Научная оппозиция – это члены научно-идеологического сообщества, открыто согласные с мировой научной парадигмой, а не с противостоящей ей локальной научной идеологией. Двоемыслящие ученые не входят в научную оппозицию, поскольку их настоящие взгляды не реализуются. Условием существования научной оппозиции является снижение уровня насилия до величины, когда можно не согласиться с локальной идеологией и оставаться внутри сообщества или где-то рядом с ним. В сверхжестких навязанных идеологиях 30-х и 40-х годов оппозиции не могло существовать. По-видимому, не было ее и в биологии с 1948 по 1953 годы, в период максимального успеха мичуринцев. По сегодняшний день ее нет в большинстве общественных наук, так как руководители сообщества могут от нее немедленно избавиться.

Деятельность научной оппозиции в антиплитной геологии подробно описана в разделе «защитники» первой главы этой работы. Рассказ о научной оппозиции в мичуринской биологии составляет основное содержание книги Дубинина (97).

В реликтовой локальной идеологии оппозиция формируется из добровольцев, самостоятельно делающих выбор между противостоящими научными направлениями. В захватных идеологиях в числе оппозиционеров могут неожиданно для себя оказаться многие члены сообщества, включая вчерашних его руководителей-академиков. Они могут обороняться успешно и разбить наступающую идеологию, как физики в начале 50-х годов, либо потерпеть поражение, как биологи в 1948 году, и тогда частью быть изгнанными из сообщества, а частью перейти на сторону победителя. В 50-е и 60-е года в борьбе с мичуринской биологией объединились и старые оппозиционеры, оставшиеся с 30-х годов (Дубинин), и новые, сделавшие выбор сами (Медведев).

При формировании оппозиции на основе добровольного выбора, ее члены обладают некоторыми типичными качествами. Во-первых, они достаточно квалифицированны, чтобы сделать самостоятельный выбор между парадигмами. Они занимают определенное иерархическое положение (примерно на уровне докторов наук, между кандидатами и членами-корреспондентами), позволяющее им эффективно бороться за свои взгляды. Таковы, например, «профессиональные защитники» в тектонике плит. Среди них нет просто кандидатов наук, или, тем более, лиц без степени, но нет и академиков и обитателей научно-административных вершин – директоров институтов, председателей научных комитетов и т.д. Это либо доктора наук (Зоненшайн, Карасик, Ковалев, Сорохтин, Ушаков), либо члены-корреспонденты академии (Кропоткин, Хаин). Однородно и научно-административное положение – заведующий отделом или лабораторией, профессор, руководитель группы, не выше и не ниже.

Это понятно. Ученые, расположенные иерархически выше, предпочитают возглавлять локальные научные идеологии; расположенные иерархически ниже – не в состоянии защитить себя даже при относительно невысоком уровне насилия. Поэтому оппозиционные группы научной молодежи образуются под зашитой более высокопоставленных ученых.

Во-вторых, научная оппозиция вынуждена больше заниматься борьбой и полемикой, чем исследованиями. Поэтому в ее научной продукции высок удельный вес обзорных, реферативных, популяризаторских работ. Среди защитников тектоники плит только Сорохтин публикует исключительно результаты собственных оригинальных исследований, Зоненшайн и Карасик перешли к ним позднее, начав с публикаций обзорно-обобщающего характера, а Хаин, Ушаков, Ковалев и Кропоткин почти исключительно ими и ограничились. Их книги и статьи представляют собой сводки и обобщения, по преимуществу зарубежных исследователей.

Третья особенность не является строго доказанной, поскольку она описывается неформализуемыми понятиями вроде «морального духа» и базируется на моих впечатлениях от различных научных коллективов. Однако, и впечатления могут иметь право на существование. На мой взгляд, научные оппозиционеры отличаются большей способностью и результативностью, чем это характерно в среднем для советских ученых. Это выражается в более высоком качестве их публикаций и большем их количестве. Возглавляемые ими группы отличаются более здоровым моральным климатом, меньшим количеством внутренних конфликтов. Им свойственен энтузиазм, эмоциональное отношение, к науке, большая ориентированность на собственно науку, а не на «себя в ней». Это тоже может вызывать взаимонепонимание с большинством, например, негативное отношение к Сорохтину часто мотивируется его слишком эмоциональным, «слишком серьезным» отношением к научным теориям.

Научные оппозиционеры, как первые восприемники новой парадигмы, обладают теми же свойствами, которые типичны для ее создателей: они молоды (Ушаков), новички в данной области (Сорохтин), склонны к эстетически-романтическому восприятию науки (один из активных защитников тектоники плит – известный поэт-романтик Городницкий). В целом, это наиболее здоровая часть научного сообщества, выгодно отличающаяся по своей мотивированности, таланту, квалификации, работоспособности и т.д., островок жизни и разума среди окружающих научно-идеологических болот. Это также понятно, В условиях научно-идеологического сообщества нахождение в рядах научной оппозиции есть оптимальная форма поведения ученого. Поэтому ее избирают лица, способные правильно оценивать ситуацию и принимать разумные самостоятельные решения.

Роль научной оппозиции в рассматриваемых событиях весьма существенна. Ее участники первыми усваивают мировую научную парадигму и предлагают ее советским коллегам. Они защищают ее, распространяют, популяризируют, участвуют в ее дальнейшей разработке, применяют к отечественным проблемам, в том числе и к практическим. Короче, они служат ее полномочными представителями в советской науке. Например, сторонники хромосомной генетики активно защищали свои взгляды на философском совещании в 1958 г., на расширенном заседании Президиума и Отделения биологических наук АН СССР в 1959 г, в журнале «Вопросы философии» в течение ряда лет. Аналогичная деятельность защитников тектоники плит описана в первой части работы.

В начале своей деятельности научная оппозиция обращается, главным образом, к научному сообществу и его лидерам, пытаясь переубедить их на основе научных аргументов. Она выступает с многочисленными профессиональными статьями и докладами, участвует в официальных и неофициальных дискуссиях внутри сообщества. Не понимая специфики своих научно-идеологических оппонентов, научная оппозиция сначала обращается к ним как к ученым. В главе III цитируется рассказ об «учебных лекциях», которые Вавилов и Серебровский читали перед мичуринцами. Один из лидеров генетики в, 1939 г. говорил, что «если академик Лысенко убедится, что менделизм существует, то он со всей присущей ему прямотой это признает» (307, стр. 88). К разряду «учебных лекций» можно отнести и многочисленные выступления Ушакова или Хаина на различных совещаниях по тектонике.

Лидеры научного сообщества реагируют не на научные аргументы оппозиции, а на стоящую за ними угрозу. В соответствии с принципом угрозы, они рассматривают оппозицию как группу заговорщиков, задумавших переворот и захват власти в сообществе, и обрушивают на нее все репрессии, имеющиеся в их распоряжении. Это детально рассмотрено выше, в разделе о научно-идеологическом насилии. Приведу еще один пример из описания «шизофренической» научной идеологии, где ясно изложены мотивы борьбы с научной оппозицией. Описав захват этой идеологией психиатрического сообщества и наступившее торжество ее лидеров, автор пишет:

Перечислив фамилии профессоров, уволенных в центральных научных учреждениях и обстоятельства их увольнения, он продолжает:

Когда положение локальной научной идеологии прочно, оппозиции не позавидуешь. Медведев посвятил свою книгу «...Памяти выдающихся советских ученых и патриотов, безвременно погибших в результате необоснованных обвинений и в связи с активным участием в биологической и агрономической дискуссии... а также памяти их друзей и соратников, классиков советской агрономии и биологии, мужественно боровшихся за достоинство советской науки, против произвола, субъективизации и профанации науки» (199).

В жестких идеологиях не только искореняются явные участники оппозиции, но и разыскиваются скрытые, маскирующиеся под лояльных членов сообщества:

В мягких идеологиях испытания оппозиции, конечно, не так велики. Однако, группа Ушакова не смогла удержаться на геологическом факультете МГУ и была вытеснена оттуда. В 70-е годы защищать геологические диссертации по плитной тектонике было, в сущности, негде.

Оппозиция с удивлением наблюдает, что в ответ на ее действия локальная научная идеология лишь укрепляется и ужесточается в сообществе. Все усилия оппозиции блокируются, а сама она оказывается в изоляции внутри сообщества. Стремясь проводить исследования на основе новой парадигмы, члены оппозиции все больше используют зарубежные работы, ссылаются на них и все дальше уходят от отечественных традиций. По существу, такие группы становятся частью мировой науки, и к своим зарубежным коллегам они могут оказаться внутренне ближе, чем к соседям по кабинету. Но и уничтожить до конца оппозицию локальная идеология не может, поскольку ее зарубежные корни неуничтожимы. Существование зарубежной науки позволяет оппозиции даже в самые трудные минуты сохранять оптимизм. Дубинин вспоминает:

Убедившись в относительной бесплодности своих усилий внутри сообщества, научная оппозиция быстро усваивает метод борьбы, который я назвал «принципом обхода».

Принцип обхода состоит в следующем: когда локальная идеология блокирует развитие новой парадигмы внутри научного сообщества, борьба за нее переносится в более широкую систему, в которую сообщество входит как составная часть. В этой более широкой системе уже не действует механизм реакции на угрозу. Локальная научная идеология берется в обход.

Такой более широкой системой могут оказаться смежные науки или Академия наук в целом. Так, все плитно-тектонические группы в Советском Союзе сформировались не в учреждениях, специально предназначенных для исследований по геологии, геофизике и тектонике. Самая сильная, наиболее успешно и последовательно работающая группа Сорохтина-Зоненшайна сложилась в Институте Океанологии. Однако, этот институт, строго говоря, не обязан заниматься тектонической теорией. Если бы из его стен не вышло бы ни одной работы по теоретической тектонике, никто бы это ему не поставил в упрек. То же самое можно сказать и о кафедре геофизических методов разведки или о Музее землеведения МГУ (Ушаков), о Государственном Комитете по науке и технике (Ковалев), о производственной организации «Севморгеология» (Карасик) и позднее – о производственном объединении «Аэрогеология» (Натапов). Только Кропоткина (лаборатория геофизики ГИНа) и Хаина (кафедра динамической геологии МГУ) вопросы тектонической теории прямо касаются, и именно они оказались наименее последовательными среди «профессиональных защитников». А сотрудники таких специально предусмотренных для развития геологической теории учреждений, как Институт геологии (ИГЕМ), Геологический институт (ГИН), Всесоюзный геологический институт (ВСЕГЕИ), Институт физики Земли (ИФЗ), Институт геологии и геофизики (ИГГ), Институт тектоники и геофизики (ИТГ), все эти годы единодушно выступали против тектоники плит. Ни в одном из этих институтов таких групп нет и сегодня. В основном, защитники тектоники плит располагаются «на периферии» той области, которую более всего затрагивает научная революция.

Хромосомная генетика, полностью изгнанная из биологии, длительное время развивалась в рамках физического отделения Академии наук. Когда в 1953 г. была расшифрована молекула ДНК, то первый в Советском Союзе доклад о значении этого открытия был сделан физиком Таммом на семинаре в Институте физических проблем (97, стр. 352). В 1955 г. в АН СССР была издана и распространена записка «Физические и химические основы наследственности», направленная в защиту генетики, а в 1956 г. была открыта лаборатория радиационной генетики под руководством Дубинина. Он пишет:

Затем он перечисляет более двадцати академиков, защищавших генетику, в основном, физиков и химиков: Курчатова, Капицу, Ландау, Колмогорова, Келдыша, Несмеянова и других. Генетики получали большую помощь также от Комитета по атомной энергии, в частности, публикуя свои книги в его издательстве.

Историк Л.Гумилев обходит свое научное сообщество, называя себя географом. Свою концепцию исторического процесса (93) он опубликовал как географическую работу, избежав тем самым ее блокирования коллегами-историками. Другой автор публикует свои работы по лингвистике, истории и литературоведению под видом художественной литературы (277). Это позволяет ему публиковаться, хотя (как и Гумилева) не спасает от последующей разгромной критики. В борьбе с явлением обхода локальные научные идеологии стремятся расшириться и захватить смежные науки. Этим и объясняется отмеченная выше тенденция к экспансии их в соседние области.

Обход локальной идеологии может быть совершен также с помощью широкой прессы или партийно-государственного аппарата. Научная оппозиция обращается туда с многочисленными записками и статьями примерно такого содержания: излагается зарубежная парадигма с акцентом на ее практические выгоды и преимущества, подчеркивается роль советских ученых (т.е. самой научной оппозиции) в ее создании, упоминается о недооценке ее в СССР и об угрозе отставания советской науки, призывается срочно развивать ее, для чего предлагаются организационные меры. Типичный пример такой публикации – статья Монина, Лисицына и Сорохтина в «Правде», цитированная в первой главе работы. Такого рода статьи позволяют неспециалистам догадываться о существовании локальных научных идеологий в той или иной области. Вот, например, статья, рассказывающая об исследованиях эндорфинов – особых молекул, обнаруженных в мозгу человека и животных, и действующих аналогично гормонам:

Дубинин рассказывает о том, как генетики использовали метод обхода в борьбе с мичуринцами:

Такие письма могут достигать размеров книг, как, например, -книга Медведева, готовившаяся к печати в начале 60-х годов и напечатанная в закрытом ведомственном издании. По содержанию она не вполне типична, поскольку обычно публикации научной оппозиции лояльны к лидерам локальной идеологии и не имеют разоблачительно-критического характера. Основным аргументом в них служит практическая польза от новой парадигмы.

Итак, оппозиция обращается к вненаучным кругам для решения внутринаучных вопросов. Конечно, и защитники локальной идеологии могут применять все те же методы, но их аргументы оказываются менее убедительными. Постепенно научная оппозиция вербует себе сторонников в академиях, госкомитетах, министерствах, правительстве, пока не добивается суммарного перевеса над локальной идеологией в системе, внешней по отношению к научному сообществу.

Классический пример удачного обхода – развитие кибернетики под защитой военных. Мне рассказывали, как в начале 50-х годов Ляпунов читал в Москве лекцию о кибернетике, сопровождавшуюся дискуссией и разгромными выступлениями философов. На лекцию явилась группа военных во главе с генералами. Они заняли первый ряд и просидели всю дискуссию, по словам Ляпунова, «неподвижно, как мумии». Затем они подошли к Ляпунову и спросили, какая сумма ему нужна для организации исследований. После этого кибернетика развивалась внутри министерства обороны, пока не укрепилась настолько, чтобы выйти на поверхность. Лаборатории были военными объектами, куда научная идеология не имела входа. Другой пример – апелляция физиков к Сталину в конце 40-х годов перед лицом наступающей материалистической физики. Согласно рассказу, циркулирующему среди физиков, вызванный к Сталину Тамм объяснил ему, что отказ от идеалистической квантовой механики означает и отказ от надежды иметь атомную бомбу.

Признаком успешного обхода локальной идеологии служит ситуация, когда общеполитическая и научно-популярная пресса перешли на зарубежную парадигму, а профессиональная научная печать остается в рамках локальной идеологии. Первая в СССР серьезная статья по тектонике плит была опубликована в самом начале 70-х годов в общеполитическом журнале «За рубежом» как перепечатка из американского журнала (98). В профессиональной печати еще долгое время не публиковалось ничего подобного. Массовая печать не контролируется локальной научной идеологией, а новые научные открытия с точки зрения журналистов часто выглядят очень интересными и привлекательными, как, например, идея дрейфа континентов или столкновения Индии с Азией. В этот период из непрофессиональной печати можно получить более верные и точные научные сведения, чем из профессиональных, серьезных, но научно-идеологических публикаций. В течение 70-х годов научно-популярная и общеполитическая печать почти единодушно перешла на позиции тектоники плит (см. 1-ю главу работы). Например, в «Известиях» горообразование и землетрясения в Средней Азии неоднократно и безоговорочно объяснялись движением Индийской плиты:

С безоговорочно защищающей тектонику плит статьей выступает «Литературная газета» (177), «Правда», другие газеты. Сорохтин признан как выдающийся ученый журналистами, охотно предоставляющими ему страницы газет и пишущими о нем книги, но не профессионалами. Аналогичные события происходили и с мичуринской биологией задолго до ее окончательного краха. Дубинин пишет:

Осенью 1964 г. произошел настоящий штурм мичуринской биологии, когда против нее выступили почти все центральные газеты, начиная с»Комсомольской правды» (135). В научной печати перемены начались позднее.

Здесь можно рассмотреть уже поднимавшийся ранее вопрос об оценке прямого вмешательства государства в развитие советской науки. Неоднократно утверждалось, что это вмешательство крайне вредно, что наука должна развиваться свободно, не будучи скована указаниями властей. Это вполне логичное утверждение опирается и на убедительные факты: на возникшие против воли научных сообществ навязанные научные идеологии, на захватные идеологии, получающие поддержку государства в борьбе с сообществом. Действительно, сессия ВАСХНИЛ 1948 г. проходила с санкции Сталина неожиданно для большинства биологов, и ученых, не отказывавшихся от хромосомной генетики, грозили исключить из партии. В 1962-1964 годах Академия наук находилась в конфронтации с Хрущевым по вопросу мичуринской биологии, и он уже обдумывал, не распустить ли ему строптивую Академию и заменить ее более управляемым Гос.комитетом (200). На карикатуре в «Крокодиле» благообразный Лысенко отвечал мелким клеветникам: «Приезжайте к нам. С «Горок» виднее».

Однако, можно привести не менее убедительные обратные примеры. Подавляющее большинство локальных научных идеологий возникает внутри сообществ по инициативе самих ученых. Дубинин приводит свои слова, сказанные им Вавилову в 1939 г.:

Генетики в борьбе с мичуринцами тоже постоянно обращались за помощью к государству. В 1948 г. они заручились поддержкой Жданова, второго человека в государстве, и считали, что дни Лысенко сочтены, однако Лысенко сумел получить более весомую сталинскую поддержку. По мнению Медведева, разгром генетики и невиданное прославление Лысенко в 1948 г. можно рассматривать как эпизод в более крупной борьбе, закончившейся смертью Жданова и падением его сторонников. Смерть Сталина ослабила позиции мичуринцев, и после 1955 г. произошло некоторое возрождение генетики. В этот момент обе стороны боролись за влияние на Хрущева. Лысенко сумел убедить его в своей правоте и в 1962-1964гг. вновь укрепить свои позиции. Но снятие Хрущева в 1964 г. повлекло за собой и почти мгновенное падение Лысенко:

Так что вмешательство государства в биологическую дискуссию было неоднозначным. На каждый эпизод «за» имеется не менее впечатляющий эпизод «против». А в дискуссию по поводу тектоники плит вмешательство было однозначно положительным. Упоминавшиеся выше статьи в «Правде» и других газетах были безоговорочно за нее, а публикаций против нее в массовой печати не было. Противники тектоники плит неоднократно возмущались этими фактами, в частности, печатными выступлениями Сорохтина, по их мнению, нарушавшего научную этику обращением к влиятельным, но некомпетентным органам. Насколько мне известно, после статьи в «Правде» в 1977 г. были написаны опровергающие письма, в частности, академиком Пейве, В 1982 г. на выборах в Академию, где обсуждалась кандидатура Сорохтина, академик Косыгин выступил с заявлением, что Сорохтин применяет нечистоплотные методы полемики, обращается к вненаучным органам печати и т.д. Еще больше было возмущение ученых выступлением Всесоюзного телевидения в начале 1984 г. (соответствующую цитату см. ниже, в разделе «Глупость»). В этой передаче Сорохтин и Ушаков жаловались на недостаточное развитие в СССР исследований по тектонике плит и, в особенности, на полное ее отсутствие в программах обучения студентов. Локальная идеология не любит, когда ее обходят.

Дело в том, что государству в принципе все равно, кто персонально руководит научным сообществом. Зато ему очень не все равно, каковы практические, прикладные результаты от финансируемой им науки. За пределами научного сообщества перестает действовать механизм реакции на угрозу. Государство знает о существовании механизма угрозы и в своем официальном органе сурово осуждает его:

Государство рассматривает науку как «производительную силу», ожидая от нее экономических, военных или пропагандистских результатов. Оно может трезво сравнивать практические обещания локальной научной идеологии и научной оппозиции и принять сторону того, кто представляется более полезным. Если атомную бомбу можно получить только вместе с идеалистическим эйнштейнианством, государство согласно на это. Генетики показали гибридную кукурузу, защиту от радиации и наследственных болезней, и это перевесило все фразы о менделизме-морганизме и соответствии мичуринцев социализму. Можно не сомневаться, что когда у тектоники плит будут сильные практические приложения, она будет принята целиком, и этот процесс уже начался.

В городе Кургане живет знаменитый врач Илиазаров, совершивший переворот в травматологической хирургии. В течение трех десятилетий руководители научного сообщества хирургов-травматологов вели с ним беспощадную борьбу. Но его методы давали очевидные результаты – он вылечивал тех больных, от которых отступались другие врачи. Его поддержали и защитили от коллег-хирургов журналисты и областные партийные руководители. Ему помогли организовать лабораторию, затем институт, построили огромную клинику. Сегодня он прославил свой город, оперируя больных со всего мира, Все его биографы подчеркивают, что самым трудным для него было не разработать свои методы, а защитить их от коллег, в чем ему помогли партийные органы (88). Московскими хирургами его открытия принципиально не применяются и по сей день. Примерно такова же ситуация с метеорологом Дьяковым (см. выше), которого не признала профессиональная наука:

Однако его спасают от коллег журналисты и партийные органы:

Так неожиданно оживает сцена из литературы социалистического реализма, где мудрый секретарь вмешивается в научные споры и поправляет запутавшихся- профессоров. Парадоксально, но вмешательство государства в дела науки оказывается благоприятным фактором, обеспечивающим выход из научно-идеологического состояния. Партийный работник, ничего конкретно не знающий о данной области науки, оказывается прогрессивнее, чем академик, знающий все о ней. Однако, положительные возможности такого вмешательства имеют некоторые принципиальные ограничения, которые мы рассмотрим ниже.

Чтобы ликвидировать локальную научную идеологию, мало перестать ее поддерживать. На нее надо активно нажать, заставить ее лидеров поделиться властью с научной оппозицией. В начале 60-х годов государство значительно ослабило идеологическое давление на общественные науки, в известной степени предоставив им возможность автономного развития. Но и прямой команды отменить научные идеологии дано не было, и предоставленные сами себе научные сообщества остались, в основном, в прежнем состоянии, самостоятельно подавив возникшую научную оппозицию. Такие случаи показывают, что локальные научные идеологии сами собой не разрушаются. Для их ликвидации надо приложить значительную работу извне.

Отдавая должное вмешательству сверху, не забудем и о заслугах научной оппозиции. Только она может разобраться в существующей ситуации и подсказать власти правильное решение. Только от нее государство может узнать, что у научной идеологии имеется альтернатива. Иногда оппозиция подолгу не получает ничьей поддержки, и судьба ее может оказаться трагичной. Иногда она организует неофициальные «подпольные» исследования. Таков, например, был неофициальный семинар по генетике, организуемый в течение ряда лет Тимофеевым-Рессовским в Ильменском минералогическом заповеднике на Урале.

Существует любопытная аналогия между положением научной оппозиции в научно-идеологическом сообществе и оппозиции (инакомыслящих) в идеологическом тоталитарном обществе. Те и другие видят недостатки в господствующей парадигме и, руководствуясь соображениями общественной пользы, предлагают некоторую альтернативу. Руководители общества (сообщества) рассматривают их как заговорщиков, наметивших государственный переворот, и принимают против них все доступные им меры. Столкнувшись с полным непониманием внутри общества (сообщества), оппозиционеры выходят за его пределы, обращаясь к системе, по их мнению более общей, чем та, внутри которой они потерпели поражение. Инакомыслящие обращаются в ООН, к Римскому Папе, Хельсинкскому совещанию, мировой общественности и т.д.; научная оппозиция – в Президиум АН СССР, ЦК КПСС, Совет Министров, редакцию «Правды» и т.д. При этом идеи, обсуждение которых внутри сообщества зашло в тупик, дополняются более общими идеями, соответствующими этой более общей системе, У одних это идеи прав человека и гарантий международной безопасности, у других – идеи практической выгоды и государственной пользы. Та и другая оппозиция пользуется зарубежной информацией в виде радиопередач или научных журналов, и руководители общества (сообщества) реагируют на это сходным образом, глуша радиопередачи или отправляя журналы в недоступный «спецхран». Ссылаясь на получение оппозиционерами информации и моральной поддержки из-за рубежа, руководители объявляют их идеологическими диверсантами, содержанками спецслужб, агентами мирового научного империализма и т.д.:

Ушакова, выступившего в 1984 г. по телевизору в защиту тектоники плит, профессора МГУ обвинили в пропаганде буржуазной науки.

Здесь обнаруживается существенная разница между возможностями руководителей государства и руководителями научной иерархии. Первые суверенны и имеют право не признавать никакого внешнего авторитета или власти. Ни другие правительства, ни Римский Папа, ни международные комитеты не могут их ни к чему обязать. А руководители научного сообщества лишены возможности не признать авторитета прессы или власти правительства. Поэтому для «государственных» инакомыслящих выигрыш дискуссии в большой системе ничего не дает, и внутри государства они все равно будут устранены более или менее гуманными средствами. Для научной оппозиции выигрыш дискуссии в большой системе означает конечную победу и возвращение в свое сообщество «на белом коне».