|
Юродство и социальная терапия
Гибелев И.
Князь Игорь говорит: "Луце ж бы потяту
быти, неже полонену быти". Экзистенциальная максима человеческого
бытия-в-мире есть стержень русского и шире славянского этоса, тем не
менее, попав в плен, Игорь соглашается на побег. В контексте стремления
к смерти его бегство предстает юродством, возвеличиванием перевернутых
ценностей.
Осцилляция между двумя константами
человеческого бытия: массовым и элитарным, унификацией и
индивидуализацией - безусловно, недиалектическое движение, однако оно
хорошо тем, что не снимает в небытие полноты существования
противоречащих сторон, в которую входит и само это противоречие.
Exempli gratia, как
дискурсное воплощение репрессивных интенций власти, основываясь на
индукции, в литературоведческом аспекте тяготеет к афористичности
интеллектуального, а в онтологическом прочтении отсылает к
предустановленному универсуму, качественное однообразие которого,
отрицает категорию качества. В пространстве осцилляции - это сфера
массового; индивидуализация же проявляется в форме принципиального
сомнения в истине, включая область противоречивой, но консервативной
этики, более того, в форме самосомнения.
Поскольку противоречие массового и
элитарного недиалектично, постольку функцию соприкосновения выполняет их
граница, откуда в трансформированном виде ретранслируются входящие
апории. Граница в этом аспекте предстает как пространство игры, имеющей
дело с последними вопросами и, таким образом, вопрошающей саму себя.
Изосемичность самовопрошания и самосомнения очевидна, разница, однако,
состоит в том, что, в отличии от самосомнения, самовопрошание окрашено в
большей степени аксиологически и, следоваетльно, является условием
осциллирующего движения.
Роль играющего вопрошателя традиционно
закреплена за юродивыми - маргиналами социума и терапевтами социолекта.
По-видимому, юродство является единственным социальным институтом, в
котором клятва Гиппократа гипостазируется до масштабов космического
установления. Вместе с тем нетрудно заметить, что общество, в котором
роль и значение юродивых ангажировались от противного стало объектом
изучения истории. Взгляд на современное общество в поиске чистых мест
идеологии не задерживается на посюстороннем, соскальзывая в сферу
эстетической гиперреальности и социальной утопии.
Вырождение юродства симптоматично и в
то же время парадоксально. Эпохально оно связано с Реформацией и
последующей чередой буржуазных революций, установивших монополию
светского государства на владение интеллектуально-духовным миром
индивидуума. Будучи продуктом общества, твердо верившего в
необходимость и онтологическую незыблемость религиозных установлений, в
истинность веры, юродство, в метафизическом пространстве
индивидуализации, представало кастовым учреждением, отсылавшем последние
вопросы Другому в попытке склонить его к ответу – в этом они были близки
поэтам, музыкантам, художникам.
Интериоризируясь в
пространстве капитала, частной собственности, то есть экономики,
буржуазность как ментальность поначалу не казалась угрожающей humanitas.
К такой ментальной метаморфозе институт юродства был совершенно не
готов, более того, структурно и бытийственно выпадал из пограничного
пространства.
В этом с очевидностью
проступает асимметрия преемственности властных форм и терапевтических
практик. Если для первых характерно прямое наследование, то института
изоморфного и изосемичного юродству в современном обществе мы не
обнаруживаем, – терапевтическая традиция обрывается, ускоряя процесс
размывания границ. Самовопрошание, как непременное условие игрового
начала, предстает социально аффектированным, а его гуманистический пафос
дискриминируется в лимитах и элиминациях политически ангажированных СМИ.
Парадокс отсутствия социально-терапевтческих практик и, вместе с тем, их
насущная необходимость, по всей видимости, носят временный характер.
Двунаправленность размывания границы –
как в сферу элитарного, так и в сферу массового – аннигилирует этос
пограничного пространства в формализованном (недиалогичном) аппарате и
инструментарии игры, гомогенизирующей этико-эстетические ценности в
равномерном усредненном континууме бытия-в-мире.
Однако колебательность движения
позволяет говорить о фрагментах его пространства как
сбегающихся/разбегающихся системах, в неснятом виде сохраняющих чистое
противоречие. |
