Верховский А.
Политическое православие в российской публичной политике. Подъем
антисекулярного национализма.
В самой Церкви
в начале 90-х годов формируется (хотя возникает, конечно раньше)
весьма заметное политическое течение, идеи которого
разрабатывались вокруг этно-национализма, русского империализма,
православной монархии, внутрицерковного антимодернизма и
антиэкуменизма, и знаменем которого стал митрополит Иоанн (Снычев),
занимавший вторую "по чести" пост кафедру РПЦ – в Санкт-Петербурге.
Уже по своему происхождению эти церковные политические
православные всегда подчеркивали приоритет религиозной мотивации,
и потому все они относятся к первому кругу используемой здесь
классификации политического православия.
Митр. Иоанн
написал несколько книг и статей программного характера, ставших
непререкаемой идейной базой для православных патриотов[1].
Не чурался он и прямого участия в политике, например – во время
вооруженного конфликта президента Ельцина с большинством
Верховного Совета в 1993 году[2],
и уже в те годы внутрицерковные политизированные православные
приобрели многообразные связи с национал-патриотическим движением
(сам митр. Иоанн привлек в газету "Санкт-Петербургские ведомости"
бывшего активиста "Памяти" Виктора Антонова).
Важно, однако,
понимать, что не епископат был инициатором и двигателем в
церковной линии развития политического православия, а низовые
активисты, как правило – из мирян. В 1991 году именно такие
активисты создали Союз православных братств (СПБ), в котором сразу
стало доминировать политическое православие самого радикального
националистического и даже фундаменталистского (об использовании
здесь этого понятия – см. ниже) толка. В результате сложных
маневров[3]
Патриархии удалось низвести СПБ до положения одной из радикальных
групп, но СПБ стал прообразом и во многом основой для гораздо
более широкого и отнюдь не единого движения, включившего затем
многих новых людей, пришедших как из национал-патриотической
общественно-политической деятельности, так и из собственно
церковной среды.
Это движение
достаточно хорошо осознает свое особое место и в Церкви, и в
политике: в Церкви оно – "политическое крыло", в политике – та
часть национал-патриотического движения, для которой православие –
не просто часть убеждений, но их основа. Самоназвания,
соответственно, используются такие – "православные патриоты" или
просто "православные", "православные монархисты" или просто
"монархисты", нередко – "православные националисты".
Для этих
политических православных очень важно соотнесение себя с
Московским Патриархатом. Лишь немногие из них уподобляются
Баркашову и Васильеву в своем категорическом отвержении Московской
Патриархии – за сотрудничество с демократической властью, за
"потворство экуменизму" или еще за что-то. Среди тех групп,
которые выросли в представлении первичности религиозной
самоидентификации перед политической, лишь самые крайние радикалы
принадлежат к другим православным юрисдикциям – катакомбникам или
Русской Православной Церкви Зарубежом (РПЦЗ). Таковы несколько
мелких взаимосвязанных групп "православных опричников" (издания
"Царский опричник", "Русский партизан", "Просветитель"); эти
группы к тому же придерживаются крайне агрессивной расистской
версии этно-национализма, являются прямыми пропагандистами
насильственных методов, склонны к неоязычеству и использованию
идей "консервативной революции" (в чем они близки радикальным
неоевразийцам)[4].
По этим параметрам они тоже заметно отличаются от остальных
церковных политических православных – и должны рассматриваться как
отдельный феномен, может быть, скорее как православное крыло
неонацистского скинхедского движения. Ввиду крайней
малочисленности "опричников" можно позволить себе вовсе исключить
их из рассмотрения в этой статье. (Так же, как и некоторые другие
маргинальные явления, в частности, активного публициста Егора
Холмогорова.)
Остальные
церковные политические православные остаются в Московском
Патриархате, даже если крайне резко критикуют саму Патриархию,
как, например, газета "Русь Православная" Константина Душенова. И
это нельзя объяснять только прагматическими соображениями: вне
Московского Патриархата трудно себе представить серьезное участие
в православной политике в России. Не меньшую, наверное, роль
играет усвоенное церковное представление о канонической
дисциплине, в рамках которой уход в раскол не менее недопустим,
чем уклонение в ересь.
Соответственно, весь этот круг активистов поддерживает любые
усилия по упрочению влияния Московского Патриархата в обществе.
Причем если в начале и даже середине 90-х Патриархия относилась к
политической активности мирян и рядовых клириков с большой
настороженностью, то уже с конца 90-х умеренная часть таких
активистов пользуется определенной поддержкой Патриархии, и
дистанция между Патриархией и такими лояльным активистами все
более сокращается.
Церковные
политические православные объединены не только своей
воцерковленностью, но и значительной общностью взглядов. Конечно,
между ними существуют разногласия, есть и серьезные внутренние
конфликты, не позволяющие рассматривать движение как единый
политический субъект. Но черт идейного сходства больше, чем черт
различия. Поэтому в церковной линии, наверное, проще не приводить
примеры, а дать общий идейный портрет с примерами разногласий в
расстановке акцентов[5].
Все они –
православные монархисты, причем монархию понимают обычно в том
"идеальном" виде, в котором она существовала при Николае I или
хотя бы Александре III. Соответственно, все они – принципиальные
противники идей демократии, либерализма и прав человека, в первую
очередь – свободы совести. Возврат к монархии единодушно мыслится
через "национальную диктатуру" (степень жесткости такой диктатуры,
конечно, варьируется).
Монархизм
может доходить до крайностей, неприемлемых для церковного
руководства и умеренных монархистов – например, до призывов
канонизировать Григория Распутина (как друга уже канонизированной
семьи Николая II) и Ивана Грозного. Впрочем, здесь мы затрагиваем
уже другую тему – специфическое для фундаменталистов отношение к
сакральному.
Все церковные
политические православные с той или иной степенью интенсивности
переживают современную политику как противостояние с Антихристом,
"эпицентр" наступления которого находится на Западе (особенно в
США) и в еврейском народе, хотя есть, конечно и другие враги, но
соподчиненные этим двум – Западу и еврейству (накал антисемитизма
сильно рознится, в отличие от антивестернизма, совершенно
общепринятого). В последние годы тема врага интерпретируется в
Церкви через понятие глобализации. Россия же представляется
последним оплотом противостояния всемирной апостасии (и
глобализации как ее последней стадии).
Интересно, что
представление о сугубо оборонительной позиции России сочетается с
пожеланиями воссоздания мощной Империи. Державность является одним
из центральных понятий.
Борьба с
Антихристом тесно связана с размышлениями о близости Апокалипсиса.
Многие понимают эту близость достаточно буквально – в ближайшие
годы или десятилетия. Такой милленаризм проповедуют, например,
протоиерей Александр Шаргунов, возглавляющий известный
Общественный комитет "За нравственное возрождение Отечества" и
издававший альманах "Антихрист в Москве", Союз православных
хоругвеносцев Леонида Симоновича (СПХ, ставший сейчас ядром Союза
православных братств) и др.
Антиглобализм
проник в Церковь в результате кампании против разного рода
электронных кодов и сатанинской символики, усматриваемых в самых
разных местах, но преимущественно – в индивидуальном номере
налогоплательщика (ИНН) и в новых паспортах[6].
Подозрительность по отношению к кодам и документам проявляют в той
или иной степени все, но на этой почве в 2001-2002 гг.
сформировался ряд новых групп, сосредоточенных именно на идее
противостояния Антихристу, уже проникающего через ИНН или паспорта[7],
и находящихся в жестком противостоянии с Патриархией, не
одобряющей их крайнего милленаризма, и другими более умеренными
православными антиглобалистами.
В самой России
все церковные политические православные воспринимают себя (и
вполне справедливо) как меньшинство во враждебном окружении.
Одновременно они активно выступают за максимальный возврат
общества к религиозным, церковным основаниям жизни (к
идеализируемому "золотому веку" русского православного царства) и
различаются в этом смысле только в смысле требуемых темпов этого
возвращения.
Внутри Церкви
все они придают большое значение противодействию экуменизму и
любым формам модернизации, хотя рассматривают эти явления как
ересь лишь радикальные оппоненты Патриархии – "Русь Православная",
группы борцов с ИНН, СПБ-СПХ и др.
Важно
отметить, что радикальные группы подвергаются все более
разносторонней и систематической критике со стороны умеренных, так
что с 2002-2003 гг. можно говорить об определенном размежевании в
рядах церковных политических православных[8].
Если группы радикалов я уже упоминал, то наиболее умеренная группа
– это окружение архим. Тихона (Шевкунова). Стоит отметить, что в
этом окружении есть и явно политические персоны (хотя бы депутаты
нынешней Думы: А. Крутов, Н. Леонов, Н. Нарочницкая), и персоны,
столь же явно уклоняющиеся от политики, олицетворяющие скорее
"чистый" церковный консерватизм (редакция журнала "Благодатный
огонь").
"Центр" же
церковного политического православия представлен в первую очередь
ассоциацией православно-политических активистов –Союзом
православных граждан (СПГ), складывавшимся еще с 1995 года;
возглавляет СПГ Валентин Лебедев, главный редактор журнала
"Православная беседа", духовник СПГ – протоиерей Владислав
Свешников, а выступает от имени СПГ обычно глава пресс-службы
Кирилл Фролов. В СПГ входит и играет важную роль братство
"Радонеж" Евгения Никифорова, издающее одноименную газету и
содержащее одноименную радиостанцию. В СПГ входит большинство
известных церковных политических православных и некоторое
количество явно не церковных или не вполне церковных (в нынешней
Думе есть не менее дюжины членов СПГ).
В идейном
самоопределении церковных политических православных большую роль
играет национализм, хотя все подчеркивают, что религиозная
идентичность выше этнической и лишь иногда некоторые допускают
проговорки, выдающие нетвердость этого убеждения[9].
Подавляющее большинство – безусловные этно-националисты, во многих
случаях смешивающие понятия "русский" и "православный" и
допускающие откровенно враждебные высказывания по отношению к
других этническим общностям. Причем, такой шовинизм можно
встретить не только на радикальном фланге (где он является общим
местом), но в любых кругах[10].
Желательная граница расширения России, как правило, предлагается
приблизительно по границе расселения этнического русского или
славянского большинства[11].
Если же сравнивать отношение церковных политических групп к войнам
в Боснии, в Косово, в Израиле, в Чечне, то можно увидеть, что
наибольший эмоциональный отклик вызывают все-таки не сообщения о
разрушении православных храмов (хотя отклик, конечно, есть), а
тема противостояния с Западом и в несколько меньшей степени тема
защиты славянского населения[12].
И все-таки
этно-национализм является немного проблематичным мировосприятием
для умеренных церковных православных, лучше помнящих об
универсализме христианства. Поэтому среди них он чаще всего
формулируется в подчеркнуто не расовых терминах; например: "Народ
представляет собой соборный организм, имеющий соборную душу"[13],
но здесь слово "народ" обозначает отнюдь не совокупность граждан
государства. Так или иначе, понятие православной России не может
ассоциироваться со всем исторически поликонфессиональным
населением страны, так что речь идет о нации не гражданской, а
этнической, которая и является носителем православности России.
Этот подход
зафиксирован и в официальной церковной доктрине – "Основах
социальной концепции РПЦ", принятых на Архиерейском Соборе 2000
года. В разделе "Церковь и нация" (идущем сразу после раздела
"Основные богословские положения") сказано: "Когда нация,
гражданская или этническая, является полностью или по преимуществу
моноконфессиональным православным сообществом, она в некотором
смысле может восприниматься как единая община веры – православный
народ"[14].
И хотя трудно сказать, как именно понимали этничность авторы
"Основ", нет сомнений, что никто не станет включать вместе с
русскими в одну "этническую нацию" греков или грузин.
Умеренный
этно-национализм подчеркнуто исключает агрессивность по отношению
к другим этническим группам, но и не забывает об особой роли
русского этноса в чаемой православной империи. Этно-национализм
должен, по мысли прот. Владислава Свешникова, быть одухотворен
верой и стать "духовным национализмом", и затем – "национализм
русский и духовный должен в будущем определять все содержание
политической жизни – от выбора и назначения достойнейших людей до
организации всего народного хозяйства страны"[15].
В том же
тексте прот. Владислав рассуждал о том, что "духовный национализм"
должен исходить не из национальных интересов, а из национальных
идеалов. Таким образом, национализм в государственническом,
гражданском (в противовес этническому) смысле приветствуется, но
ограничивается теми же русско-православными ценностями. И с этой
позицией согласны все церковные политические православные.
