует учителя, тогда такие говорящие могут использовать паррезию.

Но, тем не менее, это не означает, что каждый может использовать паррезию. В большинстве случаев использование паррезии предполагает, что говорящий знает свою генеалогию, свой статус; так, кто-либо должен быть сначала гражданином мужского пола, чтобы говорить правду в качестве parrhesiastes. Действительно, тот, кто не может использовать паррезию, находится в такой же ситуации, как и раб в том отношении, что последний не может принимать участие в политической жизни города и играть в «паррезиастические игры». В «демократической паррезии» - когда кто-либо обращается к собранию (экклезия) – необходимо быть гражданином; необходимо быть одним из лучших граждан, обладающих теми особенными личными, моральными и социальными качествами, обеспечивающими право говорения.

Тем не менее, parrhesiastes рискует своим правом говорить свободно, когда он открывает правду, угрожающую большинству. Хорошо известен пример из юридической жизни Афин: главы Афин были изгнаны из города только потому, что предложили нечто, противоположное мнению или желаниям большинства, или даже потому, что собрание посчитало, что его свобода была ограничена сильным влиянием некоторых лидеров. Таким образом, можно сказать, что собрание было «защищено» от правды. Это и есть институциональная основа «демократической паррезии», которую необходимо отличать от «монархической паррезии», при которой советник дает честные и полезные советы монарху.

 

Паррезия и опасность

Мы можем сказать, что кто-то применяет паррезию и является parrhesiastes только в том случае, если присутствует риск или опасность для него в том, что он говорит правду. Например, с точки зрения античных греков, учитель грамматики может сказать детям правду, и он может не сомневаться в том, что то, чему он учит, есть правда. Но несмотря на связь между верой и правдой, он не parrhesiastes. Тем не менее, когда философ обращается к монарху или тирану и говорит ему, что его тирания мешает и раздражает, поскольку тирания несовместима со справедливостью, то философ говорит правду, верит, что он говорит правду и, более того, рискует (поскольку тиран может разозлиться, наказать, изгнать или убить его). Это в точности Платоновская ситуация с Дионисием в Сиракузах, описанная в «Седьмом письме» Платона, а также в «Жизни Диона» Плутарха.

Итак, parrhesiastes – это тот, кто рискует. Конечно, подобный риск – это не всегда риск жизни. Например, когда вы видите, как ваш друг делает что-то не то, в рискуете вызвать гнев вашего товарища, сказав ему, что он неправ, и тем самым вы ведете себя в качестве parrhesiastes. В этом случае вы не рискуете жизнью; вы можете обидеть друга вашими замечаниями, от чего может пострадать ваша дружба. Если во время политических дебатов оратор рискует потерей популярности по той причине, что он противоречит мнению большинства или его мнение может вызвать политический скандал, то он применяет паррезию. Значит, паррезия связана со смелостью перед лицом опасности: необходима смелость, чтобы говорить правду, несмотря на опасность. И в этой экстремальной форме говорение правды занимает место в «игре» на жизнь или смерть. Parrhesiastes должен рисковать, говоря правду, заключающуюся в том, что правитель или тиран обычно не может применять паррезию (поскольку он ничем не рискует).

Когда вы принимаете паррезиастическую игру, в которой на карту поставлена ваша жизнь, вы вступаете в особенные отношения с сами собой: вы рискуете умереть, сказав правду, вместо того, чтобы оставаться живым в безопасности, при которой правда остается невысказанной. Конечно, угроза смерти исходит от Другого, а также и требует определенной связи с самим собой: вы предпочитаете стать parrhesiastes, нежели оставаться человеком, неискренним с самим собой.

 

Паррезия и обязанность

И, наконец, последняя характерная черта паррезии: в паррезиастической речи говорение правды всегда рассматривается как обязанность. Оратор, который говорит правду тем, кто не может ее принять, и который может, например, быть изгнан или как-нибудь наказан, всегда свободен в своем молчании. Никто не заставляет его говорить, но он чувствует, что говорить правду – это его обязанность. Когда, с одной стороны, кого-либо заставляют говорить правду, его речь не является паррезиастическим высказыванием. Преступник, которого на суде вынуждают признаться в совершенном преступлении, не применяет паррезию. Но если он добровольно признается в преступлении кому-либо из чувства морального долга, то он совершает паррезиастический акт. Паррезия, таким образом, связана со свободой и обязанностью.

В качестве вывода, сформулирую следующее: паррезия представляет собой вербальную деятельность, при которой говорящий вступает в определенные отношения с правдой посредством искренности, со своей жизнью посредством риска, с самим собой или другими людьми посредством критики (или самокритики), и с моральным законом посредством свободы и обязанности. Точнее, паррезия – это вербальная деятельность, в которой говорящий выражает свое личное отношение к правде и рискует своей жизнью, так как признает говорение правды обязанностью помогать другим людям (а также и самому себе). При паррезии говорящий использует свою свободу и выбирает искренность вместо убеждения, правду вместо лжи или молчания, риск смерти вместо жизни и безопасности, критику вместо лести, моральный долг вместо личной выгоды или морального равнодушия.

Далее мы в общих чертах рассмотрим положительное значение слова «паррезия» в греческих текстах V века до н.э. – V века н.э.

Проблематизация паррезии в текстах Еврипида

В «Ионе» Еврипида, написанном за десять лет до «Ореста», около 418 в. до н.э., паррезия была представлена как слово, имеющее исключительно положительный смысл и положительную ценность. Паррезия была как свободой самовыражения, так и привилегией первых граждан Афин – привилегией, о которой мечтал Ион. Parrhesiastes говорит правду, потому что он хороший гражданин, с хорошим происхождением, уважительно относится к государству, к закону и к правде. А для Иона проблема заключалась в том, чтобы правда о его рождении была раскрыта (дабы принять паррезиастическую роль, полученную естественным образом). Но поскольку Аполлон не желал раскрыть эту правду, Крезе пришлось сообщить истину о рождении, публично используя паррезиастическое обвинение против бога. Таким образом, в игре между богом и смертными была установлена на афинской земле паррезия Иона. Так, никакой «проблематизации» паррезии в ее первом понимании мы не наблюдаем.

Но в «Оресте» мы видим раскол между положительным и отрицательным значением паррезии; проблема паррезии возникает в области человеческих паррезиастических ролей. Подобный кризис функций паррезии имеет два главных аспекта.

Первый связан с вопросом «кому надлежит применять паррезию?». Достаточно ли просто принять паррезию как гражданское право так, чтобы каждый гражданин мог бы говорить перед собранием, если и когда он захочет? Или же паррезия должна быть правом лишь некоторых граждан в зависимости от их социального статуса и личных благодетелей? Существует противоречие между эгалитарной системой, позволяющей каждому применять паррезию, и необходимостью выбора среди граждан тех, которые могли бы (исходя из их социальных и личных качеств) применять паррезию таким образом, чтобы она приносила пользу государству. Это противоречие порождает представление о паррезии как о проблемном феномене. В отличие от изономии (равенство всех граждан перед законом) и изегории (право каждого выражать свое мнение), паррезия не четко определена в институциональных терминах. Так, не существовало закона, защищающего parrhesiastes от потенциального наказания за то, что он говорит. А следовательно, была проблема взаимосвязи номос и алетейи: возможно ли предоставить легальную форму кому-либо, связанному с правдой? Существуют формальные законы веской аргументации, но нет ни социальных, ни политических, ни институциональных законов, определяющих, кто может говорить правду.

Второй аспект кризиса функций паррезии касается связи паррезии с матезисом, со знанием и образованием – это означает, что паррезия как таковая уже не признается адекватной раскрытию истины. Связь parrhesiastes с правдой уже не может быть выявлена просто исходя из чистой искренности или смелости, поскольку такая связь теперь требует образования или, в более общем смысле, некоего личностного склада. Но необходимый вид личностного склада или образования – это тоже проблема (кстати, современная проблеме софистики). В «Оресте» становится более очевидным, что необходимый матезис это уже не то, что представляли Сократ или Платон; он является разновидностью опыта, который автоург пронесет через всю свою жизнь.

И теперь становится понятным, что кризис, имеющий отношение к паррезии, - это проблема правды: кто может говорить правду в рамках той или иной институциональной системы, в которой каждому дозволено выражать свое мнение? Демократия сама по себе не может определить тех, кто обладает особенными качествами, необходимыми для того, чтобы говорить правду (то есть, тех, кто обладает правом говорить правду). Паррезии как вербальной деятельности, как чистой искренности речи также не достаточно для раскрытия правды, поскольку негативная паррезия, невежественное прямодушие тоже может принести определенный результат.

Кризис паррезии, появившийся на стыке проблемы демократии и проблемы правды, дает толчок к проблематизации до сих пор непроблемных отношений между свободой, властью, демократией, образованием и правдой в Афинах в конце V века. От предыдущей проблемы – получения доступа к паррезии несмотря на молчание бога – мы переходим к проблематизации паррезии; паррезия сама становится проблемой, расколотой внутри.

Я не стану утверждать, что паррезия как эксплицитное понятие появляется именно в этот момент кризиса – как будто бы греки до тех пор не имели представления о свободе слова или о ценности свободной речи. Я имею в виду то, что возникает новая проблематизация отношений между вербальной деятельностью, образованием, свободой, властью и существующими политическими институтами, и эта проблематизация маркирует кризис так, как в Афинах понимали свободу слова. Более того, эта проблематизация требует нового подхода к изучению вышеназванных отношений.

Я обращаю на это особое внимание, по крайней мере, из следующих методологических соображений. Необходимо различать «историю идей» и «историю мысли». В большинстве случаев историк идей пытается определить период, когда появилось понятие, и, как правило, в этот момент появляется новое слово. Но я как историк мысли пытаюсь сделать несколько иное. Я пытаюсь проанализировать, как институты, практики, привычки и поведение становятся проблемой для людей, которые ведут себя по-особенному, у которых особенные привычки, которые вовлечены в особенные практики и которые организовывают особенные институты. История идей предполагает анализ понятия с его рождения, через его развитие и в совокупности с иными понятиями, образующими его контекст. История мысли – это анализ того, каким образом непроблемное поле опыта или набор практик, принимавшихся без критики, близких и необсуждаемых, становится проблемой, провоцирует дискуссии и споры, влечет в новым реакциям и формирует кризис в ранее «молчаливом» поведении, привычках, практиках и институтах. История мысли, понимаемая в таком ключе, становится историей того, как людей начинает заботить что-либо, как их начинает раздражать что-либо, например, безумие, преступления, секс, они сами или правда.

2. Эволюция понятия «паррезия»

В этой части я не намереваюсь изучать и анализировать все измерения и черты паррезии, скорее я собираюсь показать и обратить снимание на некоторые аспекты эволюции паррезиастической игры в античной культуре (с V века до н.э.) до становления христианства. Мы можем провести такой анализ в трех аспектах.

Паррезия и риторика

Первый аспект имеет отношение к связи паррезии с риторикой – отношение, ставшее проблематическим уже у Еврипида. В платоно-сократической традиции паррезия и риторика находятся в строгой оппозиции; наиболее отчетливо эта оппозиция видна в «Горгие», где появляется слово «паррезия». Продолжительная речь – это риторическое или софистское средство, в то время, как диалог, включающий в себя вопросы и ответы, типичен для паррезии; таким образом, диалог представляет собой основную технику паррезиастической игры.

Оппозиция «паррезия – риторика» также проходит красной нитью в «Федре», где главным является не вопрос о противопоставлении речи письму, а вопрос о различии между логосом, говорящим правду, и логосом, не могущим говорить правду. Противопоставление паррезии риторике, которое так ясно очерчено в IV веке до н.э. в произведениях Платона, сохранится на долгие столетия в философской традиции. Например, у Сенеки можно обнаружить идею, что личная беседа – это лучшее средство искреннего говорения и сообщения правды, поскольку говорящий может освободиться, в подобных разговорах, от потребности в риторических средствах и изысках. И даже в течение II века н.э. культурная оппозиция между риторикой и философией все еще остается весьма очевидной и явной.

Тем не менее, в работах риторов начала Империи можно найти некоторые признаки инкорпорирования паррезии в поле риторики. В “Institutio oratoria” Квинтиллиана (например, книга IX, глава II) автор объясняет, что некоторые риторические фигуры используются специально для усиления эмоций публики; такие технические фигуры он называет “exclamatio”. Обращение к таким «восклицаниям» - это разновидность естественного восклицания, которые, как отмечает Квинтиллиан, не являются «фальшивыми или искусно созданными». Этот вид восклицания он называет «свободной речью» (libera oratione), которое Корнифиций называл «вольностью» (licentia), а греки «паррезия». Стало быть, паррезия является одной из риторических «фигур», обладающей следующей отличительной особенностью: у нее нет никакой фигур, поскольку она абсолютно естественна. Паррезия – это нулевая степень тех риторических фигур, которые усиливают эмоции публики.

Паррезия и политика

Второй важный аспект эволюции паррезии связан с областью политики. Как это видно из пьес Еврипида, а также из текстов IV века до н.э., паррезия является главной характеристикой Афинской демократии. Конечно, роль паррезии в Афинском государственном устройстве еще предстоит уточнить. Но в самом общем смысле можно сказать, что паррезия была основой демократии, равно как и этические и личные черты добропорядочного гражданина. Афинская демократия очень четко была определена как образование (политейя), в котором люди пользуются демократией в начальном смысле этого слова (власть народа), изегорией (свободой слова), изономией (равное участие всех граждан в использовании власти) и паррезией. Паррезия, необходимая для публичной речи, возникает между гражданами как личностями и между гражданами как элементами собрания. Более того, агора – это то место, где появляется паррезия.

В течение всего эллинского периода это политическое значение менялось с ростом могущества эллинской монархии. Паррезия теперь сосредотачивается в сфере отношений между монархом и его советниками или двором. В монархическом государственном устройстве применение паррезии входит в обязанности советника, призванного помогать монарху советами и предотвращать его от злоупотребления властью. Паррезия необходима и полезна как для монарха, так и для подвластных ему людей. Сам монарх не является parrhesiastes, но критерием хорошего руководителя является его способность играть в Паррезиастические игры. Таким образом, хороший монарх принимает все, что настоящий parrhesiastes говорит ему, даже если монарху неприятно слышать критику своих решений. Монарх становится тираном, если он игнорирует своих честных советников или наказывает их за то, что они ему говорят. Описание монарха большинством греческих историков включает в себя также и описание того .как он ведет себя в отношении своих советников – как если бы такое поведение свидетельствовало о его способности слышать parrhesiastes.

Есть также и третья категория играющих в монархические паррезиастические игры – молчаливое большинство: люди в своем большинстве, которые не задействованы в обменах между монархом и советниками, но на которых советники ссылаются, предлагая советы монарху.

Место паррезии в контексте монархических правил – уже не агора, а монархический двор.

Паррезия и философия

И наконец, эволюция паррезии может быть прослежена в ее связи с областью философии, понимаемой как искусство (техника) жизни (techne tou biou).

В произведениях Платона Сократ возникает в образе parrhesiastes. И хотя само слово «паррезия» встречается у Платона несколько раз, он никогда не использует слово «parrhesiastes» - слово, которое появляется позже в качестве части греческого словаря. И тем не менее, роль Сократа – типично паррезиастическая, поскольку он постоянно вступает в споры с афинянами и, как отмечено в «Апологии», раскрывает им правду, наказывая стремиться к мудрости, истине и совершенству души. В диалоге «Альцибиад старший» Сократ принимает паррезиастическую роль. Тогда как все друзья Альцибиада льстят ему, дабы добиться его благосклонности, Сократ рискует вызвать гнев Альцибиада, подводя его к следующей идее: до того, как Альцибиад сможет осуществить то, к чему так стремится (т.е. стать первым среди афинян и управлять Афинами и стать более могущественным, чем царь Персии), и до того, как сможет заботиться об афинянах, он сначала должен научиться заботиться о самом себе. Философская паррезия, таким образом, связана с темой заботы о самом себе (epimeleia heautou).

К эпикурейскому периоду идея сходства паррезии с заботой о себе развилась в представление о том, что паррезия является средством духовного руководства по «обучению души». Например, Филодемий (110-140 вв. до н.э.), который вместе с Лукрецием (99-55 вв. до н.э.) являлся одним из наиболее значимых эпикурейцев в I веке до н.э., написал книгу о паррезии, описывающую технические практики обучения и помощи друг другу в эпикурейском сообществе. Мы рассмотрим некоторые из этих паррезиастических техник, исследованные в стоической философии Эпиктета, Сенеки и других.

3. Паррезия в трагедиях Еврипида

Я бы хотел проанализировать первые появления слова «паррезия» в греческой литературе в том порядке, в котором оно встречается в следующих шести трагедиях Еврипида: 1) «Финикиянки»; 2) «Ипполит»; 3) «Вакх»; 4) «Электра»; 5) «Ион»; 6) «Орест».

В первых четырех пьесах паррезия не составляет основной темы, лейтмотива произведений; но само слово в основном используется в определенном контексте, помогающем нам понять его значение. В последних двух пьесах паррезия играет очень важную роль. Мне кажется, что «Ион» полностью посвящен проблеме паррезии, поскольку это произведение ставит вопрос: кто имеет право, долг и смелость говорить правду? Проблема паррезии в «Ионе» помещена в сферу отношений между богами и людьми. В «Оресте», написанном 10 лет спустя и одном из последних произведений Еврипида, роль паррезии не столь значительна. И все же пьеса содержит паррезиастическую сцену, которая обращает на себя внимание, поскольку она напрямую обращается к тем политическим вопросам, которые тогда ставили афиняне. В этой паррезиастической сцене есть переход к вопросу о паррезии в контексте человеческих институтов; паррезия рассматривается как политическая и философская проблема.

Продолжение следует

Главная ]

 

 

Hosted by uCoz