ГЛАВНАЯ
страница

Constitutum
о концепции проекта

personalia
наши ведущие эксперты + наши авторы

natum terra
карта сайта

diegesis
концепции

sociopraxis материалы эмпирических исследований

methodo-logos размышления о методе

oratio obliqua критика, рецензии, комментарии

chora
публицистика, интервью

esse
эссе

sociotoria
форумы

habitus socis информация, аннотации, анонсы

studiosus
в помощь студенту (рефераты, консультации, методические материалы)

alterae terrae альтернативные ресурсы (ссылки)

 

Леглер В.А. Научные революции при социализме.


Глава VI. Нормальная наука

1. Вводные замечания. Микрореволюции

Нормальная наука, по Куну, – исследования на основе неизменной парадигмы. Она характеризуется кумулятивным развитием, т.е. прибавлением новых знаний к уже имеющимся, наподобие кирпичей на стройке. Частичного разрушения предшествующих знаний, как при научной революции, в нормальной науке не происходит.

Период после окончания научной революции – самый благоприятный в организованной науке. Научно-идеологические барьеры устранены, и сообщество быстро усваивает достижения мировой науки. Руководящее положение в сообществе занимает самая талантливая его часть – бывшая научная оппозиция. Кажется вероятным, что в этих условиях советская наука развивается пропорционально вложенным затратам, теми же темпами, что и мировая. Но и здесь есть свои трудности.

В первом приближении исследования, происходящие между крупными революциями выглядят как спокойный непрерывный прирост знаний. Но вблизи на этом гладком полотне видны шероховатости. Каждая крупная наука состоит из множества дисциплин, специальностей, проблем, в каждой из которых возможны свои малые революции. Кун неоднократно говорил об этом:

«Революции в науке могут быть большими и малыми, некоторые революции затрагивают только членов узкой профессиональной подгруппы, и для таких подгрупп даже открытие нового и неожиданного явления может быть революционным...

Революция... не обязательно должна быть большим изменением или казаться революционным тем, кто находится вне отдельного (замкнутого) сообщества, состоящего, быть может, не более чем из 25 человек. Именно поэтому, что указанный тип изменений... возникает так регулярно на этом уровне, требуется понимание революционных изменений как противоположных кумулятивным (144, стр. 236)».

Кумулятивная нормальная наука при ближайшем рассмотрении квантуется на микрореволюции. Дисциплины или проблемы, слишком мелкой для настоящей научной революции, не существует. Революции могут происходить в прикладных науках, в технике и технологии, в проектировании одной машины, быть связанными с единичными новыми фактами, новыми методами измерений и т.д. Они происходят по тем же законам, что и большие революции, но в гораздо более узких сообществах.

Если это так, то советская нормальная наука должна сопровождаться появлением множества локальных микроидеологий, создаваемых микросообществами узких специалистов. И они действительно появляются. Примерами их могут служить те случаи из газет, которые приводились для иллюстрации принципа реакции на угрозу. Все они (кроме метеорологического примера) связаны с разработками частных методов или приборов, не касающихся основ крупных научных дисциплин... Рассмотрим одну микрореволюцию во всех подробностях.

В числе геологических дисциплин имеется литология – наука, изучающая внутреннее строение осадочных пород (от слова «литос» – камень). Среди многочисленных классов осадочных пород, т.е. песков, глин, галечников, известняков и прочих, известна так называемая флишевая формация. Она состоит из множества переслаивающихся слоев песчаников и аргиллитов, т.е. уплотненных песков и глин, когда-то отложенных на дне моря. Пласты песчаников и аргиллитов имеют небольшую, сантиметров десять, толщину, очень большую протяженность и правильно чередуются, образуя переслаивающиеся пачки толщиной в несколько километров.

Главная и удивительная особенность флишевых пластов в их асимметричности. В нижней части каждого пласта песчаника песок наиболее крупнозернистый, иногда с галькой. Выше он становится мельче, и песчаник постепенно переходит в. аргиллит, а лежащий еще выше новый пласт песчаника отделяется от аргиллита резкой границей. Такие пары нижележащего песчаника и вышележащего, аргиллита, плавно переходящие друг в друга и отделенные резкими границами от аналогичных пар сверху и снизу, называются ритмами. Размеры частиц, образующих пласты, меняются по пилообразному закону: внутри ритмов они снизу вверх плавно уменьшаются, а при переходе от верхней границы каждого ритма к нижней границе следующего – скачком увеличиваются. Такая асимметричная слоистость получила название градационной, т.е. отсортированной.

Загадочность флишевых пород была в том, что, согласно классической теории осадкообразования, пески и глины образуются в разных географических условиях. Песок накапливается в прибрежной части моря, что каждый видел на пляже, а глина – на значительно больших глубинах, на дне открытого моря. Объяснить переслаивание песков и глин можно было предположением о периодической смене глубоководных условий мелководными и обратно, вследствие, например, периодических опусканий и поднятий морского дна. Такая гипотеза была высказана и получила название осцилляционной, т.е. колебательной. Убедительной альтернативы ей не было предложено, и она была принята большинством советских и зарубежных специалистов по флишу как микропарадигма. Она подробно изложена в книге (23), где в качестве основного вывода сказано:

«Главное значение мы придаем периодическим колебаниям глубины бассейна и колебаниям береговой линии. Порождающие их колебательные движения и являются первопричиной флишевой ритмичности (23, стр. 201)».

Тем не менее, эта гипотеза имела ряд слабых мест. Во-первых, быстрые и многократные колебания уровня морского дна казались маловероятными. Во-вторых, гипотеза не объясняла градационной слоистости. Колебания морского дна можно представить только как плавные и симметричные процессы, и тогда все переходы от глин к пескам и от песков к глинам должны быть одинаково плавными. Гипотеза предполагала, что так оно и было, и что «недостающие» части ритмов, т.е. плавные переходы от аргиллитов к вышележащим песчаникам чем-то уничтожались. Однако поиски механизма такого уничтожения порождали новые трудности. Предполагать же скачкообразное поднятие морского дна противоречило всем принципам геологии. В-третьих, флишевые песчаники имели признаки мелководных пород, отложенных на глубине нескольких метров, а аргиллиты – признаки глубоководных (многие сотни метров) отложений. Размах колебаний морского дна, необходимых для отложения одного-единственного ритма, превосходил любые разумные оценки.

Эти, а также некоторые другие трудности гипотезы были столь существенны, что их можно рассматривать как аномалии и обоснованно утверждать, что осцилляционная парадигма находилась в кризисе. Это признавали и сами ее защитники, иногда начинавшие в ней сомневаться:

«Наше стремление считать осцилляции основным, ведущим и решающим фактором, порождающим возникновение монослоев во флишевом бассейне, не раз выражалось на предыдущих страницах. Но читатель мог заметить, что одновременно кое-где проскальзывала и сомнения автора в возможности объяснить своеобразную слоистость флиша только колебательными движениями (23, стр. 199)».

Параллельно осцилляционной парадигме многие годы существовала альтернативная так называемая эпизодическая гипотеза. Она предполагала, что первоначально лежащие на дне моря смешанные песчано-глинистые осадки вследствие некоторых возмущений (шторм, течение, землетрясение) поднимались со дна в виде мути. Когда обстановка успокаивалась, и муть оседала, то первыми опускались крупные частицы, а потом все более мелкие, и так возникал один ритм. Следующий ритм откладывался при новом возмущении воды и т.д. Эта гипотеза просто и элегантно объясняла главную загадку флиша – градационную слоистость. Но у нее были свои слабости. Предполагаемый механизм взмучивания осадков был неясен и противоречив, оставались без объяснения многие тонкие детали флишевых слоев и т.д. Сторонники осцилляционной гипотезы могли обоснованно утверждать:

«Мы пытались понять процесс возникновения флишевой ритмичности с позиций гипотезы эпизодических.., возмущений водных масс, но безуспешно. Осцилляционная теория лучше объясняет все особенности флиша. Поэтому мы продолжаем оставаться на ее позициях (23, стр. 206)».

Это соотношение парадигмы, находящейся в кризисе, и незрелого претендента на новую парадигму часто встречается в науке и напоминает рассмотренные в первой главе взаимоотношения фиксизма и мобилизма (до тектоники плит). Парадигма неточно, с натяжками, но как-то объясняет весь круг вопросов, относящихся к данной проблеме. Альтернативная гипотеза блестяще решает некоторые ключевые вопросы, но не в состоянии охватить проблему во всей ее широте. Пример мобилизма показывает, что в таких случаях перспективнее искать решение проблемы на пути новой парадигмы.

Действительно, в 1952 г., вскоре после публикации книги (23), американец Кюнен предложил вариант эпизодической гипотезы, согласно которому осадки сначала накапливаются на небольших глубинах, а затем сносятся вниз по континентальному склону в виде эпизодических мутьевых потоков. Эти потоки, аналогичные сухим снежным лавинам в горах, представляют собой турбулентные водно-суспензионные смеси, значительно более тяжелые, чем вода, и способные переносить большой груз песка. Растекаясь по глубоководным равнинам у подножий континентальных склонов, потоки успокаиваются, и взвешенные частицы выпадают в осадок – сначала крупные, а потом все более мелкие. Один поток формирует один флишевый ритм. Эта изящная гипотеза была подтверждена наблюдением реальных мутьевых потоков в океане и в лабораторном бассейне. Экспериментально были получены осадки с градационной слоистостью. Все детали флишевых пластов, например, малая их толщина при большой протяженности, получили экспериментальное объяснение. Эта гипотеза быстро завоевала популярность за рубежом и стала основой новой парадигмы в исследовании флиша. Со временем сведения о научной революции, происшедшей в этой узкой области, проникли в СССР. В 1958 г. в защиту гипотезы мутьевых потоков была опубликована статья Хворовой «О происхождении флиша», в которой говорится:

«Успехи изучения турбидных течений позволяют понять многие особенности флиша, всегда вызывавшие недоумение... Гипотеза эпизодичности применительно к флише-образованию... в последние годы приобрела широкое распространение, особенно среди зарубежных геологов (7, стр. 17-18)».

В статье рассказывалось о результатах зарубежных исследований, и основательно критиковалась осцилляционная гипотеза. Статья заканчивалась выводами:

«Разнос мелководного материала во флишевых бассейнах... объясняется эпизодическим появлением турбидных течений высокой плотности... Едва ли можно сомневаться в том, что решение вопроса о происхождении флиша следует искать именно в особом способе переноса и отложения грубозернистых осадков, а не в бесконечно частом изменении фациальной (т.е. осадкообразовательной) обстановки... Если повторяющаяся смена различных пород в угленосных или платформенных сериях действительно обусловлена осцилляциями морского уровня.., то «флишевые ритмы» возникают в результате очень быстрых, с геологической точки зрения мгновенных, событий (7, стр. 20)».

Теперь в соответствии со всем вышеизложенным, советское микросообщество специалистов по флишу должно реагировать на угрозу. И оно реагирует. Появляется статья Архипова «По поводу одной гипотезы происхождения флиша» (8). Такое название типично для публикации, в которой закладываются основы локальной научной идеологии (вспомним первую антиплитную статью Белоусова). В статье сказано:

«В настоящее время среди советских и зарубежных геологов весьма широко распространилась гипотеза подводных мутьевых потоков... Согласно этой гипотезе, чередование во флише глинистых и обломочных пород явилось следствием эпизодических кратковременных выносов мутьевыми потоками.., рыхлого обломочного материала из мелководной прибрежной зоны в глубоководные центральные части флишевого прогиба... Доказательством этого... служит наблюдающаяся в слоях... флишевых толщ градационная слоистость.., вызванная последовательным выпадением в осадок сначала грубых, а затем все более мелких фракций.

Гипотеза мутьевых потоков подкупающе просто и на первый взгляд вполне убедительно решает одну из наиболее сложных геологических проблем – проблему возникновения ритмической флишевой слоистости. Именно этой простотой и внешней логичностью рассматриваемой гипотезы и объясняется, по-видимому, та легкость, с которой ока в последние годы завладела умами многих геологов. У наименее искушенных исследователей может в связи с этим сложиться (а у некоторых геологов, наверно, уже сложилось!) преждевременное мнение о том, что проблема флишеобразования, наконец, получила свое столь долгожданное и весьма успешное решение, и что объяснение образования флиша мутьевыми потоками следует, скорее всего, рассматривать уже не как гипотезу, а как почти вполне законченную теорию. Так ли в действительности обстоит дело? (8, стр. 82)».

Затем следует подробное рассмотрение вопроса, опирающееся, в основном, на тонкие особенности строения флишевых пластов. Оно вполне соответствует куновским законам полемики между парадигмами, и мы не будем на нем останавливаться. После довольно сложных рассуждений автор делает такой вывод:

«За внешней простотой и эффективностью гипотезы мутьевых потоков скрываются ее несовершенство и слабость. Эта гипотеза до предела упрощает и, несомненно, обедняет сущность флишеобразования... Остается лишь удивляться тому, как смогла подобная гипотеза – отголосок изживших себя идей катастрофизма – завоевать внимание и получить признание многих исследователей. В связи с этим хотелось бы призвать геологов... еще не попавших под гипноз этой модной, но весьма неглубокой гипотезы, пристальнее вглядеться в ее сущность и отнестись к ней более критически.

Создавая ложное впечатление о примитивной простоте процесса флишеобразования, гипотеза мутьевых потоков дезориентирует исследователей кажущейся легкостью проблемы возникновения слоистости флишевого типа и тем самым не приближает, а скорее удаляет нас от решения этой проблемы (8, стр. 91).

Так на наших глазах возведен фундамент новой локальной научной идеологии, и мы легко опознаем ее характерные черты. Здесь и наклеивание ярлыка «катастрофизма» (в геологии это примерно такое же нехорошее слово, как витализм в биологии или норманнизм в истории), и обвинения в модности и примитивности, и знакомые мотивы борьбы с научной абстракцией:

«Рассмотрение особенностей... флишевых образований привело нас к твердой убежденности в том, что флиш нельзя изучать, а проблему флишеобразования нельзя решать в отрыве от изучения других... осадков и от решения общей проблемы возникновения слоистости в целом. Только идя по пути тщательного анализа и сопоставления всей сложной совокупности... признаков слоистых осадков.., отражающих причинную связь геологических процессов, протекавших как в пределах осадочных бассейнов, так и в области сноса, мы можем рассчитывать на успех в разгадке природы флиша (8, стр. 92)».

Тем временем за рубежом новая теория бурно развивается. Открывается связь мутьевых потоков с подводными каньонами – руслами подводных «рек», по которым мчатся потоки. Градационно-слоистые осадки на дне современных океанов обнаруживаются глубоководным бурением. В древних флишевых пластах устанавливаются направления течений, местоположения континентального склона и каньонов и т.д. Само слово «флиш» постепенно вытесняется более точным термином «турбидиты», то есть осадки, отложенные турбулентными мутьевыми потоками. Гипотеза переходит на уровень количественной физической модели. Перед лицом такой опасности локальная научная идеология укрепляется и ужесточается. Зрелое состояние идеологии мы видим в статье, опубликованной в 1972 г. (49). В ней констатируется противостояние между советскими и зарубежным микросообществами:

«Гипотеза... мутьевых потоков... после работ Ф.Кюнена получила очень широкое распространение за рубежом. В СССР она была сформулирована И.В.Хворовой (1958) и имеет мало сторонников (49)».

Сторонники осцилляционной гипотезы уже не признают ее кризиса и излагают ее в безоговорочных формулировках:

«Флишевая ритмичность отражает периодическое изменение условий седиментации. В начале формирования ритмов динамика среды осадконакопления была наибольшей, а глубины бассейнов – наименьшими. Постепенно дно бассейнов опускалось, и активность водных масс затухала. Такая направленность развития флишевых бассейнов свидетельствует о примате тектонических колебательных движений в образовании флиша (49, стр. 45)».

В несколько туманном описании процесса образования флиша видны черты научно-идеологической ирреальности, мало заботящейся о здравом смысле и правдоподобии:

«За время образования одного ритма палеогеографическая обстановка закономерно эволюционировала и три раза изменялась весьма существенно. Надо подчеркнуть, что смена обстановок происходила одновременно во всем бассейне, и условия осадконакопления удивительно выдерживались на громадном расстоянии. Эта смена многократно повторялась, и каждый раз воспроизводилась одна и та же гамма палеогеографических ландшафтов (49, стр. 49)».

Однако, все эти проблемы были не настолько сложны, чтобы геологи других специальностей не смогли в них разобраться. Широкие круги геологов, не связанных узкопрофессиональной дисциплиной и научно-идеологическими предрассудками, усвоили зарубежную теорию как само собой разумеющуюся. Микросообщество специалистов по флишу было взято в обход. В семидесятые годы гипотеза мутьевых потоков и слово «турбидиты» прочно вошли в советскую геологию. Например, в официальном геологическом словаре, изданном в 1978 г., термины «флиш» и «турбидиты» являются синонимами, а происхождение флиша безоговорочно объясняется мутьевыми потоками.

На этом примере реликтовой локальной микроидеологии и микрореволюции ясно видны все черты больших научных революций: кризис исходной парадигмы, появление и победа за рубежом новой парадигмы, ответная локальная идеология в советском микросообществе, ее восходящее развитие, научная оппозиция, обход микросообщества, победа новой парадигмы в СССР. Революция произошла в узкой области, на фоне нормального (в куновском смысле) развития геологии в целом.

Другой пример сегодняшний: захватная локальная идеология в относительно узкой области медицины – в стоматологии. Здесь существует свой институт (ЦНИИС) со своим директором – академиком Рыбаковым. Научное сообщество построено по уже известным нам принципам:

«Анатолий Иванович Рыбаков – академик, секретарь отделения клинической медицины АМН СССР. Он же заместитель главного редактора медицинского реферативного журнала. А также – председатель Всесоюзного научного общества стоматологов...

А.Рыбаков – соавтор множества научных работ с невероятно широким, просто безбрежным разбросом тем... Целая область науки фактически была отдана на откуп одному человеку (124)».

У директора возникли свои концепции основных зубных болезней и методов их лечения, которые внедрялись в сообщество обычными методами:

«Как смог директор убедить всех в своей правоте?... Есть хорошо известный путь экспериментов, научной полемики, внедрения в практику, сравнения результатов. А есть и иной способ – административного внедрения. В угоду еще не выверенным гипотезам меры по профилактике кариеса, уже доказавшие свои преимущества, оказались отодвинутыми на второй план (124)».

Возникла и научная оппозиция, судьба которой должна нам быть понятна, и специальный аппарат, созданный для борьбы с нею:

«Немало талантливых ученых, специалистов высокого класса... не молчали. Они пытались отстаивать целостный подход к профилактике кариеса и болезней пародонта. Но всем, кто возражал, пришлось расстаться с институтом. Рыбаков... выживает из института опытных специалистов, мстит им за критику, а себя окружает некомпетентными, зато «преданными» людьми, для которых необязательны многие моральные нормы... Редкостное число увольнений из ЦНИИСа, сворачивание актуальных исследований (124)».

Все это быстро сказалось на медицинском обслуживании, «дезориентировало практических врачей». Например, зубных пломб приходится ставить в шесть раз больше, поскольку они делаются теперь из новых, быстроразрушающихся материалов, (Это в Советском Союзе. А во всем мире – из старых, прочных). Или еще:

«В странах, где последние годы проводилась профилактика болезней пародонта и кариеса... идет неуклонное снижение числа заболеваний зубов. В нашей стране такой положительной динамики, к сожалению, пока нет. В тех же немногих районах и городах, где энтузиасты-стоматологи на свой риск ведут профилактику, положение разительно отличается в лучшую сторону (124)».

Все это вызывает кризис локальной идеологии. Приказами министра здравоохранения учение Рыбакова отменено. Директором института он, по-видимому, не останется. Намечается ряд мер по ликвидации последствий его деятельности. Журналист заключает:

«Волюнтаристские решения Рыбакова нанесли вред здоровью многих сотен тысяч людей, в том числе и детей... Вот почему столь актуален вопрос: удастся ли восстановить в стоматологии, в ее ведущих институтах... климат коллегиальной и подлинной научной работы (124)».

Более широкой системой, в которой происходит обход научного микросообщества, является более широкое профессиональное сообщество, в только что описанных случаях – сообщества геологов и медиков в целом. Микроидеологии значительно легче поддаются обходу, чем крупные локальные идеологии, способные держаться на широком фронте. В узкой проблеме легче разобраться специалисту из смежной отрасли, чем, скажем, физику профессионально изучить биологию. К тому же многие микроидеологии возникают на основе чисто прикладных проблем, а понять, какой двигатель лучше работает, и при каком методе лечения больные быстрее выздоравливают, легко может и неспециалист. Поэтому микроидеологии, по-видимому, не играют такой фатальной роли, как крупные локальные идеологии. Но и здесь существование зарубежной науки остается, в большинстве случаев, необходимым условием. Специалисты из смежных областей могут взять микроидеологию в обход только при наличии зарубежного образца. К тому же, резкой границы между крупными и мелкими проблемами, сообществами, революциями и идеологиями нет. Они образуют непрерывный ряд, в котором, вдобавок, вчерашняя мелкая проблема может сегодня превратиться в крупную. Так что организованная нормальная наука, изолированная от мировой, тоже остановилась бы, затерявшись в многочисленных микроидеологических тупиках. При наличии мировой науки микроидеологии тормозят науку в СССР, но совсем ее не останавливают.

В советской науке действуют и некоторые другие процессы, тормозящие ее развитие. В отличие от локальных идеологий, они пассивны, т.е. не останавливают науку полностью и не направляют ее в другую сторону, а всего лишь замедляют ее. Наука развивается в том же направлении, что и мировая, но с отставанием, поэтому я называю эти процессы «факторы отставания». Они легко заметны для наблюдателя, вследствие чего в обширной литературе, посвященной слабой эффективности советской науки им отводится ведущая роль. Однако, на мой взгляд, их суммарное негативное значение много меньше, чем у основного, активного фактора склонности организованной науки к созданию локальных идеологий. Рассмотрим их вкратце.

 

Hosted by uCoz