Город. Непрерывность рождений и смерти; средоточие звуков и запахов; нервный узел, вбирающий в себя бесчисленные нити мыслей и действий, пропитанных потерями, маленькими разочарованиями, страстями, неудавшимися встречами, несостоявшимися проектами. Больные и здоровые лица, здоровые и нездоровые желания. Взгляды, множество взглядов, рассеивающихся в толпе и в пространстве больших и маленьких улиц; ищущих во дворах и подъездах домов, витринах и окнах: внутри, снаружи и сквозь стекла; пойманных взглядов: тех, что желали быть пойманными и схваченных случайно –– добровольные жертвы визуального насилия. Жизнь города, большого, маленького провинциального, промышленного, всякого, –– каждодневное омовение в волнах выплескиваемых в зной, дышащих жаром не/довольства маленьких слов маленьких людей. Слаженная перистальтика единого организма в звуке. Устроенность, распознаваемая по запаху. Запахи, ежедневно затопляющие улицы города –– незримое прикосновение города к каждому. Шелк ухоженных тел и тела, пропитанные мочой и потом, вывернутая наизнанку кожа в цветных разводах опухолей и язв –– все выставлено напоказ, откровенность в качестве разменной монеты, автоматически выдаваемая городом уже на вокзале. Близость этих тел друг к другу –– словно некий неустранимый изъян, получивший статус обыденности. И в этом странном соседстве –– ни прямого соприкосновения, ни непосредственного взаимодействия. Но –– всюду бесчисленные посредники, обеспечивающие связь и взаимообмен всех частей. Знаки, являющиеся знаками жизнедеятельности города: продукты, деньги, вещи, слова, действия. Реальность города принадлежит порядку исключительно знакового. Город –– словно организм, составленный из различных знаковых систем; тело, покрытое отметинами непрекращающегося производства и потребления знаков, визуальных, аудиальных, тактильных и т. д. Их всепроникаемость настигает то, что уходит от непосредственного контакта.

Городской воздух оглушен звуками, так же как он отравлен запахами. Насыщаемый звуками, он обретает вес: ощущение вибрирующей и колеблющейся тяжести, требующей для своего распознания дистанции, поскольку та наиболее ощутима лишь при приближении к городу или удалении от него. Как будто есть какая-то невидимая граница, при пересечении которой город раскрывается, обдает своим пряным ароматом повседневной суеты, обволакивает своими ежедневными запахами и звуками, заключает в свои незаметно-крепкие объятия. Почти мгновенное погружение и уже невозможно отделить звуки от пространства, поглощаемого ими в нескончаемых, перекрывающих друг друга отражениях. Поглощение само стало знаком, «неустранимой модальностью» бытия современного человека со всей присущей последнему двойственностью, заключающей в себя неразрывность процессов поглощения и отражения в их взаимной обусловленности. Среда, где вещи и люди, а в конечном счете знаки, бесконечно отражаясь по достижении границы раздела друг друга, в силу дефицита пространства начинают поглощать самих себя. Возможно, город как знаковая система –– система, способная вобрать и интегрировать в себя все, поскольку все может стать знаком.

Любой город обладает ритмом, который не сводим лишь к выбрасываемым им каждое мгновение вовне звукам. Единый регулирующий ритм города –– это некое общее пространство функционирования знаков. Серии взаимодействий, соединения и разрывы в цепи отдельных повседневных событий могли бы составить внешний контур этого функционирования, то есть то, что в конечном счете поддается визуальной фиксации; ритм же–– это некий скрытый эффект действия рассеянных знаков. Город поэтому всегда имеет несколько карт: географическую, но также и различного рода дополнительные знаковые карты. Можно было бы заняться топографией символического пространства города –– составить карту его ритмики. Но для этого недостаточно было бы определить основные точки скопления знаков, места их наибольшей плотности и насыщенности (вокзалы, рынки, рестораны, стадионы, общественный транспорт…), т. е. выделить нервные узлы, где сплетаются бесчисленные нити пресекающихся потоков людей, вещей и информации. Поверх этой топики следовало бы нанести, помимо линий и траекторий движения знаков, пути трансформации знаковой модальности на уровне отношений.

Объективированная знаковость города –– деньги, дома, надписи, автомобили… –– с одной стороны, и невидимая, скрытая, завуалированная знаковость, с другой –– отношения. Вещи равнодушны на уровне объективированной знаковости, они взаимодействуют, трансформируют друг друга, меняются, но лишены аффектов. Аффект возникает на уровне взглядов, жестов, слов, на уровне дыхания, объятий, на уровне памяти.