Переходя к рассмотрению тех факторов, вследствие которых, кажется, действительно возникают локальные научные идеологии, совершим экскурсию в область организации науки.

Зададим вопрос: кто может заниматься наукой в западном обществе? Ответ простейший: кто угодно. Каждый желающий, независимо от своего образования и профессии, может поставить эксперимент, послать статью в журнал, приехать на конференцию или вступить в научное общество. Исследовательскую лабораторию может организовать частное лицо, промышленная фирма, общественная организация, университет или государство, и все они имеют в науке равные права.

В Советском Союзе все по-другому. Частные лица не имеют ни юридических, ни технических возможностей заниматься исследованиями, общественных организаций такого рода нет. Наукой могут – и одновременно обязаны – заниматься лишь сотрудники специально предназначенных для этого институтов, и только по тем проблемам, которые им запланированы. Желающий стать ученым должен получить профессиональное образование и поступить на работу в такой институт.

Традиционное – и продолжающее его сегодняшнее западное – научное сообщество есть неформальная открытая система, которая объединяет интересующихся данной наукой независимо от того, где они учились, где работают и на какие средства существуют. Можно сказать, что оно вторично по отношению к научной работе, объединяя тех, кто ею уже занимается. Советское научное сообщество закрыто для посторонних, что символизируется, например, милиционерами, проверяющими пропуска у входа в Московский университет. Оно объединяет профессионалов, и чтобы заняться наукой, нужно сначала официально вступить в него.

Например, западному ученому для участия в международном научном конгрессе достаточно прислать заявку и взнос. Заявленные доклады просматриваются оргкомитетом для проверки научного уровня, но желающих просто послушать пустят без ограничений. Чем больше подано заявок, тем больше довольны успехом устроители. А для советских ученых число мест на конгрессе определяется заранее, а потом они распределяются по сложнейшей системе, так что попадет туда в итоге один из сотен, а то и тысяч желающих даже среди профессионалов, не говоря о просто интересующихся.

Закрытость сообщества не объясняется необходимостью образовательного или квалификационного ценза. В газетном очерке описывается, как специалисты-физики заблокировали все попытки «постороннего лица» напечататься в специальном журнале именно потому, что он не входил официально в их сообщество. Необходимая квалификация и образование в данном случае имелись. Журналист пишет:

Так же по-разному выглядит и внутренняя структура сообществ. В традиционном случае она децентрализована, неформальна, основана на личных отношениях. В Советском Союзе иначе. Природа, подлежащая исследованию, с военной четкостью подразделена между академиями, отделениями академий и дальше между институтами, отделами, лабораториями, группами и т.д. Эти подразделения имеют соответствующих руководителей, объединяющихся в иерархическую систему, от заведующих лабораториями до президентов академий. Место каждого ученого в иерархии однозначно определено взаимоотношениями руководства-подчинения.

Реально в этой структуре может быть некоторая неупорядоченность. Существует академическая, ведомственная и университетская наука, формально не подчиняющиеся друг другу; одной и той же проблемой могут заниматься разные институты, кроме Академии наук существует независимо от нее Комитет по науке и т.д. Однако организаторы науки в идеале стараются эту неупорядоченность ликвидировать, борясь с «мелкотемьем», «дублированием исследований», требуя улучшения организованности. Децентрализованность иерархии обычно оказывается мнимой, поскольку одни и те же лица являются одновременно и академиками, и министрами, и директорами НИИ, и заведующими кафедрами университетов. Считать советскую науку децентрализованной – не больше оснований, чем считать таковой государственную власть, где имеются формально независимые вентральный Комитет, Совет министров и Верховный Совет.

Особенностью советской научной иерархии является очень высокая степень ее расслоения. Другими словами, положение индивидов, находящихся в ее основании и на вершине, сильно отличается. Во-первых, в распределении власти и влияния. Вот выдержка из статьи к 70-летию одного академика:

Далее перечисляются 6 его монографий, выходящих в среднем через каждые три года. Другой пример – из области медицины:

В качестве третьего примера можно привести должности академика Овчинникова: вице-президент АН СССР, председатель двух академических советов, зав.кафедрой в МГУ, зав. лабораторией в НИИ, главный редактор журнала «Биохимия» и т.д. Почти каждый советский академик, обладает подобным списком должностей, концентрируя в себе научную власть и влияние. Как пишут в газетах, «...у нас некоторые ученые занимают в своей отрасли науки подчас довольно много «ключевых постов»« (155, стр. 11)».

Количество функций, сосредоточенных в руках одного человека, бывает фантастическим. Директор института, зав.лабораторией в нем, же, профессор и зав.кафедрой в университете, член президиума Академии, депутат Верховного Совета, член бюро обкома, член коллегии министерства, председатель различных программ, комитетов, комиссий, обществ, ученых советов, член ВАКа, главный редактор журнала и член редколлегии еще нескольких, редактор множества монографий и сборников, председатель оргкомитетов совещаний, участник делегаций за границу, автор многочисленных отзывов, рецензий, писем, автор сотен книг и статей в научной и общедоступной литературе. В известных мне институтах вес и влияние директора больше, чем суммарное влияние всех вместе взятых остальных сотрудников, из которых подавляющее большинство не имеет ни одной должности такого рода. Власть директора в своем институте обычно почти абсолютна. Типичный пример:

Другой директор, о котором сообщает газета:

Во-вторых, велика разница в потреблении. Бесчисленные «мэнээсы» относятся к наименее оплачиваемым и лишенным дополнительных благ слоям общества. Наоборот, лидеры научных сообществ входят в высшую его элиту. С учетом всех форм поощрения, разница в потреблении между верхом и низом достигает пятидесятикратной величины. Один известный мне директор института с удовольствием подсчитал, что его уровень жизни выше, чем у секретаря обкома партии, члена ЦК. Исследователь советской науки пишет, что если наука – дойная корова, то директор института подходит к ней не с ведром, а с железнодорожной цистерной.

В-третьих, продвижение по научно-иерархической лестнице не сопровождается чрезмерным ростом обязанностей. Этим научная карьера отличается от, например, хозяйственной, где продвижение сопровождается увеличением ответственности, нагрузки, напряжения, риска, так что бывают случаи обратного перехода с управленческих должностей в рабочие. Свои негативные моменты имеются и в партийной карьере – риск, ответственность, регламентация частной жизни, отсутствие гарантий. В научной карьере ничего подобного нет. Все звания, от кандидатов до академиков, даются пожизненно. Практически пожизненно дается и пост директора института, потерять который можно лишь совершив что-то из ряда вон выходящее. Не растут ответственность и риск, поскольку научные планы составляются с гарантией их выполнения, не растет и трудовая нагрузка, несмотря на грандиозные букеты должностей. Журналисты могут удивляться:

Но ученые прекрасно умеют передавать работу подчиненным, оставляя себе лишь право решающей подписи, власть в чистом виде. Наконец, многие из обязанностей высокопоставленного ученого выглядят очень привлекательно и празднично. Это присутствие на конгрессах, поездки с делегациями, доклады в правительстве, выступления по телевизору, встречи с молодежью и т.д. Вот выдержка из воспоминаний академика:

Итак, легкость и яркость жизни на вершине научной пирамиды, концентрация власти в руках ученого, высокий уровень потребления делают научную карьеру весьма привлекательной. Это порождает страстное желание одних – подниматься вверх, других – не отдавать занятых позиций. Связанные с этим переживания для большинства ученых являются главными в жизни, что видно хотя бы из числа инфарктов, нервных заболеваний и даже самоубийств (!), сопровождающих неудачные зашиты диссертаций и иные карьерно-научные события.

Но разве во все времена было не так же? Всегда ученые делились на рядовых и выдающихся. Издавна существуют формы поощрения в виде премий, почетных званий, да и окладов. Дело в том, что в науке прошлых веков – а за рубежом и сегодня – ученый добивается личного успеха вследствие успеха своей работы. Он может получить премию, приглашение прочесть высокооплачиваемые лекции или провести консультации, приглашение на работу в фирму, и во всех случаях он вознаграждается как автор некоторого результата. Среди поощрений занятие административной должности достаточно редко, и сами должности обычно ликвидируются после выполнения программы исследований. Жесткой иерархической структуры в сообществе не возникает.

Напротив, в Советском Союзе интегральным показателем успеха ученого является занятие им должности в иерархической структуре, что автоматически влечет за собой последующие поощрения. Высший успех – это проникновение в узкую группу лидеров, увенчивающих иерархию. Такая группа состоит из небольшого числа лиц, обычно членов Академии, занимающих по несколько должностей и в совокупности образующих руководство научным сообществом. Они полностью контролируют сообщество во всех важных вопросах, от выбора направлений исследований до содержания научных публикаций. Обратный контроль сообщества над этой группой практически отсутствует:

Эта прекрасно организованная система принципиально отличается от свободной ассоциации равноправных индивидов, предполагаемой в традиционном представлении о научном сообществе. В этом нет ничего удивительного – тоталитарно организованное общество не монет не воспроизводить себя во всех своих ячейках, в том числе и в науке.

Теперь посмотрим, по каким принципам происходит подъем по научно-иерархической лестнице, кто оказывается в итоге на ее верху. Не будем касаться подступов к этой лестнице, т.е. принципов приема и отбора студентов- и аспирантов, практики приема на работу в НИИ и т.д. Начнем с момента, когда потенциальный академик уже принят на работу и приступает к своей научной карьере. Первый его шаг, абсолютно необходимый для дальнейшей работы и карьеры – это защита кандидатской диссертации на основе самостоятельно выполненного исследования. Это серьезное и объективное испытание, в целом соответствующее традиционной и зарубежной практике, одобряемое большинством ученых:

Впрочем, и на этом относительно благополучном этапе имеются негативные моменты, связанные в основном с тенденцией ученых выбирать «диссертабельные» проблемы, т.е. такие, которые нельзя не решить. Отказываясь рисковать, они тем самым заранее отказываются от самых интересных, непредсказуемых открытий:

Дело здесь не только в том, что молодые ученые слишком осторожны в своих взаимоотношениях с природой. Сама процедура защиты диссертаций подразумевает их строго определенный уровень – не ниже, но и не выше. Автор книги (227) ставит мысленный эксперимент на тему: мог ли Эйнштейн защитить кандидатскую диссертацию в Советском Союзе, – и приходит к неожиданному, но убедительно обоснованному выводу:

Значительно богаче негативными обстоятельствами те случаи, когда диссертации защищают производственные и партийные работники. При этом часто используются материалы подчиненных, например, руководитель геофизической экспедиции может «защитить» карту, составленную всей экспедицией. Работники министерств могут использовать для этого свои отраслевые институты, где «...десятки и сотни сотрудников по своей и не по своей воле сочиняют диссертации для начальства» (227, стр. 64). Легко защититься также работникам учреждений, в которые поступают статистические материалы и т.д. Члены ученых советов, часто зависимые от руководящих работников, охотно присуждают им ученые степени в порядке взаимных услуг, после чего руководители часто переходят работать в науку.

Далее в книге (227) приводятся многочисленные примеры таких переходов и отмечается такая закономерность: ранг занимаемой ранее должности соответствует и новому положению в науке. Министра становятся академиками (например, бывший министр геологии Сидоренко, министр здравоохранения Петровский), их заместители – членами-корреспондентами, директора крупных заводов – докторами наук, и все они подбирают себе подходящие институты, чтобы стать их директорами. Так можно стать лидером научного сообщества и руководить тысячами ученых, не выполнив в жизни ни одного самостоятельного исследования.

Повторю, что на «кандидатской» ступени дело обстоит относительно благополучно. Но для каждого следующего иерархического шага собственно научные заслуги значат все меньше и меньше. Те, кто решает судьбу претендента на должность, оценивает его не с точки зрения его научных способностей (на это у него будут подчиненные), а с точки зрения его пригодности быть руководителем. При этом способности к руководству могут не иметь ничего общего со способностями делать научные открытия, и плюс к этому способность пробиться на руководящий пост может не совпадать со способностью успешно работать на этом посту. Применительно к науке это несовпадение отмечено другим автором:

Особенно характерно это для директоров институтов, поскольку их назначение санкционируется партийными руководителями, оценивающими, прежде всего, их политико-административные качества. По тем же принципам директора подбирают себе помощников. Таким образом, право на самостоятельную работу в науке получают те, кто ранее сумел сделать административную карьеру. Например, лично мне известные директора геологических и геофизических институтов в прошлом были начальниками геофизических и геологоразведочных экспедиций, приисков и т.д. Сначала они сформировались как партийно-производственные руководители, и это определило их научную судьбу. Вот пример из газеты:

В общем виде этот парадокс отражен в следующей цитате:

Указателем собственно научных успехов индивида являются ученые звания. Существующая практика их присвоения показывает, что они лишь «научно санкционируют» достигнутое иерархическое положение. Ученый, занявший пост директора института, станет членом Академии почти автоматически, а при организации новых институтов выделяются академические вакансии. Значительно легче присуждается степень доктора наук тому, кто заведует отделом или лабораторией, чем рядовому сотруднику. Отсюда, кстати, следует, что никто в научном подразделении не получит научного звания до того, как это звание получит руководитель подразделения. Журналист пишет об этом так: