Перебирая известные нам локальные идеологии, мы видим, что они различаются по способу своего возникновения. Прежде всего, они разделяются на внутренние, т.е. возникшие внутри самого научного сообщества, и навязанные сообществу извне некоторой руководящей силой. Такой силой может быть государство в целом или какие-то его ведомства, а также более крупное научное сообщество, в которое рассматриваемое сообщество входит как составная часть. Внутренние идеологии в свою очередь подразделяются на две большие группы, в соответствии с принадлежностью к которым я называю их захватными или реликтовыми. Вкратце можно сказать, что до 1953 г. среди научных идеологий преобладали захватные, а позднее – реликтовые.

Типичная реликтовая локальная идеология подробно рассмотрена в первой части работы, в рассказе о дискуссии вокруг тектоники плит. Она начинает свое существование как парадигма, общепринятая во всей мировой науке. В данном примере такова была геосинклинальная теория до 1968 года. Затем происходит научная революция, и зарубежные ученые переходят к новой парадигме (в данном случае – к плитной тектонике). Советское научное сообщество отказывается это сделать и сохраняет прежнюю парадигму как некий реликт, пережиток эпохи до научной революции. Обе парадигмы существуют совместно в течение более или менее длительного времени. Другой пример реликтовой идеологии – борьба между осцилляционной и турбидитной гипотезами образования флиша – подробно описан ниже, в разделе «Нормальная наука». Третий пример – учение о шизофрении в психиатрии – также рассматривается ниже.

Классическую картину захватной локальной идеологии мы видим в дискуссии о генетике. Внутри научного сообщества формируется энергичная группа, объявляющая принятую до этого парадигму неверной и предлагающая своего кандидата в парадигму, происходит борьба, в ходе которой захватывающая власть группа использует в качестве союзников научную молодежь, журналистов, партийные и государственные органы и т.д. В конце концов, она побеждает и объявляет свою теорию обязательной для сообщества. Кроме мичуринской биологии, к этому типу относятся материалистическая физика, фиксизм и ряд других локальных идеологий, появившихся в конце 40-х годов. Отметим, что захватная идеология может появиться в уже идеологизированном научном сообществе, имея в качестве противника не научную парадигму, а предшествующую локальную идеологию. Например, советская психология и физиология в конце 40-х годов, развиваемая учениками академика Павлова, была вполне идеологизированна, что не помешало там появиться энергичному движению против «антипавловцев», «за чистоту идей Павлова»:

В качестве примера навязанной локальной идеологии приведем описание «борьбы с антимарксистской школой Покровского» в исторической науке в конце 30-х годов (248,250). Профессор Покровский, крупный русский историк, был также выдающимся членом большевистской партии. В 1917 г. он был председателем Московского Совета рабочих депутатов, а затем председателем Совнаркома Московской области. Он участвовал в переговорах в Бресте, был обвинителем на процессе правых эсеров и выполнял много других важных заданий. С 1918 г. и пожизненно он был заместителем наркома просвещения и бессменным председателем ГУСа (государственного ученого совета). Находясь на этих постах, он имел возможность сделать свои взгляды на историю господствующими в советской науке. Его концепция представляла собой крайнее выражение экономического детерминизма в истории. Он считал объективную действительность «хаосом первичных ощущений» и полагал, что предметом научного изучения могут быть лишь производственно-экономические процессы, суммарно выражаемые в развитии и смене общественно-экономических формаций. Об изучении остальных аспектов исторического процесса он говорил: «...может ли существовать копия хаоса, и кому она нужна?» (250, стр. 21); а по поводу преподавания истории:

В частности, систематическое изучение и преподавание истории предлагалось начинать лишь с эпохи раннего капитализма:

Не удивительно, что эти взгляды, в сочетании с занимаемыми Покровским должностями, привели к глубоким преобразованиям исторической науки в СССР. Этот процесс усилился еще и тем, что среди профессиональных историков никто не разделял точку зрения Покровского. Новые же кадры еще не были подготовлены, и чтобы не допустить неверного толкования истории, ее изучение прекращалось вовсе:

Нетрудно видеть, что это учение представляло собой типичную локальную идеологию захватного типа. Сам Покровский не только не отрицал это, но всячески подчеркивал:

Он требовал вести отбор исторических фактов с точки зрения «целесообразности», говоря, что научно то, что быстрее и вернее ведет к поставленной цели. Об идеологии он говорил, что она «...есть отражение действительности в умах людей сквозь призму их интересов, главным образом, интересов классовых», и что, следовательно, «...историческая наука не может быть объективной наукой именно потому, что она относится к области идеологии»(250, стр. 43). Эти рассуждения увенчивались его знаменитым тезисом, что «...история есть политика, опрокинутая в прошлое» (250, стр. 21)». При этом он не исключал и свою концепцию из этого правила. Наоборот, он говорил, что если буржуазная история маскируется под научную объективность, то пролетарская наука не скрывает своей партийности и субъективности.

Такая откровенность со временем престала устраивать государство. Крепнущая государственная идеология находила более уместным считать, что интересы пролетариата и объективная истина совпадают. Другим источником недовольства этим учением служило все еще излишнее количество содержащихся в нем фактов. Хотя Покровский и уверял, что факты есть хаос, не подлежащий изучению, все же он, как профессор старой школы, приводил их излишне много. К тому же во многих событиях, начинающих становиться предметом исторического изучения, он был очевидцем и участником, что увеличивало возможность его ошибок. Например, он утверждал, что русское крестьянство было в массе враждебным к социализму, что НЭП был капитуляцией перед кронштадтским и крестьянскими восстаниями 1920-21 года, что высадка англичан и французов в Мурманске произошла по соглашению с советским правительством для совместной борьбы с немцами, что страны Антанты слабо помогали русской буржуазии в гражданской войне и т.д. Третьей причиной недовольства была разумная озабоченность нарастающим историческим невежеством молодежи, в частности, в национально-патриотическом вопросе. В начале 1936 г. вышло постановление ЦК ВКП (б) и СНК СССР, в котором говорилось:

В постановлении ЦК от 14 ноября 1938 г. «О постановке партийной пропаганды в связи с выпуском «Краткого курса истории ВКП (б)» также говорится об искажении исторической действительности, антимарксистских извращениях и вульгаризаторстве. Эти постановления и проведенные вслед за ними суровые организационные меры очень быстро привели к тому, что локальная идеология концепции Покровского сменилась локальной идеологией «Краткого курса». Последняя, за некоторыми персональными изменениями, господствует в советской науке до настоящего времени.

Примеры навязанных идеологий можно найти в экономической науке, которая должна была одобрять каждое нововведение государства в области экономики. Массу примеров научных идеологий, навязанных ученым не государством в целом, а каким-то отдельным министерством, можно встретить в советской прессе. Под давлением своего руководства ведомственная наука открывает, что система рубки леса, наиболее удобная для заготовителей, наиболее полезна и для самого леса, что промышленные стоки безвредны для водоемов, что рыбные запасы достаточны для любых масштабов ее вылова и т.д.

Еще пример. Вблизи сибирского города Абакана был раскопан тысячелетней давности дом китайской архитектуры. В 50-е годы детали этого дома и найденные в нем многочисленные предметы китайского происхождения, были гордостью местного музея и экспонировались в специальном зале. Они усиленно изучались советскими учеными как пример давности дружбы между народами, населявшими в древности территории двух ныне дружественных стран. В 60-е годы эти предметы стали усиленно интересовать китайских историков, склонных скорее к выводам о былой принадлежности этой территории к Китайской империи. Тогда они были убраны из музея, и в настоящее время ни экспонатов, ни упоминаний о них в музее нет.

Перечисленные три типа выделены в известной мере условно. Существуют переходные формы между типами, а в каждой конкретной идеологии, даже уверенно относимой к какому-то одному типу, можно увидеть элементы и других типов. Например, захватная мичуринская биология в 50-е и 60-е годы приобрела определенные черты реликтовости. Она остановилась на уровне 30-х и 40-х годов и пропустила научную революцию, связанную с развитием молекулярной биологии. Здесь же, в некоторых эпизодах сессии ВАСХНИЛ 1948 г. (одобрение доклада Лысенко Центральным комитетом), можно увидеть элемент навязанной идеологии. Фиксизм, имевший первоначально захватный характер, постепенно становился все более реликтовым по мере того, как в мировой геологии накапливались все новые аргументы в пользу мобилизма.

Приведем пример «смешанной» локальной идеологии, в которой сочетаются элементы разных типов. С конца 20-х годов в советской лингвистике господствовала теория академика Марра, известная также как «новое учение о языке». В основу ее была положена гипотеза о возникновении всех языков мира на основе четырех первоначальных элементов, пра-слов, звучавших как Сал, Бер, Ион, Рош. Марр говорил, что

От первоначальных элементов возникало множество их разновидностей, а от них уже происходили конкретные слова, разные для разных групп людей. Дальнейшее развитие языков, в частности, образование слов, состоящих из нескольких элементов, происходило путем межъязыковых скрещиваний. Все современные языки – это продукты многочисленных скрещиваний. В процессе скрещивания новый язык возникает очень быстро, «взрывом». Анализ языков по четырем элементам позволял чисто формально сравнивать языки между собой, определять их историю, исследовать их влияния друг на друга и т.д. Марр настойчиво утверждал, что его теория основывается на марксизме. Он считал, что язык принадлежит к надстройке (над производственно-экономическим базисом), что язык является классовым и т.д. Например, по поводу последнего он писал:

Теория Марра была типичной захватной локальной идеологией, полностью отвергаемой лингвистами в других странах. Сам Марр высказывался в стиле, характерном для лидеров их идеологий:

Лингвистическая теория Марра активно влияла на смежные науки – историю, археологию, литературоведение. Например, опираясь на лингвистический анализ, утверждалось, что города Саркель, Саратов, Кострома, Казань, Харьков основаны хазарами, поскольку их названия переводятся как «город хазаров». Однако точно известные даты и обстоятельства возникновения этих городов не имели отношения к хазарам. Саркель (белая крепость) построена византийцами в 834 году, Кострома основана Юрием Долгоруким, Казань – булгарами в ХII в., Саратов возник в 1580 году, а Харьков – в начале ХVII в. (249, стр. 178). На основе лингвистического анализа конструировались завоевания и переселения народов, неизвестные из исторических и археологических данных; другие, исторически известные миграции, объявлялись несуществующими и т.д.

Безраздельное господство этой теории продолжалось до 1950 г. когда в «Правде» начали печататься материалы дискуссии по вопросам языкознания. В этой дискуссии, начатой статьей профессора Чикобавы, Марра довольно серьезно критиковали, в частности, по поводу четырехэлементного анализа:

При этом общая направленность его учения и соответствие его марксизму сомнению не подвергались:

Так продолжалось до июня 1950 г., когда были опубликованы две очередные статьи. Они сопровождались следующим примечанием:

Сталин полностью отверг теорию Марра, сказав, что она не имеет ничего общего с марксизмом. Прямо противоположно Марру он заявил, что язык не является надстройкой, язык не имеет классового характера, язык не возникает скрещиванием, язык развивается постепенно, без «взрывов». Лишь один из пяти тезисов статьи имел положительное содержание. В нем сообщалось, что язык состоит, во-первых, из запаса слов и, во-вторых, из правил их соединения – грамматики. Сталин также осудил учеников Марра за отсутствие свободы мнений в языкознании, которое он назвал «аракчеевским режимом».

Непосредственно в день публикации эта статья стала основой новой локальной идеологии в лингвистике. Теория Марра была отброшена мгновенно, и ее бывшие сторонники выступили с покаяниями. Сталинское учение о языке быстро распространилось на всю область гуманитарных наук и господствовало там в течение нескольких последующих лет. Приведем несколько примеров использования этой статьи в различных науках:

Существуют различные точки зрения на причины, побудившие Сталина написать этот труд. Говорилось, что его опубликование подало сигнал к чисткам или провозгласило новый подход к национальному вопросу. Однако, хотя чистки действительно начались, а подход к национальному вопросу изменился, неясно, почему сигнал к этому должен был подаваться посредством наукообразной работы по лингвистике? Такая интеллектуальная избыточность мало характерна для сталинского стиля. Более убедительной представляется точка зрения, что Сталин мечтал стать – наподобие Маркса и Энгельса – классиком в фундаментальной науке и избрал для этого языкознание. В биографии Сталина имеются детали, указывающие на его глубокое уважение к науке и на стремление самому иметь к ней отношение. Это и эпизод с его избранием в Коммунистическую академию в 20-х годах, и его ответ американской рабочей делегации, что большевики враждебны религии только из уважения к науке (хотя можно было найти и более сильные, например, классовые, аргументы против религии), и большие привилегии, данные после войны советским ученым, и размещение университета в самом большом и красивом из построенных в Москве зданий. Среди редактируемых им самим похвальных обращений к нему почетное место занимало выражение «корифей наук», хотя большинству людей оно представляется менее значительным, чем титул великого вождя или полководца. Возможно, он считал, – не без оснований, – что слава ученого ярче и долговечней, чем слава политического деятеля. Если это так, то он ощущал себя в языкознании профессиональным ученым. На это, кстати, указывает подчеркнуто скромный характер публикации статьи в «Правде» среди других статей, в порядке общей дискуссии. Это как бы намекает на то, что последующий успех работы связан с ее содержанием, а не с авторитетом ее автора. В таком случае антимарровская лингвистика – это захватная локальная идеология с лидером Сталиным. Но поскольку он одновременно оставался и главой государства, то это одновременно и навязанная, государственная локальная идеология.